История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Рябинин Юрий Валерьевич. Страница 19

К смерти Сергея Александровича даже царская семья отнеслась довольно-таки безучастно. Из всех Романовых на его похоронах присутствовал лишь какой-то Константин Константинович, двоюродный брат покойного. Вот, как об этом пишет генерал Епанчин: «Никто из Августейших Особ не приехал на похороны Великого князя Сергея Александровича, даже родные братья, и, мало того, они считали, что Великий князь Константин Константинович их подвел, ибо своим присутствием на похоронах как бы подчеркнул их отсутствие».

«Москва отнеслась к мученической кончине Великого князя Сергея Александровича недостаточно тактично, — вспоминает дальше генерал Епанчин. — Мне говорил мой товарищ по полку, …что, будучи в Москве проездом в день убийства Великого князя Сергея Александровича, он вечером обедал в „Славянском базаре“ и весьма удивился, что там гремела музыка; на его вопрос, почему это так, ему ответили: „Никакого распоряжения не было“, — а вернее сказать — не было ни такта, ни чувства к покойному…» Теперь зато появились и чувства, и такт.

Великий князь был похоронен в Кремле, в Чудовом монастыре. На месте его гибели у Никольских ворот установили памятный крест, выполненный по проекту В. М. Васнецова. Крест этот простоял ровно десять лет и был снесен лично председателем Совнаркома В. И. Лениным. По воспоминаниям первого коменданта Кремля, однажды — это было аккурат на 1-е мая 1918 года, — кремлевский мечтатель шел с товарищами по Кремлю, мечтал, как обычно, шутил, рассказывал анекдоты, и вдруг оборвался на полуслове, замер: перед ним стоял величественный крест-распятие с херувимами под высокой сенью. Но, быстро справившись с чувствами, Ленин с характерным своим лукавым прищуром спросил у коменданта, как же он мог в самом Кремле оставить этот контрреволюционный символ? «Декрета не читали?! — вдруг опять посуровел Ильич. — Все памятники царям и их слугам — долой! Пролетариат должен решительно снести всю эту мерзость, напоминающую о самодержавии!» — «Виноват, Владимир Ильич! Не углядел! Не успел! — запричитал незадачливый комендант. — Рабочих рук не хватает. Мы ж эти памятники валили, валили… Без счета. Себя не щадим вовсе! — В глазах честного служивого блеснула влага. — Уж я его завтра, сейчас!..» — «Ну ладно, ладно, товарищ, — отошел Ленин. — В честь Первомая не будем вас строго судить. Потом… Так, говорите, рабочих рук не хватает? А вот они — руки. — Он показал на своих спутников. — Они у нас хоть не рабочие, но для такого дела и их не пожалеем. Как, товарищи? — задорно обратился Владимир Ильич к окружающим. — Поможем?» В ответ ему раздался дружный недовольный ропот: «Пусть этим обслуживающий персонал занимается. За кого он нас принимает? Мы что же, для того власть брали, чтобы теперь исполнять черную работу? Увольте!» — «Прекратить прения! — урезонил их Ленин. — А ну тащите веревку! Успеем до демонстрации!» Комендант мигом принес веревку. Владимир Ильич этаким ловким, отработанным движением сделал петлю и закинул ее на крест. Все, кто был рядом, ухватились за конец, потянули. «А ну, дружнее!» — кричал Ленин. Крест накренился, на секунду застыл, словно противился своей участи. «Еще разик! — скомандовал неугомонный заводила. — Даешь!» Совнарком поднатужился, дернул из последних сил… и медная махина гулко грохнула о булыжник. Победители креста ликовали, пинали его. «Долой с глаз! — кричал на весь Кремль Ленин. — На свалку!» И так и не отступился, пока не дотащил крест до самой помойки.

Справедливости ради нужно заметить, что Ленин не только разрушал памятники темного российского прошлого. Где-то в начале 1920-х, в тяжелый для советской республики период послевоенной разрухи, неустроенности, Ленин распорядился выделить средства на реставрацию собора Василия Блаженного. И, может быть, благодаря этой ленинской доброхотной опеке собор был спасен от погибели. Об этом свидетельствует известный архитектор-реставратор П. Д. Барановский, человек отнюдь не симпатизировавший большевикам.

Но если памятник великому князю Сергею Александровичу был уничтожен, едва мечтатели обосновались в Кремле, то могила его в Чудовом монастыре так и осталась нетронутой. Княжеской могиле повезло, потому что она попросту оказалась утерянной на долгие годы: монастырь в 1929 году снесли, а о знаменитом захоронении забыли. И лишь в 1985-ом, при каких-то ремонтных работах в Кремле, оно было случайно обнаружено. В гробнице находился высохший до крайности покойный в прекрасно сохранившемся военном мундире. Но тогда еще не наступило время оказывать почести останкам великих князей, и гробницу поскорее засыпали землей. Причем никто не позаботился хотя бы чем-нибудь прикрыть останки князя. Так на самый мундир землю и набросали. Через десять лет, когда наступила настоящая мода на почитание царских или великокняжеских костей, гробницу снова раскопали, и Сергей Александрович был перенесен в Новоспасский монастырь.

Теперь нижний храм преподобного Романа Сладкопевца, в котором находится романовская усыпальница, открыт для свободного посещения. Правда, не постоянно, а лишь во время ранней воскресной или праздничной литургии.

Можно в монастыре теперь увидеть и васнецовский крест-распятие с херувимами под высокой сенью. Не тот, разумеется, который сам Ленин отволок когда-то на помойку. Но точную его копию. Он стоит неподалеку от колокольни, как раз там, где прежде было кладбище. На постаменте надпись: Крест воссоздан в 1998 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго в память о Великом князе Сергее Александровиче. Останки князя перенесены из Кремля в Новоспасский монастырь 17 сентября 1995 года и погребены в усыпальнице бояр Романовых. Нужно заметить, что погребены многострадальные останки великого князя были не сразу: еще два года они находились в часовне возле церкви Спаса Преображения и только в 1997-ом, наконец, упокоились в самой родовой романовской усыпальнице.

Слева от колокольни, у самой монастырской стены, стоит небольшая, стройная, аккуратно побеленная часовенка. Ее построили в начале ХХ века над могилой инокини Ивановского монастыря Досифеи. Эта одна из легендарных могил московского некрополя всегда привлекала к себе внимание: к ней и прежде шли отовсюду паломники, и теперь возле нее можно повстречать многолюдные экскурсии.

Под именем Досифея в московском Ивановском монастыре с 1785 года находилась в заточении княжна Тараканова — якобы дочь императрицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Григорьевича Разумовского.

В детстве княжна жила в семье отцовой сестры госпожи Дараган. И, вероятно, от этой мудреной фамилии она стала впоследствии именоваться Таракановой.

Когда ей исполнилось шестнадцать, граф Разумовский отправил дочку за границу, чтобы отроковица обучилась там всяким благородным экзерцициям.

Самой ли княжне это пришло в голову, или она действовала по чьему-то наущению, но в 1773 году, в Италии, в чудном приморском городку Ливорно, она впервые открыто назвалась дочерью и наследницей Елизаветы Петровны и заявила свои претензии ни много ни мало на всю нашу необъятную.

Но государыню Екатерину Алексеевну на арапа не очень-то возьмешь, с нею такие штучки не проходили — она сама была ловкой «бизнесвумен» и со всякими претендентами на свою выстраданную богатую добычу не делала иначе мировой, как снявши шкуру с них долой.

Государыня тогда направила в Италию отряд лихих молодцов во главе с графом Алексеем Орловым, наказав чесменскому герою правдой или неправдой захватить возмутительницу ее спокойствия и вывезти в Россию. Граф Орлов исполнил волю дражайшей своей императрицы, как обычно, безукоризненно. Он каким-то образом очень расположил к себе синьорину Тараканову и пригласил на корабль осмотреть его каюту. Вышла из графской каюты претендентка на русский престол уже только, когда корабль стоял на петербургском рейде.

Сейчас советские порядки нередко преподносятся, как сплошная власть тьмы, как беспримерное изуверство, на которое способны лишь самые отпетые злодеи и маньяки. И чаще всего такое мнение небезосновательно. Но при этом обычно стыдливо не договаривается, — а кто научил-то? В частности, иные наши запоздалые тираноборцы, ввиду отсутствия тирана, по всей видимости, припоминают, как в 1930-е, по воле мстительного отца народов, НКВД организовывал похищение руководителей белого движения в Париже — генералов Миллера, Кутепова, других. Но, как бы неприятно это кому-то ни показалось, справедливости ради нужно все же заметить, что такие приемы отнюдь не были изобретением советского режима. НКВД всего лишь использовал прежний российский опыт. Не более чем. Владимир Максимов рассказывал, как во Франции старики из белой эмиграции всё досаждали ему первое время, чтобы «Континент» непременно занял активную изобличительную позицию против «евреев-большевиков», навеки запятнавших себя кровью святого царского семейства. Максимов заметил им тогда, что восстание высокородных дворян в декабре 1825-го, между прочим, ставило целью и уничтожение августейшей фамилии. А кто научил-то? — отвечал Владимир Емельянович потомкам декабристов, — вы и научили! Каховские с Трубецкими. Вы и научили, милые!