История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Рябинин Юрий Валерьевич. Страница 23

Обет свой Федор Иоаннович исполнил истово: в то же лето был заложен, а через два года и освящен невеликий одноглавый храм. В 1698-ом рядом с ним поднялся грандиозный собор, названный также во имя Донской иконы, поэтому первый храм стали именовать Старым, или Малым, Донским, а второй — Новым, или Большим.

Одновременно со строительством Нового собора монастырь был обнесен квадратной в плане оградой, выполненной, как и собор, в стиле московского барокко — с многочисленными декоративными элементами, с белокаменными деталями. Длина стены Донского монастыря — вторая в Москве, после кремлевской. Причем, значительную часть этого немалого пространства, что окружает стена, занимает кладбище.

Любое упоминание Донского кладбища неизменно начинается с предуведомления, что ему-де нет равных в Москве по обилию старинных надгробий и по их художественной ценности. То, что нет равных теперь, это понятно, Донское — единственное сохранившееся в Москве монастырское кладбище. Но так писали о нем даже еще до революции, когда в каждом московском монастыре существовал некрополь.

На территории в два гектара здесь стоят многие сотни самых разнообразных надгробий — белокаменные и гранитные «саркофаги», плиты, обелиски, колонны, распятия, скульптуры, усыпальницы-часовни.

В начале ХХ века москвовед Юрий Шамурин так описывал кладбище: «Пойдите на старое кладбище Донского монастыря, особенно в наиболее запущенную южную часть; приглядитесь к полуразвалившимся, покрытым мхом и плесенью надгробным памятникам XVIII-го века и начала XIX-го — и от всей тихой, унылой картины — густых берез, молчаливых мраморных и гранитных урн, скорбных бронзовых скульптур — повеет красивым своеобразным настроением какой-то сдержанной, благородной грусти, спокойной примиренности, величественного покоя. И нельзя остаться равнодушным: элегическая красота кладбища покоряет, навевает какие-то нежные воспоминания, смутные грезы о прошлом. Донское кладбище — единственное, безукоризненно сохранившее свой старинный облик, — не есть что-то исключительное и случайное. Все московские кладбища конца XVIII-го века были полны этой тихой поэзии смерти…»

Тихая, унылая картина старого монастырского кладбища нисколько не изменилась и в наше время. Благодаря своему старинному облику Донское множество раз за последние десятилетия становилось съемочной площадкой — здесь снимались «элегические» эпизоды исторических, преимущественно, фильмов.

Донской монастырь в XVIII и XIX веках был местом погребения наиболее знатных московских родов — Мухановых, Протасовых, Хвощинских, Свербеевых, Глебовых-Стрешневых, Дмитриевых-Мамоновых, Нарышкиных, Паниных, Вяземских, Бобринских, Долгоруковых, Толстых, Уваровых, других. Голицыны, у которых был родовой склеп практически в каждом московском монастыре, в Донском имели огромную усыпальницу, устроенную в немалом храме Архангела Михаила. Между прочим, там похоронена и княгиня Наталья Петровна (1739–1837), послужившая А. С. Пушкину прообразом старой графини в «Пиковой даме».

За апсидой Нового Донского собора стоит большой, причудливой формы памятник. Под ним покоится Прокофий Акинфиевич Демидов (1710–1788). Унаследовав от отца и деда — богатейших уральских заводчиков — огромное состояние, он не остался, по их примеру, на Урале, при заводах, а перебрался в Москву. Он купил кусок берега Москвы-реки, вблизи Донского монастыря, — Нескучный сад — и выстроил там роскошный дворец. В усадьбе он устроил крупнейший в России ботанический сад. И сам ухаживал за растениями — поливал их из серебряной лейки. Демидов пригласил знаменитого портретиста Д. Г. Левицкого, чтобы тот изобразил его за этим занятием. Эта картина и по сей день широко известна. О самых невероятных чудачествах Демидова складывались легенды. Серебряная лейка — это одна из деталей легендарного образа. Вся Москва судила и рядила о том, как Прокофий Акинфиевич вывесил однажды на ворота своего дома объявление: «В сем доме проживает дворянка Анастасия Прокофьевна Демидова. Не желает ли кто из дворян сочетаться с ней законным браком». Своевольный отец передержал дочку в девицах, как та ни рвалась из платья, потому что все никак не составлялась партия по его привередливому вкусу. Наконец, не в силах больше противостоять девичьей страсти, он выдал ее за нищего писаря, дворянского, однако, звания, — этакого Бальзаминова, — явившегося по означенному объявлению. Приданого за дочерью забавник дал 99 рублей и 99 копеек.

История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - i_007.png

Пересвет и Ослябя. Донской монастырь

Как-то, имея в виду расположить к себе тестя, зять пригласил его на семейный завтрак. Причем он решил не ударить лицом в грязь и принять Прокофия Акинфиевича по первому разряду. Он не пожалел всех своих скудных сбережений и не завтрак устроил, а решительный обед.

И вот к его скромнейшему дому подъехал знаменитый на Москве демидовский цуг. Лакеи распахнули дверцы кареты, и оттуда выбежал… поросенок, бодро постукивая копытцами. Очевидно, Прокофию Акинфиевичу не давала покоя слава императора Калигулы, пославшего заседать в сенат коня. И он по примеру остроумного цезаря отправил на пир к дочери и зятю поросенка вместо себя.

Зять принял игру неугомонного своего тестя: все, кто был в доме, вываливают встречать дорогого гостя, провожают в залу, усаживают во главу стола под иконы и скармливают все съестное, причем величают его «батюшкою», «сударем», «отцом родными» и произносят в его честь здравицы и поют «многая лета».

Когда о почете, оказанном его посланцу, узнал Демидов, он остался чрезвычайно доволен, и зятю, ставшему вдруг любезным, воздал сторицею. Поросенка того, впрочем, он велел заколоть. Шкурку же его аккурат под завязку набил золотом и самоцветами и с отеческим благословением послал молодым.

Но подобные легенды и байки, изображающие Демидова страшным чудаком и самодуром, как-то затмили беспримерную благотворительную деятельность Прокофия Акинфиевича. А ведь в грозную пору очередной турецкой войны он передал правительству на военные нужды четыре миллиона рублей. Сумма совершенно невероятная! Демидов пожертвовал на строительство в Москве Воспитательного дома — детского приюта — еще миллион рублей. Это грандиозное, самое большое в то время в столице, здание, построенное по проекту архитектора К. И. Бланка, заняло целый квартал между Москвой-рекой, Китай-городом и Яузой. При Воспитательном доме Демидов учредил Коммерческое училище, в котором воспитанники обучались с пяти до двадцати одного года. От демидовских щедрот на них издерживалось по ста восьмидесяти рублей на человека в год. Это было очень немало. Можно вспомнить, например, что годовое жалованье того же Бальзаминова, чиновника 25 лет, составляло сто двадцать рублей-с… Таким был Прокофий Демидов.

Похоронена в Донском и еще одна легендарная личность — Дарья Николаевна Салтыкова (1730–1801), больше известная под прозвищем Салтычихи. Прославилась она своим неслыханно жестоким обращением с крепостными. Всех людей Дарья Николаевна извела числом 139. И не в какой-нибудь там саратовской глуши, а в самом центре Москвы — в своей усадьбе на углу Кузнецкого и Рождественки. Из них душ загубила — три. Остальные были женщины. Наказание душегубице положили — вечное покаянное заточение в московском Ивановском монастыре. Там она содержалась в подземном темном склепе. Сторожить ее был приставлен солдат. И той стражи поистине не было ни храбрее, ни прилежней. На одиннадцатый год уз «Бог им сына шлет в аршин». За такое подвижничество узницы режим ее содержания, вместо ожидаемого послабления, был еще более ужесточен: из темницы ее пересадили в клетку, которая стояла на монастырском дворе у собора. Это был прообраз будущего шоу «За стеклом». Целых 22 года Дарья Николаевна жила в этой клетке на виду у всего мира. Но — что любопытно! — насколько бы тяжким в то время ни было наказание осужденного, смерть снимала с него вину, и, если не перед историей, не перед памятью людей, то, во всяком случае, перед законом, уравнивала с благонамеренными подданными. Вот почему Дарья Николаевна, когда исполнилась ее мера наказания, не в «убогий дом» была брошена, не «на буйвище» где-то закопана, а предана земле, как и подобает родовитой дворянке, на главном и лучшем в ту пору московском кладбище — в Донском монастыре.