Глоток лета со вкусом смерти (СИ) - Анашкина Екатерина Юрьевна. Страница 3

— Ой-ой! Можно подумать! Тоже мне меломан нашелся, — усмехнулась Алиса. — Давай уже отпирай двери, жара страшная.

Сергей пикнул брелоком и большой, как индийский слон, «Лендровер» тихо икнул и лениво мигнул фарами.

Алиса забралась в прохладное нутро салона, поставила диск, до упора отодвинула кресло и вытянула ноги.

— Я спать. Как приедем, разбуди, — она с наслаждением закрыла глаза и почти тут же провалилась в дремоту, а Сергей погрузился в свои тревожные мысли, которые со вчерашнего дня не давали ему покоя.

Глава вторая

Хозяйская собака со странным, совершенно не собачьим именем Мурка приветливо завиляла куцым хвостом, завидев Катю, открывшую скрипучую, просевшую до земли, калитку. Отношения их заладились сразу, когда Катя утром отдала этой серо-бежевой чистопородной дворняге свой недоеденный бутерброд с колбасой. И теперь всякий раз, когда она входила или выходила из дома, Мурка припадала на передние лапы и заискивающе заглядывала ей в глаза.

Катя улыбнулась и вытащила из сумки пакетик с дешевыми глазированными сырками, купленными в ближайшем магазине.

— Что, собака, будешь со мной есть? Ну, иди сюда!

Катя присела на занозистую ступеньку крыльца и потрепала Мурку по впалым бокам, к которым намертво прилепились репейники. Та моментально слизнула с Катиной ладони предложенное лакомство и уткнулась в ее колени сухим кожаным носом. Девушка погладила ее между ушами и развернула еще один сырок.

— Если не возражаешь, я тоже поем. Мне, Мурка, силы нужны, — грустно усмехнулась она.

Некоторое время они молчали, думая каждая о своем. Знойный июньский день клонился к закату. Со стороны поля тянуло сладким запахом свежескошенной травы, где-то неподалеку в высокой бледно-сиреневой мальве жужжал деловитый мохнатый шмель, какая-то большая пестрая птица уселась на заборный столб и удивленно скосила свой глаз на Катю. Девушка с наслаждением вытянула ноги и скинула с них простенькие тряпичные туфельки без каблука.

— Вот если все будет хорошо, заберу тебя с собой. Хочешь? — обратилась Катя к собаке.

Собака вздохнула и облизала голые Катины ноги.

— И я хочу. Хочу, чтобы все было хорошо. Знаешь, Мурка, я уже и забыла, как это — «хорошо». Так долго было плохо, что ты себе даже не представляешь. Одна я совсем на этом свете. И это очень страшно — быть одной. Но если все получится, то очень скоро буду не одна! Но ты не переживай, нам всем места хватит. Только вот отпустит ли тебя твоя хозяйка?

Мурка, словно поняв Катины слова, едва слышно зарычала.

— Видно, вы друг друга не очень-то любите! — засмеялась Катя. — Иначе была бы ты поупитаннее. Ладно, пойду я. Мне сегодня надо пораньше лечь, дело у меня важное завтра. Увидимся, собака!

Катя встала, отряхнула крошки, подхватила сумку и туфли, и, помахав Мурке, вошла в дом.

В своей комнате она взглянула в потрескавшееся от старости, кривобоко пристроенное на противоположной к двери стене зеркало, и оно услужливо отразило унылую картину: узкая скрипучая тахта, древний, как мамонт, тяжелый шкаф с покосившимися дверцами, шаткий столик, накрытый липкой полинявшей клеенкой, трехногий табурет и узкое окошко, занавешенное выгоревшими ситцевыми занавесками. На подоконнике — чахлая герань и растопыривший в разные стороны свои колючие мясистые лапы столетник.

Катя бросила сумку на тахту, а сама присела на табурет. Из заднего кармана джинсов она выудила потрепанный блокнотный листочек: «Сосновый», 23.06.

Да, все правильно. Надо подождать до завтра. Господи, как же медленно тянется время!.. Нагнувшись, она дотянулась до сумки и вынула оттуда маленькую серебристую флешку. Она слегка подбросила ее на ладони и недобро усмехнулась.

Теперь доказательств больше, чем достаточно. Полтора месяца она, не жалея сил и времени, собирала по крупицам информацию. Теперь пора. Пора всем платить по счетам. В последнее время ее вера в высшую силу почти совсем угасла. Подлости и предательства прощать нельзя. Никогда и никому.

— Чтоб тебя разорвало, зараза такая! — услышала Катя под окном глухой недовольный голос хозяйки дома, в котором ей удалось найти это временное пристанище.

Почти сразу после этого послышался резкий звук, и Катя услышала, как заскулила Мурка. Значит, Алевтина опять ударила несчастную собаку. Катины кулачки невольно сжались и на глаза набежали злые слезы. «Заберу Мурку с собой. Вот заберу и все. И пошла эта Алевтина к черту, даже и спрашивать у нее не буду. Все равно она ей не нужна. А мне будет нужна.»

— Эй, квартирантка! Ужинать будешь? — Катя отерла с лица соленые капли.

— Нет, спасибо, Алевтина Матвеевна, я не голодна, — крикнула она, поспешно сунула флешку обратно в сумку и затолкала под стол.

Шаркающие шаги приблизились, и в дверь заглянула опухшая физиономия. Складывалось полное ощущение того, что эта непропорционально большая голова приклеена прямо к телу, минуя обязательное для всех людей звено в виде шеи. Лицо Алевтины было таким, будто его слепил из пластилина маленький ребенок, понятия не имеющий о пропорциях: большой, испещренный оспинами нос, близко посаженные мутные глазки, широкий, как пасть варана, рот, в котором прятались черные редкие зубы.

— Ты чо это, голодовку объявила? С самого утра уже здесь, а так толком и не жрамши. Копыта хочешь откинуть, девка? Или по ресторанам шастаешь?

— А у вас здесь и рестораны имеются? — удивилась Катя.

— А то! Вон у нас под боком какую санаторию отгрохали! «Сосновый», может, слыхала?

Катя вздрогнула.

— «Сосновый»?

— Угу, — согласно кивнула Алевтина, не заметив Катиной реакции, — Туда, правда, простым людям вход заказан. Рожей мы не вышли! — Алевтина скривилась. — Мы-то, наивные, поначалу даже обрадовались, что у нас под боком такая санатория нарисовалась. Может, думаем, и нам какая работа перепадет. У нас-то в поселке с этим делом не особо разбежишься. Я вот, например, всю свою жизнь полы мою, вона, руки какие, гляди!

Она продемонстрировала Кате свои широченные мозолистые ладони, с обветренной, потресканной кожей и короткими, обкусанными до мяса ногтями, никогда не знавшими маникюра.

— Сейчас аж в трех местах подвизаюсь, только денег — пшик! Так вот, пошли мы в «Сосновый» этот с бабами, ну, типа, на службу устраиваться, так нас метлой поганой погнали, как собак шелудивых! Идите, говорят, подальше, мы в ваших услугах не нуждаемся. Охранники — чисто звери! С дубинками, да при пистолетах! Говорят, что и баллончики с газом у них есть, и наручники!..

— Кто говорит? — спросила Катя.

— Дак, Степаныч, кто же еще? — Алевтина удивленно выкатила свои глаза и стала очень похожа на огромную бородавчатую жабу.

Последнюю фразу она произнесла таким тоном, будто этот самый Степаныч был, как минимум, нобелевским лауреатом, и не знать его было, по меньшей мере, неприлично.

— Степеныч — большой человек у нас в Озерском! — отвечая на немой Катин вопрос, пустилась в объяснения хозяйка. — Так вот, Степаныч — он в милиции служит — и говорит, шли бы вы, бабы, оттуда! Не связывайтесь вы с этими псами столичными! Так и сказал. А еще у них вся территория колючей проволокой оцеплена, а по ней еще и ток пущен. Во как загородились от простого-то народа, буржуи, что б им рожу разворотило!

«А вот это — сказки!» — усмехнулась про себя Катя. Сегодня днем она потихоньку обошла «Сосновый» со всех сторон. Охрана там, конечно, есть, но сидят эти «грозные стражи» только возле центрального входа. Раз в два часа один из них совершает ленивый вояж по периметру, впрочем, не особенно себя утруждая. Катя нашла, по крайней мере, три места, где можно было беспрепятственно и никем не замеченным проникнуть на территорию санатория.

Между тем, почувствовав в своей новой жиличке неплохую собеседницу, женщина бочком протиснулась в комнату и плюхнулась на тахту, которая издала громкий, словно предсмертный, хрип. Катя невольно вздрогнула, испугавшись того, что хлипкая конструкция того гляди развалится под мощным телом Алевтины.