Том 1. Здравствуй, путь! - Кожевников Алексей Венедиктович. Страница 37

При всяком мал-мала удобном случае он толковал рабочим из казахов:

— Держитесь за дорогу. Теперь в степи самый приятный тот человек, который был на дороге. Кто ничего не знает про дорогу, тому не радуются, того не хотят угощать. Когда я бегал и ничего не мог сказать про дорогу, Аукатым выгнал меня из юрты. Теперь он примет, зарежет барана и посадит выше всех гостей.

Многие из казахов, думавшие убегать, переменили свое намерение.

Все, кто близко сталкивался с Фоминым, начали замечать странности в его поведении: он читал днем, ночью, за обедом, стол и топчан в юрте завалил книгами, собранными по всему строительному городку. Но их оказалось мало, и он через шоферов получил еще целый тюк из Алма-Аты. Речь его сделалась отрывистой и подчас путаной, лицо — болезненно озабоченным.

Инженер Леднев, бригадир Гусев, предрабочкома Козинов явились к Фомину и застали его за разрезанием новой книги. «Не будет, должно быть, этому конца», — подумали они и обменялись многозначительным покашливанием.

— Садитесь! — кивнул Фомин и выхватил из кучи том в старинном кожаном переплете. — Я хочу прочитать вам одну штучку.

— Мы не за этим, — грубовато осадил его Леднев, взял книгу и бросил назад в кучу. — Нужно обсудить коренизацию.

— Завтра, — предложил Фомин.

— Сегодня, немедленно! — настаивал Леднев. — Администрация больше не может терпеть поденщину.

— Сегодня у меня уже назначена встреча с Тансыком и Гонибеком. Отменить ее не могу. — Фомин снова взял книгу и начал громко читать о байге:

«Гоньба на лошадях, драка из-за козла, борьба и бег — любимые забавы казахов. Честолюбие, желание быть первым прививается казахам с детства, и у большинства вырастает в страсть. Победители на байгах получают большие подарки, прославляются акынами, считаются лучшими женихами. Казах из-за чести быть победителем может одолеть любые трудности». — Каково? — Фомин прищурился. — Это, по-моему, ключ. На этом можно сыграть.

— Что сыграть? Как сыграть? Нам не до игры, — зашумел Леднев и вышел. За ним вышли и Гусев с Козиновым.

По дороге все обсуждали увлечение партсекретаря книгами.

— Оно неспроста, не от безделья, а наоборот — к делу, — предполагал Козинов.

— Ну, что можно сделать из какой-то байги?! Игра, забава, пустая трата времени, — возмущался Леднев.

— Интересно, о чем он будет толковать с казахами. И почему секретно? — беспокоился Гусев. Тансык с Гонибеком работали у него на выемке, и ему казалось, что разговор будет о нем.

Тансык и Гонибек с довольным причмокиванием пили смоляно-черный кирпичный чай. Приготовила его Шолпан специально для них по-казахски. В пиалы, тоже казахские, разливал сам Фомин. Попутно он расспрашивал казахов о всяких разностях и будто невзначай спросил Тансыка:

— Мне говорили, что ты уезжал куда-то. Ну, как ездилось? Как жилось там?

— Первый месяц-два рассказывал про дорогу и жил хорошо. Знаешь, как встречали меня в аулах! Место рядом с хозяином было мое, самый крепкий кумыс — мой, самая большая слава — моя. «Он — пастух инженеров», — говорила про меня вся степь. Я сам про себя говорил это, я сам думал, что нет человека больше меня по всей степи, по всей дороге. Я был тогда большой глупый баран. Потом другие стали рассказывать лучше моего, а еще потом меня выгнали из юрты. Мне сказали: «Приходи, когда привезешь свежую новость про дорогу». Ты знаешь, милый человек, какой вкусный стал для меня обед, чай и сахар, от которого я убежал?! Теперь я знаю все — поденщину, сдельщину, спина, ноги, руки болят — и говорю: нет хуже, когда выводят за рукав из юрты. Хочет человек уйти с дороги — отпусти его, он вспомнит наш обед и вернется умным.

— Ты думаешь, те, что ушли, вернутся? — спросил Фомин.

— У кого нет юрты, коров, баранов, кто пьет кумыс от чужой кобылы — все вернутся.

Фомин начал читать про байгу. Казахи одобрительно заулыбались, зашумели.

— Верно. Хорошо. Весело.

Оборвав чтение, Фомин сказал:

— Теперь давайте говорить по делу. Мы — народ серьезный, занятой, строим дорогу, социализм, и драться из-за козла нам некогда. Мы будем бороться за дорогу, за работу. — Он вскочил. — Мы возьмем две партии землекопов. В одной станет бригадиром Гонибек, в другой Тансык. Выйдут они на насыпь и сделают байгу.

— Бар, бар! — соглашались казахи.

— Кто больше выберет земли, тот получит награду. Тот будет первый жених по степи. — Фомин замедлил речь и почти запел: — Тот будет почетный гость в каждой юрте. Про него будут играть и петь акыны.

— Бар, бар! — твердили казахи. Им явно нравилась эта новая байга.

— Про него напишут в газетах. В Москве его имя узнают самые большие люди.

— А какой будет подарок? — спросил Гонибек.

— Подарок надо положить в клуб, — сказал Тансык, — пусть видят все.

Пришел Козинов и, уразумев смысл затеваемой байги, начал тут же по горячим следам вить веревочку — написал проект договора, пообещал в качестве приза выхлопотать новую спецодежду и начало байги обставить по-праздничному, с митингом. На другой день партийное бюро и рабочком одобрили байгу как меру, могущую помочь внедрению социалистического соревнования в массы.

Тансык с Гонибеком ходили по юртам и палаткам, подбирали себе товарищей. Они, как и Фомин, с сладостным замиранием рассказывали, что о победителях узнают в Москве, что их оденут в новые сапоги, плащи и рукавицы, что… Ой, сколько приятных вещей будет победителям!

Охотников нашлось много, и в три дня были подобраны две артели крепких парней. Подписали договор, развесили в клубе новую спецовку для победителей, в каждую артель взяли по землекопу из грабарей и начали готовиться к соревнованию.

Грабари учили хватке, ловкости, приемам, нещадно изгоняли торопливость и горячность, привычку часто курить, забалтываться и глазеть по сторонам. Фомин раза по два на дню приходил взглянуть на тренировку, одинаково подбадривал обе артели.

Тансык помогал ему:

— Я знаю, сдельщина — большая штука. На работе закрой глаза на все, гляди только на лопату! Когда приходит грабарка, сперва навали ее, а потом уж завертывай цигарку! И будет пять рублей в день, больше будет.

Байга началась в день отдыха при большом стечении рабочих. Группа Гонибека выстроилась по одной стороне насыпи, группа Тансыка по другой. Фомин сказал речь о социалистическом соревновании, о переустройстве Казахстана. И шестьдесят лопат вонзились в песок. Загукали по доскам тачки, поднялась желтая песчаная завеса. Противники взглядами оценивали друг друга и молча, зло грохали плотные глыбы в утробы тачек.

Все казахское население строительного участка переживало нетерпеливое волнение. Шумливые толпы то и дело собирались к насыпи и одобрительными криками подхлестывали соревнующихся. От насыпи они перекатывались в палатку-клуб, где на контрольной доске боролись два столбца меловых цифр. Поспорив у доски, люди с завистливым восхищением начинали ощупывать сапоги, брезенты и рукавички, приготовленные для победителей.

Группа Гонибека на три кубометра обогнала группу Тансыка. Победители с криками ввалились в клуб и потребовали спецовку. В тот же день было торжество по случаю оконченной байги. На сцене под красными флагами сидели Фомин, Козинов, Тансык и Гонибек, в первых рядах — все участники байги, за ними — строители. Фомин объявил, что обе артели, как начавшие действительно серьезную борьбу за внедрение среди казахов трудовой дисциплины, борьбу за дорогу, получат полную спецодежду и, кроме того, расчет по сдельной оплате, что составит по четыре рубля тридцать копеек в день на человека.

Артели Тансыка и Гонибека объединились и перешли на сдельную работу и постепенно начали вбирать всех, кто пришел работать, а не числиться в кооперации. Фомин спрятал большую часть книг под топчан.

5. Рождение песни

Гонибек проснулся от небывалого никогда ощущения какой-то утраты. Он оглядел сумрачную с двумя маленькими оконцами палатку, скользнул глазами по топчанам, по лицам спящих людей. Все было так, как прежде: ничего не внесли, ничего не вынесли, никто не исчез, и никто не появился.