Имаджика. Примирение - Баркер Клайв. Страница 58
— Если хочешь, можешь пойти и проверить верхний этаж. Но я иду вниз. Чем меньше мы будем терять время, тем скорее отсюда выберемся.
Этот аргумент оказался убедительным, и Оскар выразил согласие легким кивком. Он послушно принялся перебирать связку ключей во второй раз и затем направился к самой дальней и самой маленькой из трех закрытых дверей в противоположной стене. Поиски ключа продолжались долго, но еще больше времени потребовалось, чтобы вставить его в замок и суметь повернуть.
— Как часто ты туда спускался? — спросила она, пока он возился с замком.
— Только два раза, — ответил он. — Это чертовски мрачное место.
— Я знаю, — напомнила она ему.
— С другой стороны, мой отец частенько там бывал. У него это вошло чуть ли не в привычку. Ты же знаешь, существовали правила, запрещающие входить в библиотеку в одиночку, чтобы ненароком не впасть в искушение. Я уверен, что он на эти правила плевал. Ага! — Ключ повернулся. — Один есть! — Он выбрал еще один ключ и принялся за второй замок.
— А твой отец разговаривал с тобой о подвале? — спросила она.
— Один или два раза. Он знал о Доминионах больше, чем полагалось. Думаю, ему были известны даже какие-то заклинания. Хотя, конечно, бог его знает. Он был скрытным человеком. Но перед смертью, когда он начал бредить, он все повторял разные имена и названия. Паташока — несколько раз повторил.
— Ты думаешь, он когда-нибудь посещал Доминионы?
— Сомневаюсь.
— Так, значит, ты сам этому научился?
— Я тайком вынес из подвала несколько книг. Не так уж и трудно было заставить круг заработать снова. Магия не подвержена распаду. Наверное, это единственная вещь… — Он выдержал паузу, крякнул и изо всех сил надавил на ключ. — …о которой так можно сказать. — Ключ повернулся, но не до конца. — Думаю, папе понравилась бы Паташока, — продолжал он. — Но для него это было только название, бедный старый хрен.
— После Примирения все будет иначе, — сказала Юдит. — Конечно, для него слишком поздно…
— Напротив, — сказал Оскар, скорчив гримасу в очередной попытке переупрямить ключ. — Насколько мне известно, мертвые просто заперты — так же, как и мы. Греховодник утверждает, что духи бродят повсюду.
— Даже здесь?
— Здесь в особенности, — ответил он.
В этот момент замок сдался и ключ повернулся до конца.
— Ну вот, — сказал он, — почти как магия.
— Замечательно. — Она похлопала его по спине. — Ты просто гений.
Он усмехнулся в ответ. Мрачный, сломленный человек, которого она застала час назад потеющим от страха на церковной скамье, воспрял духом, стоило найтись занятию, которое отвлекло его от размышлений о своем смертном приговоре. Он вынул ключ из замка и повернул ручку. Дверь была массивной и тяжелой, но открылась без особого труда. Он первым двинулся в темноту.
— Если память мне не изменяет, — сказал он, — здесь был свет. — Он ощупал рукой стену. — Ага! Подожди!
Выключатель щелкнул, и ряд голых лампочек, подвешенных к кабелю, осветил комнату. Она была просторной и отличалась аскетическим убранством. Стены были обиты дубовыми панелями.
— Это помимо подвала единственная сохранившаяся часть старого дома Роксборо. — В центре комнаты стоял простой дубовый стол, вокруг которого было восемь стульев. — Очевидно, здесь они и встречались — первый состав «Tabula Rasa». И они продолжали встречаться здесь из года в год, пока дом не был разрушен.
— А когда это случилось?
— В конце двадцатых.
— Стало быть, в течение ста пятидесяти лет задницы Годольфинов полировали сиденье одного из этих стульев?
— Точно.
— В том числе и Джошуа.
— Вероятно.
— Интересно, скольких из них я знала?
— А ты не помнишь?
— Хотела бы я помнить. Я все жду, когда воспоминания вернутся ко мне. Но честно говоря, у меня появились сомнения, что это вообще когда-нибудь произойдет.
— Может быть, ты подавляешь их по какой-то причине?
— Но по какой? Потому что они так ужасны, и я не смогу их выдержать? Потому что я была шлюхой и позволяла передавать себя По кругу, наравне с бутылкой портвейна? Нет, не думаю, что дело только в этом. Я не могу вспомнить, потому что все это время я не жила по-настоящему. Я ходила по миру, как лунатик, и не нашлось человека, который разбудил бы меня.
Она подняла на него взгляд, чуть ли не вызывая его встать на защиту фамильного права собственности. Разумеется, он не произнес ни слова и двинулся к огромному камину, выбирая по дороге третий ключ. Он нырнул под каминную доску, и она услышала, как ключ повернулся в замке, от этого пришли в движение шестеренки и противовесы и наконец раздался скрипучий стон петель. Потайная дверь открылась. Он оглянулся на нее.
— Ну, ты идешь? — спросил он. — Будь осторожна, здесь крутые ступеньки.
Лестница оказалась не только крутой, но и длинной. Слабый свет, проникавший из комнаты наверху, через полдюжины ступенек уступил место кромешной тьме, и ей пришлось миновать еще дюжину, прежде чем Оскар нашарил внизу выключатель и лабиринт осветился. Ее охватило торжество. С тех пор как синий глаз привел ее в темницу Целестины, она много раз смиряла желание проникнуть в этот подземный мир, но оно никогда не умирало в ней. И теперь наконец-то она пройдет там, где побывал ее мысленный взор, — через книжную шахту с полками до потолка к тому месту, где лежит Богиня.
— Это самое обширное собрание священных текстов со времен Александрийской библиотеки, — сказал Оскар тоном музейного экскурсовода в попытке, как она заподозрила, защитить себя от тех чувств, которые он невольно разделял вместе с ней. — Здесь есть такие книги, о существовании которых не подозревает даже Ватикан. — Он понизил голос, словно вокруг были читатели, которых он мог побеспокоить. — В ночь своей смерти отец сказал мне, что нашел здесь книгу, написанную четвертым волхвом.
— Что нашел?
— В Вифлееме было три волхва, помнишь? Так говорят Евангелия. Но Евангелия лгут. На самом деле их было четверо. Они искали Примирителя.
— Христос был Примирителем?
— Так сказал папа.
— И ты ему поверил?
— У папы не было причин лгать.
— Но книга, Оскар, ведь книга могла солгать.
— Так и Библия тоже могла солгать. Папа сказал, что волхв написал свою книгу, потому что знал, что о нем умолчали в Евангелиях. Именно он и дал название Имаджике. Написал это слово в своей книге. Именно там оно и упоминается впервые в истории.
Юдит обозрела простиравшийся от подножия лестницы лабиринт с чувством нового уважения.
— А ты пытался найти эту книгу?
— В этом не было необходимости. Когда папа умер, я отправился на поиски того, о чем в ней говорилось. Я путешествовал между Доминионами с такой легкостью, словно Христос выполнил свою задачу, и Пятый Доминион был примирен с остальными. И они открылись передо мной — обители Незримого.
А вот еще одна загадка: самый таинственный участник этой вселенской драмы — Хапексамендиос. Если Христос был Примирителем, то означало ли это, что Незримый — Его Отец? Была ли сила, таящаяся за туманами Первого Доминиона, Царем Царей, а если так, то почему Он сокрушил всех Богинь Имаджики, как о том свидетельствовала легенда? Один вопрос тянул за собой другой, и все они возникли из одного источника — краткого рассказа Годольфина о человеке, который преклонил колени пред Рождеством. Да, не удивительно, что Роксборо похоронил эти книги заживо.
— А ты знаешь, где скрывается твоя таинственная женщина? — спросил Оскар.
— Не уверена.
— Тогда нас ожидают чертовски долгие поиски.
— Я помню, как рядом с ее темницей занималась любовью прелюбопытная пара. Мужчина был Блоксхэм.
— Вонючий мудозвон. Стало быть, будем искать пятна на полу? Я предлагаю разделиться, а то мы здесь проведем все лето.
Они расстались у подножия лестницы, и каждый пошел своим путем. Юдит вскоре заметила, как странно звуки разносятся по коридорам. Иногда она слушала шаги Годольфина настолько отчетливо, словно он шел за ней по пятам. Потом она заворачивала за угол (или он заворачивал), и звук не просто становился слабее, а совершенно пропадал, оставляя Юдит наедине со стуком ее каблуков по каменному полу. Они были слишком глубоко под землей, чтобы до ушей мог донестись малейший отзвук уличного шума. Не было никаких намеков и на звуки в самой земле: не слышалось ни гудение кабелей, ни журчание канализационных труб.