Том 1. Здравствуй, путь! - Кожевников Алексей Венедиктович. Страница 47

— Когда это было, когда Панов спасал строительство?

— Было!.. — И завхоз напомнил один случай.

Из-за сотен препятствий, которые неотступно задерживали строительство, особенно в начальном периоде, случилась заминка с мостом через овраг. Разыскивать причины и виновников было некогда, укладочный поезд подходил к оврагу с рельсами, и начальник ежедневно справлялся по прямому проводу, как подвигается мост.

Следом за укладкой шли составы стройматериалов, горючего, продуктов, одежды, питавшие всю строительную линию.

Мост был только начат. В овраге зияли два котлована да поблескивала небольшая кучка белых каменных плит, главная же масса строительных материалов находилась в ста километрах. Чтобы не задержать укладку, нужно было колонне автомашин, работавшей на пункте, задать невиданную до того гонку. Не удрать — значило сделаться виновником простоев, убытков. Производитель мостовых работ отправился к шоферам, обрисовал положение и спросил, можно ли убежать от укладки.

Все зашумели:

— Нельзя: ни шоферу, ни машине такой гонки не выдержать.

Но Панов, лежавший во хмелю, приподнял голову и проворчал:

— Можно… только надо выпить как следует. В трезвом виде не одолеть, а в пьяном — я ручаюсь…

Прораб неторопливо пробирался через пески к своей юрте и думал: «Не поить же их, не ставить же ведерко? Значит, тово, готовься, прижмет укладка к оврагу, и рассчитывайся за простои, за убытки, за всю эту дичь и сволочь, — сердито оглядел жаркую бездорожную степь. — Одно спасенье — курдай. Дунул бы посильней, задержал бы укладку, а мы бы тут и состряпали мостишко».

Предвестники ураганного ветра были с самого утра — темное облачко в восточной стороне неба над скалами Курдайского перевала, частые вихри, прибегавшие степью, и тяжелая, перехватывающая горло духота.

И вот ударил курдай. Степь, насыпь, строительный городок, дороги и злополучный овраг потонули в желтом хаосе двинувшихся песков. Прораб, как другу, помахал начавшемуся урагану шляпой и проговорил с откровенной радостью:

— Ныне отпущаеши раба твоего, владыко! — Он думал, что ветер примет на себя всю ответственность за опоздания и убытки.

Но поздним вечером, когда обычно велись переговоры с начальником укладки, прораба вызвали к прямому проводу.

— Как мост? — спросил начальник. — Будет готов к сроку?

— Что вы беспокоитесь за наш мост?! — ответил обиженно прораб. — Будьте вы готовы, мы будем!

— К сроку, к сроку! — повторил начальник. — Я иду! Учтите это.

Прораб, завхоз и Козинов, бывший тогда уполномоченным от рабочкома, сидели у шоферов и уговаривали доставить стройматериалы к оврагу.

— В такую непогодь и черт на печи сидит. Где раньше были, что инженеришки, завхозишки делали? Спали! Теперь на нас выезжать?! — огрызались шоферы. — Мы не обязаны, у нас есть договор.

— Вам заплатят, — твердил прораб. — Не одни вы будете работать сверхурочно, будут и мостовики. Укладка идет.

— Нам жизнь дороже денег. Мы — не самоубивцы сами себе.

— Панов, ты что молчишь?!

— Я? — Панов потянулся, зевнул. — Я спать хочу.

Он подбежал к прорабу и закричал: — Катитесь вы к чертовой бабушке! Поедем, не мотай душу, катись, поедем!

Шоферы до утра пили водку, играли в очко и орали:

На рассвете захлопали моторы, автомобильные огни обстреляли городок, перекликнулись хриплые сирены, и колонна умчалась в охваченную визгливым курдаем степь.

В полудне колонна вернулась, нагруженная каменными брусьями. Завхоз выбежал ей навстречу, как свадебному поезду, помахал рукой и крикнул:

— Идите в столовую, мы тут разгрузим!

Но шоферы не захотели обедать, они прямо из горлышка распили бутылку водки и снова уехали.

На подъеме следующего дня колонна доставила последнюю партию материалов, и повеселевший прораб протелеграфировал укладчикам: «Мост будет».

— И все-таки Панова, хоть он и спаситель строительства, можно сказать, энтузиаст, мы должны уволить. — Козинов кивнул в сторону заведующего гаражом. — Почему у тебя бывают авральные работы? Да потому, что пановы создают их. Сначала недели три в месяц лодырничают, безобразят, ленью, пьянкой подготовят провал, а потом аховой гоньбой начинают спасать дело. Перед этим нажрутся в стельку, излают всех, а ты, — Козинов кивнул завхозу, — готов считать эту безобразную и вредную работу героизмом. Работай они без простоев — не будет аврального, все пойдет гладко, без пьяного энтузиазма. А что у нас? Либо бесстыжая лень, либо пьяная гоньба. И никто не знает, как сегодня поступит Панов; проплюет в потолок, проедет ли шестьсот километров, не пимши, не жрамши. Вот сведения, — посмотрим, много ли сделал ваш герой!

По пробегу и перевезенному грузу Панов за два последних месяца оказался позади многих, хотя и сделал три героические поездки. Козинов помахал сведениями перед завхозом и завгаром.

— Одна видимость героизма. А посчитать, сколько он переполучил сверхурочных, сколько переломал машин на ваших авральных работах, ахнешь!..

Панов и четверо его товарищей были уволены и освободили шоферскую палатку. Плотник Бурдин похлопотал за них перед своей артелью, и она приютила их в своем бараке.

С бутылкой в руках Панов сидел в плотницком бараке и говорил:

— В одиночку ни черта не добьешься. Дадут волчий паспорт — катись! Надо всем гамузом сказать: «Даешь!» Ехать куда-то к самому ахиду и получать пять рублей в день. Да кому? Спецу, плотнику. Слушайте рабочкома, он вам напоет, соловьем насвищет: пески, мол, дорог, мол, нет, терпеть, мол, надо. Скоро рай будет. Ему за это деньги платят. Пески да дороги — одни очки втирают. Напялили на вас уговорщики, вы и ломаете за грош, а они за уговор сотни получают. — Панов половину бутылки опрокинул в глотку. — И-ик! Забастовку им!

Строители действительно терпели ряд неудобств, здесь Панов не сгущал правду, самые заядлые оптимисты признавали это, но он подсунул новую причину всех бед и зол — рабочком, на который плотники сердились за щепу.

— А, самим сотни, а нам щепы нету! — загудела артель. — Вогнать им щепочки в денежку! Сотни глотают — щепой небось поперхнутся!

Утром Бурдин принес артельное требование на пятьдесят процентов надбавки. Администрация отказалась надбавить, отказался и рабочком защищать требование плотников как рваческое.

Перестук топоров и ворчание пил затихли.

Исключенные шоферы, боясь обнаружить свою связь с прогульщиками, перебрались на соседний разъезд.

Плотники валялись около барака на песке, грели животы, спины и подтрунивали над собой:

— Долежимся, возьмут нас в дубинки, как это про буржуев в газетах расписывают.

Мимо идущие рабочие по-разному относились к прогульщикам. Одни, не скрывая ненависти, плевались в сторону плотников и кричали:

— Лодыри, жмоты! Шпана сезонная!

Другие останавливались, выспрашивали:

— Ну, как, сдаются? Много ли процентов вылежали, пятьдесят? — И посмеивались: — Лежите, все сто прибавят.

Плотников мало беспокоило отношение к ним рабочих, но отношение администрации и рабочкома волновало сильно. Они постоянно перебрасывались озабоченными взглядами и словечками:

— Не идут, упрямятся.

— Чай, все телефонят.

Всякое появление ответственных лиц одновременно и радовало и пугало плотников:

— Знать, к нам. Что-то бог даст, много ли надбавят.

— Надбавят… Накладут по шее и выгонят.

Начальствующие и ответственные появлялись и молча проходили мимо, точно плотники были не людьми, а бревнами, точно не нужны были склады и бараки.

Это полнейшее невнимание начальствующих было рассчитано, им хотели пробудить у плотников тревогу и желание поскорей выяснить свое положение.

Участок никак не мог отказаться от плотников: постройка домов, бараков, складов отставала от плана, к тому же в главном управлении все больше и больше говорили о досрочном окончании дороги, а это потребовало бы новые тысячи рабочих и новое жилье. И повышение оплаты плотникам было крайне нежелательно: оно повлекло бы повышение всем прочим категориям рабочих и взорвало бы все расчеты.