Старая скворечня (сборник) - Крутилин Сергей Андреевич. Страница 4

Егор шел в сарай, брал топор, шершебок и уходил по делам. Летом Егор работал на тракторе. А зимой, чтобы не сидеть без дела, обслуживал циркулярку и плотничал. За церковью, на отшибе, стоял полуразвалившийся сарай. До войны тут была конюшня. Теперь лошадей в колхозе почти совсем не осталось; одно время сарай пустовал, но потом Егор надумал складывать сюда на зиму парниковые рамы, а для ремонта их тут же оборудовал мастерскую. Сколотил верстак, приспособил циркулярную пилу и возился всю зиму: менял сгнившие переплеты в парниковых рамах, вставлял выбитые стекла, а заодно делал табуретки и столы соседям, вязал рамы для террас — залужненские мужики переделывают теперь избы на городской манер.

Весь день, пока Егор возится с рамами в своей мастерской, Ворчун чистит скворечню. В конце июня, едва скворец уведет свой выводок за Оку, скворечней тотчас же завладевают воробьи. Ворчун воробьиного духа не переносит. Весной, отдохнув после долгой дороги, скворец первым делом начинает вытряхивать из скворечни все, что натаскали в нее воробьи. С виду так себе, серенькая, неприметная птичка этот воробей, а поспать на мягком любит. Пакли, перьев наволочет полну скворечню. А где пух — там, известно, всякая нечисть заводится: блохи, паучки, мошка. Ворчун злится, выбрасывая на ветер пух и паклю. Воробьи летают тут же, возле скворечни: чирикают, волнуются, но поделать ничего не могут. Призовут на помощь соседей, подбирают на лету пух, норовя его снова затащить в скворечню. Ворчуну надоедает их гвалт; он набрасывается на воробьев, стукает одного-другого клювом — летят в воздух пух и перья.

Смирившись с потерей теплого дома, воробьи улетают. На лето они находят себе пристанище где-нибудь в соломенной пелене или под гнилой застрехой старой избы.

Ворчун, освободив скворечню от воробьиной нечисти, проветривает свое жилье: неделю, а то и больше. Он прилетает лишь по утрам и на исходе дня: проверить, не облюбовал ли кто-нибудь другой его дом? Попоет, погоняет надоедливых воробьев — и снова за реку. Но вот сошел снег с полей и огородов. Наступило устойчивое тепло. Теперь скворец не покидает своего жилья ни на час. Он готовится к тому, чтобы привести сюда свою подругу.

Ворчун начинает со своеобразной дезинфекции своего жилья. Надо выкурить оживших от тепла блох и иную нечисть. Скворец хорошо знает, чего боятся блохи. Ранним утром он важно расхаживает по забору, поглядывая, где выбилась из-под земли первая зелень. Вот он заметил в самом углу огорода, за банькой, молодые побеги ранней крапивы. Паря на своих прозрачных крыльях, скворец бесшумно опустился на землю, походил, деловито оглядываясь по сторонам, нет ли поблизости кошки или другого какого-нибудь врага, и, убедившись, что опасность ему не грозит, подошел к баньке и стал щипать листья крапивы.

Набрав полный клюв, взлетел на тополь, скрылся в скворечне. Он разметал крапиву по днищу и, потоптав ногами, вышвырнул ее наружу. Вечером Ворчун стриг клювом цветы клена и листья черной смородины. Натаскав их чуть ли не полную скворечню, мял лапами, ворошил, перемешивая с прошлогодней подстилкой, и улетел, оставив смородиновые листья и цветы клена на ночь, чтобы скворечня пропахла их терпким ароматом. Наутро он тщательно выбрал пожухшие за ночь цветы и листья, выбросил их из скворечни; и пока выносил, выбрасывая из клюва на лету, все думал о том, чем еще можно освежить свое жилье? Хорошо бы раздобыть дикого чеснока, решил Ворчун. Когда-то его много росло в лугах, в приречной пойме. Но года три назад пойму распахали, и ранней весной там ничего не отыщешь, кроме сухих прошлогодних будыльев кукурузы.

Ворчун обследовал соседские огороды, и на одном из них, на огороде Герасима Деревянкина, обнаружил грядку многолетнего лука. Лук, конечно, не то, что чеснок, но раз ничего другого не было, то и лук сойдет. Грядка была высокая, снег с нее сошел давно, и зеленые перья уже изрядно поднялись из земли. Скворец раза три или четыре слетал на соседский огород, волоча всякий раз по полному клюву пахучей зелени. Он опустошил бы всю грядку, но хозяйка, бригадирова жена, выйдя в огород, заметила скворца и швырнула в него палкой. Ворчун был так увлечен и настолько беспечен, что палка чуть не угодила в него. Вечером он решил действовать осторожнее. Прилетев, не сразу набросился на лук, а сел в сторонке, на яблоню, и долго наблюдал, выжидая, пока хозяйка уйдет с огорода. Однако бригадирша увидела скворца и, зашикав на него, швырнула вслед метелку, оказавшуюся у нее под рукой.

Ворчун улетел и не возвращался более. Выбросив завядшие перья лука, он принялся носить на их место мяту. Мята росла по всему Егорову огороду, но особенно много ее было на задах, в тени покосившегося плетня, выходившего на берег старицы. Ворчун все утро рвал и носил молодые побеги душистой травы. И лишь когда вся скворечня пропахла терпким ароматом черносмородиновых листьев и мяты, скворец осмелился пригласить свою подругу — пусть она посмотрит облюбованное им жилье.

Прилетела скворчиха, и, хотя она обитала в скворечне не одну весну, все начиналось сначала. Она по-деловому осматривала скворечню: проверяла леток — удобен ли, не мал ли, не будет ли жать бока, когда она станет забираться в скворечню с яичком? Не велик ли, не выкрадут ли птенцов галки? Потом она внимательно оглядывала крышу. Нет ли в крыше дыр, не будет ли вода заливать птенцов во время дождя и т. д. Если все хорошо, примется изучать участок. Осмотрит все скворечни поблизости, изучит пути подлета. Ничего, все ее устраивает. Она отдает Ворчуну последние распоряжения: какой травкой устлать днище скворечни, сколько и каких перышек принести под яички; Ворчун в точности все выполняет, и они начинают свою совместную жизнь.

5

Для скворцов наступило самое счастливое время. Теперь Ворчун почти не расставался со своей подругой. Утром они вместе прилетали из-за реки и, убедившись, что их скворечня никем не занята, садились рядышком на самую вершину тополя и пели. Вернее, пел и веселился он, а она лишь изредка посвистывала. Ее уже одолевали заботы: скворчиха готовилась стать матерью. Зато Ворчун чрезмерно весел и беспечен. Он щелкает клювом и машет крыльями, он вытягивает шею и переступает лапками — и поет, поет до самозабвения! То с одной стороны подсядет к подруге, то с другой, а трели так и льются в вышине.

В эту пору скворчиные песни звенят отовсюду. Они раздаются возле каждой избы, среди зелени только что распустившихся ракит, и на яблонях в саду, и на задах огородов, где по берегам стариц зацвела черемуха.

Поют не только скворцы, радуется теплу и весне все живое. С самого утра село наполнено этими звуками радости: свистят скворцы, кричат грачи, заливаются разноголосо петухи. Даже ночью не затихает ни на миг эта неуемная радость жизни: в старицах лягушки задают свои ночные концерты; в кустах бузины и краснотала, что разрослись по берегам Сотьмы, пробуют голоса соловьи.

Однако эта пора всеобщего опьянения любовью длится недолго. Положила скворчиха три-четыре яичка — и уж не до песен Ворчуну. Поначалу, пока подруга насиживает яички, скворец еще посвистывает, особенно на зорьке. Но день ото дня заботы одолевают его все больше и больше.

От неподвижного сидения скворчиха худеет, и Ворчуну все чаще приходится подменять ее на время кормления. Подруга у него беспокойная и, как правило, возвращается из-за реки быстро, но случается нехватка корма, и тогда ему приходится сидеть в душной скворечне по нескольку часов кряду. Неподвижность ему не по душе; он становится вялым; перья, которые ранней весной, когда Ворчун жирует весь день на воле, отливают матовым блеском, теперь блекнут, перестают лосниться. Когда он наконец выпрыгивает из скворечни, его пьянит свежий воздух. Ворчун садится на ближайшую ветку и сидит некоторое время неподвижно. Не до песен ему — лишь бы успеть отдышаться да слетать к речке, — там бабы сажают капустную рассаду, — чтобы поклевать кое-что.

Чем дальше, тем жизнь с каждым днем становится все труднее. Не успел оглянуться, глядь — под тобой уже не тепленькие голубые яички, а жадные клювы птенцов. А раз уж появились на свет божий эти прожорливые крикуны, то лишь успевай поворачиваться. Хоть каждую минуту летай за реку, принося пищу, — им, желторотым обжорам, все мало.