Опасный возраст (СИ) - "Соня Фрейм". Страница 40

Которой она делилась с этим хлыщом Андре! Неужели я был настолько эпизодическим персонажем в ее жизни, что она могла меня так легко обсуждать? Или это говорит мое зарвавшееся самомнение? Но я знал точно, что о тех людях, которые мне по-настоящему дороги, я не буду… судачить за закрытой дверью.

С другой стороны она сказала, что я очень умен и талантлив.

Все это время я пытался выяснить свою ценность в ее глазах, и то, что я услышал, меня не удовлетворило.

Я рассердился на нее и на себя и вернулся в комнату. На автомате собрал рюкзак, со злости опрокинул несчастного божка, который был моей единственной компанией сегодня и решил уйти без лишних слов. Мне хотелось показать ей, что я оскорблен, как черт, и она поступила некрасиво, и вообще…

«Или я, или Андре!» - воинственно крикнуло что-то во мне, и я очнулся.

Это действительно был какой-то протест в детском саде, не более. Что делают взрослые люди?

Я постучался в кабинет, а затем приоткрыл дверь. Они оба таращились в какой-то чертеж на мониторе и говорили уже о постановке, а не обо мне.

- Сергей? – удивленно спросила она – прости, что совсем про тебя забыла. Знаешь, а иди к нам. Послушаешь… Думаю, это интересно.

- Не думаю, - отразил я ее слова – Но мне пора.

- Я уже скоро закончу! – спешно добавила она, выглядя по-настоящему сконфуженной.

Андре закинул ногу на ногу и глазел на меня поверх очков со снисходительной ухмылкой в пол-лица.

- Можешь не торопиться, - не удержался я от ремарки с едкой интонацией – Ты – занята. Это твоя работа. Все в порядке. Ты не должна быть при мне нянькой каждую субботу.

- да никто тебе не нянька, - растерянно усмехнулась она – ну что же… иди. Но мы увидимся в следующий раз.

- Конечно.

Я сухо им улыбнулся и ушел. Если честно, я ждал, что меня будут дольше уговаривать. Может быть, даже умолять. Но нет.

И это, кстати, еще один показатель моей ценности в жизни Элены. Я хорошо понял, что занимаю в ее жизни, только субботний день, а сегодня и из него меня случайно выжили. Может стоит сделать на голове химию и носить бабочку на шее?

Это были просто дурацкие мысли от расстройства. Я вышел на улицу и потопал в торговый центр, надеясь попасть в кино на какой-нибудь фильм ужасов или что-нибудь в этом роде.

Я никогда в жизни, наверное, даже в детстве, не чувствовал себя таким обиженным.

***

Сидя в одиночестве на фуд-кортах, и дуя «Кока-колу» сквозь трубочку, я думал о том, как повысить свой рейтинг в глазах Элены. На ужастик я так и не попал, а идти на какой-то романтический фильм, который шел следом, не было никакого желания.

Я хотел разработать какой-нибудь отчаянный план, в котором покажу себя иначе. Как взрослый и сильный мужчина, а не тот подросток со сложным внутренним миром, каким она меня пока видела. В голове было много полукриминальных сценариев, где я, например, спасаю ее от грабителей или дворовой шпаны. Я был готов поубивать за нее вообще любого, кто косо на нее посмотрит. Но проблема в том, что ее все любили. И грабителей тоже брать было неоткуда.

Мои мысли сами плавно съехали на размышления о ней самой. Всего три месяца встреч по субботам, а я уже не могу отделить себя от нее. Это опять начало происходить. Я снова стал меняться из-за других людей, теряя над собой контроль.

В голове вдруг сами по себе начали возникать события этого года. Под годом я имел период от 9 ноября прошлого года до нынешнего.

Сначала умер Саша. Умер, повесившись, по абсолютно необъяснимым причинам. Его смерть вовлекла меня с начала того декабря в круговорот каких-то неуправляемых событий, словно в тот момент, когда я увидел его в петле, я вдруг вылетел со своих привычных точек опоры куда-то… куда-то в открытый космос. Где события просто случаются, стихийно и непредсказуемо, как сумасшедшие метеориты. Но самое ужасное, что я сам был одной из этих безумных горящих комет. Я не знал, куда меня несет, почему вещи складываются именно тем или иным образом… Я просто летел куда-то. И очень пытался найти верное направление.

Смерть Саши коснулась меня каким-то призрачным дыханием, она вывела меня из состояния покоя внутри себя. Этот покой был трудом многих лет.

Помнишь свою башню? Башню, которую никто не атаковал? Ты построил ее сам, ты разрушил ее сам.

Саша – стал символом того тупика, в который я двигался. И с тех пор я против воли и с определенной душевной болью, пытался грести в обратном направлении.

Комета внезапно изменила свою траекторию.

Потом была Алиса. Смешливая до ужаса, доверчивее всех собак на этой земле и влюбчивая. Ужасно влюбчивая. Она влюбилась в мой шрам раньше чем в меня самого. Она силком взяла меня за руку и вытянула на мгновение на ту сторону жизни, которой я чурался. Хотя на самом деле просто не знал, как к ней подступиться.

Алиса была внезапна, как весенняя гроза.

И она сделала меня мягче. Вернее показала, что я внутри совсем не такой колючий и жесткий, каким кажусь. Каким пытаюсь быть, чтобы не оказаться совсем беззащитным. Алиса примирила меня с моей другой стороной, и я стал немножко целостнее.

Хотя ее уход в буквальном смысле разорвал мне сердце на части. Элена говорила, что мы бы не сошлись потом характерами. И социальный статус у нас был, как небо и земля. Кто знает, что было бы потом? Может, мы бы до сих пор были вместе. Может быть, я бы не встретил Элену, и продолжал бы забирать Алису из «Прованского сада», и мы бы гуляли с ее сенбернаром, смотрели бы фантастические фильмы, которые мы оба очень любили, и… вдруг были бы счастливы? Или же разошлись бы к концу лета, потому что я был не таким целеустремленным, как она. Или потому что ее папочка сказал бы, что мое место - в подворотне, а ее – в колледже искусств в Лондоне. Я никогда не узнаю, что было бы потом. Потому что нельзя никогда угадать, что могло бы быть, если это по факту не случилось.

Некоторые истории в этой жизни, как оборванный кадр.

И вот Алиса дала мне почувствовать, что я живу еще в каком-то внешнем мире. Сначала я испытал всю палитру счастья, потом погрузился в чернейшую меланхолию.

И в момент, когда я подумал, что надо бы снова отстроить свою башню, появилась Элена. Ее не сопровождал шлейф призраков. И она не появлялась вместе с солнцем и цветущими почками. Она была чем-то совершенно иным по своей природе. Она показывала пути, которые возникали внутри тебя самого. Но все эти пути вели наружу.

Элена была словно кульминацией всех этих болезненных трансформаций, которые начали со мной происходить год назад. Ее появление совпало с обретением чувства цели. И она была первой и единственной, которая умела видеть чужие души. С ней я сам себя перерос. На каком-то этапе я оставил что-то, что так тянуло меня по инерции назад, позади. Я не мог обозначить суть этого груза, но больше ничто не влекло меня в разрушительное самоедство, скитания по заброшенным местам и отрицание реальности.

Я только в тот момент осознал, что год прошел, как замкнулся круг. Но я вышел из него благодаря им троим. Я вдруг почувствовал контраст. Произошло что-то важное.

Через неделю будет декабрь, и Саша покончит самоубийством снова. И он будет делать это еще не раз, это называется годовщина смерти.

А я только что подвел важные итоги. И настало время для нового желания.

Я хочу быть достойным Элены. Она – это самое важное, что я обрел, пройдя этот жутковатый, одинокий путь внутри себя.

Сергей

Декабрь начался с того, что один из крупнейших университетов страны объявил какую-то массовую грантовую программу для поступающих, причем, финансирование было не совсем государственным. В программе принимали участия какие-то неправительственные организации, то ли европейские, то ли американские… Это программа была совершенно особенная, и она называлась «Двойной диплом». Предполагалось, что мы поступаем в тот университет, который объявил конкурс, и отучиваемся там два года по своей специальности, а вторые два года мы заканчивали в одном из университетов Европы или Америки. И в итоге мы получали диплом, который котировался, как и у нас, так и зарубежом. И вся учеба финансировалась либо на сто, либо на пятьдесят, либо на двадцать пять процентов этими фондами и частично государством.