Ладожский ярл - Посняков Андрей. Страница 4

– Эй, дядько Трофим! – озаботился Жердяй. – А выдержит лед-то?

Трофим Онуча усмехнулся в усы:

– Выдержит, паря, не сомневайся. Не таких выдерживал.

Сначала на лед вышла дружина, за воинами потянулся обоз – девять саней, шесть из которых уже были загружены данью – медом и воском, мехами, мясом и рыбой – остальные четыре еще нужно было загрузить. Впереди, над холмами и лесом, заползали темные тучки, закрывая желтые, выкатившиеся было на небо звезды. Теплело, видно, к метели или уж, по крайней мере, к обильному снегопаду, такому, что заметает все стежки-дорожки так, что ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Плохо это, что снег. Не шел бы лучше. Ну, может, не такой и сильный будет? Трофим Онуча с тревогой посмотрел на небо и подогнал лошадь. Сани его были нагружены полностью. Хорошо Жердяю – у того пока пусты. Если будет такой снег – хорошо б и перегрузить часть всего на пустые, надо будет сказать князю. Трофим вдруг улыбнулся – первый раз он встречал знатного варяга, который бы прислушивался к чужим советам, даже к советам смердов. И, по мнению Трофима, правильно делал, что прислушивался. В чужой-то земле прежним умом не проживешь – надобно и местных слушать. Редко такое бывало, чтоб слушали. Но бывало все-таки. Вот и сейчас послушал князь, и хорошо, что послушал, – эвон, пилили бы в пургу по реке да по озеру, за тридевять земель киселя хлебали б. А так… Вон, уже и прорубь, и тропинка. Скоро, совсем скоро – усадьба.

Она внезапно выглянула из-за лесочка темнеющим на снежном склоне холма частоколом. За частоколом маячили приземистые строения, уныло поскрипывали на ветру распахнутые настежь ворота. Ждал, что ли, кого Конди? Собаки не лаяли – может, и вправду ждал?

Чтобы зря не пугать хозяев, Хельги остановил дружину. Отправил вперед Трофима – иди, мол, взгляни да предупреди, чтоб встречали. Сам при этом усмехнулся в усы – не может такого быть, чтоб столько людей не заметили местные. Тогда почему не вышли навстречу? Чего худое замыслили? Супротив тяжело вооруженной дружины? Самоубийцы…

Трофим Онуча выбежал из ворот с жалобным стоном.

– Там… Там… – размахивал он руками.

– Да что там? Говори толком?

– Убиты… Все убиты… И сам Конди-старик, и все… – Трофим покачал головой. – Эвон, идите, смотрите сами.

Очутившись в усадьбе, ярл велел зажечь факелы. В их дрожащем свете осмотрел с бесстрастным лицом валявшиеся на дворе трупы, отрезанные детские головы на шестах, замученных в доме дев.

– Баловались с ними, – осмотрев девок, сглотнул слюну кто-то из дружины. – Видно, колбеги. Говорят, они и раньше такое творили.

Хельги не слушал. Велел только, чтоб зажгли побольше факелов. Все хотелось увидеть, не упустить никакой малости – и сделать выводы. Колбеги – не колбеги – кто-то же сделал это? А за сделанное – должны ответить. Ответить и по закону, и по обычаю.

– Может, мстил кто? – высказал предположение Снорри. Ярл задумчиво покачал головой. Он и сам так поначалу подумал, но… Что значит месть? Мстят ведь не человеку – роду. Здесь – как раз похоже на то, судя по всему – вырезан весь род Конди. Только зачем было вырезать всех? Ведь достаточно убить самого авторитетного – Конди – и дело с концом. Зачем убивать детей и женщин? Для страха? Или – чтоб не осталось тех, кто смог бы мстить впоследствии? Может быть… Но эти отрезанные головы, истерзанные тела, кровь… целые лужи крови – слишком много для обычной родовой мести. И что тоже интересно, никто не поджег дом! Не полыхала усадьба на весь лес, стояла себе, целехонька, словно ждала кого.

– Вынесите из дому убитых, – наконец распорядился ярл. – И пусть загоняют во двор возы – заночуем здесь.

Никого не удивило это распоряжение – ночевать среди трупов. И дело вовсе не в грубости нравов. В лесу, средь волков, что – лучше, что ли?

Выйдя во двор, Хельги прислушался к волчьему вою. Похоже, стая шла за обозом и раньше, только близко серые бестии не подходили – боялись. А вот теперь осмелели. Справная была усадьба – во всем чувствовалась крепкая рука хозяина. Добротный, срубленный из толстых бревен дом. Не землянка, изба – попробуй-ка в земле проживи зиму, просторный хлев с убитой скотиной – ее прирезали, но взяли не все мясо – тоже еще одна загадка. Овин, амбары. Кое-что из припасов исчезло. Ярл подозвал Трофима Онучу – бывалого мужика – поручил подсчитать тщательно, что именно взяли. Трофим кивнул, побежал к амбару, за ним, не отставая, смешно мерил двор шагами длинный неуклюжий Жердяй. Оглядываясь, Трофим что-то бурчал ему, видимо поучал.

– Зайди-ко в дом, ярл, – тихо попросил появившийся во дворе Снорри.

Хельги последовал за ним – что там такого выискал молодой воин?

– Смотри, – войдя в избу, Снорри кивнул на молодую девушку у самого очага. Оттаскивая, ее перевернули спиной вверх… Белые, разрубленные мечом ребра, вытащенные наружу легкие… Знакомое дело…

– Кровавый орел, – эхом откликнулся Снорри. – Нидинги!

– Откуда здесь люди фьордов? – удивленно обернулся к нему ярл.

Молодой викинг невесело улыбнулся:

– Оттуда же, откуда и мы.

– Но какой смысл? – Хельги все не мог поверить. – Не пойму, кому из конунгов понадобилась вдруг столь нищенская добыча, за которой надобно еще и переться неведомо куда, да не на корабле – пешком, на санях – драккар по здешним рекам не пройдет и в летнее время. Нет, вряд ли это викинги…

– Кюльфинги! – вдруг предположил Снорри. – Недаром и местные про них говорили.

Кюльфинги – «дубинщики» – неведомое, грозное племя одетых в медвежьи шкуры воинов, вооруженных дубинами и топорами. Местные называли их – колбеги. А вот это, пожалуй, больше похоже на правду. Но средь них явно затесался и кто-то из варягов-викингов – об этом красноречиво говорил «кровавый орел». Но почему они не сожгли усадьбу? Непонятно…

Дружинники расстилали на окровавленном полу свеженарубленные сосновые ветки. Запахло смолой и дымом от разожженного очага. Хельги уселся на вытертую от крови лавку, с любопытством осматривая помещение. В общем-то ничего необычного – очаг из круглых камней, островерхая крыша с отверстием для выхода дыма, вдоль стен – широкие, накрытые сукном и шкурами лавки. Пара больших сундуков с одеждой и нехитрой утварью – деревянной посудой да плетенными из лыка туесами, под одной из лавок – плотницкий инструмент: долото, лучковая пила, топоры.

– На них напали внезапно, – опускаясь рядом на лавку, высказал предположение Снорри. – Они даже не успели оказать сопротивление!

– Да, – согласно кивнул ярл. – Видно, пришельцев здесь хорошо знали… Или, по крайней мере, хотя бы одного из них. К тому же… – Он наклонился вдруг к самому уху молодого варяга. – Ты заметил, как убили женщин?

Тот удивленно поднял глаза:

– Обыкновенно убили. Перерезали горла…

– Нет, – Хельги усмехнулся. – Горло перерезали уже потом, сначала их поразили в сердце… оставив такие маленькие дырочки, какие вряд ли бывают от копий…

– Тонкий кинжал? Стрела?

– Может быть… Но очень похоже и на другое. – Ярл прищурился от разъедающего глаза дыма. – На то, как убивал свои жертвы друид! Ты помнишь?

– Тонкий железный прут!

– Именно.

– Но откуда…

– Пока не знаю, Снорри. – Ярл тяжело вздохнул. – Это всего лишь предположение. И очень хотелось бы, чтобы оно оказалось ошибочным.

Улеглись спать поздно ночью – ярл и Снорри – на лавках, остальные – вповалку на сосновых ветках. Ярко горело в очаге жаркое пламя, брызжа горячей смолой, потрескивали дрова, и едкий дым стелился по стенам, медленно поднимаясь к потолку. Составлявшие почти половину дружины варяги уснули сразу – были привычны к картинам кровавой бойни. Не было таковое в новинку и славянским дружинникам, а вот что касается простых возчиков… У Жердяя, к примеру, зуб на зуб не попадал от страха, да и Трофим Онуча тоже чувствовал себя не лучшим образом, хотя и не показывал виду. Обсуждали случившееся шепотом, косясь на спящих варягов. Месть, говорят… Да не было таких врагов у старого Конди, чтоб так страшно мстить! Колбеги? Давненько они тут не появлялись, а если б и появились, так и скот бы увели, и в доме подобрали бы все до последней нитки, и в амбарах. Да и девок не стали бы убивать – это ж какой товар! Нет, не колбеги это и не соседи весяне. Тогда – кто же?