Восхождение Запада. История человеческого сообщества - Мак-Нил Уильям. Страница 21

Большое число дошедших до наших дней изделий шумерских металлургов свидетельствует о том, что мастера периода возникновения письменности в Месопотамии были достаточно хорошо знакомы с бронзой. Однако в более поздние времена инструменты и оружие изготавливались практически из чистой меди. Этот очевидный регресс (дело в том, что медь мягче бронзы — сплава на ее основе), возможно, был связан с недостатком олова; есть основания полагать, что при вторичном появлении бронзы, относящемся ко времени после окончания правления Саргона (ок. 2350 г. до н. э.), олово приходилось доставлять даже из Центральной Европы [76]. Невзирая на трудности снабжения сырьем, с течением времени инструменты, и особенно оружие, изготовленные из металла, встречаются все чаще. Упомянутое обстоятельство более, чем какое-либо другое, свидетельствует о возникновении постоянного состояния войны между шумерскими городами. Война диктовала возрастание спроса на поставку металлов; так как без металлических шлемов, наконечников копий и щитов армия вряд ли могла выдержать натиск экипированного подобным образом противника. Однако изменения в количестве военного снаряжения не сопровождались серьезным прогрессом в конструкции оружия. И вновь следует отметить небольшие отклонения в пределах практически неизменной традиции.

Все большее использование металла для изготовления оружия свидетельствует о том, что независимые шумерские города-государства с трудом поддерживали приемлемый порядок среди цивилизованных общин и защищались от набегов варваров. Последующее развитие цивилизации в Месопотамии вплоть до приблизительно 1700 г. до н. э. несло отпечаток этого серьезного политического дефекта образа жизни шумеров, сформировавшегося к 3000 г. до н. э.

Политическая нестабильность раннешумерских общин во многом объясняется географическими факторами. В отличие от Египта, в Месопотамии не было естественных преград для завоевателей; со всех сторон долина была открыта для захватчиков. Когда расположенные на равнине города стали процветать, они превратились в соблазнительную приманку для варваров-грабителей, населявших окрестные территории. При этом раннешумерские храмовые общины, чья социальная организация была сориентирована на услужение богам, а не на войну, находились в невыгодном положении по сравнению с воинственными скотоводческими племенами и не могли реализовать свое преимущество в живой силе, поскольку сам образ жизни пастухов вырабатывал военную (или по крайней мере полувоенную) дисциплину и навыки.

Отношения между городами представляли собой столь же серьезную проблему. Пока общины были разделены ничейными участками болота и пустыни, серьезные конфликты между ними не возникали. В самом деле, удивительная однородность протоисторической шумерской культуры очевидно свидетельствует о беспрепятственных контактах и обмене опытом между духовенством зарождавшихся городов. Исключительно высокий в религиозном отношении авторитет города Ниппур и чрезвычайная важность, придававшаяся в раннешумерской теологии его богу Энлилю, возможно, отражали времена, когда в храмах города периодически встречались жрецы разных общин Шумера [77]. Однако такие предположительно гармоничные отношения резко изменились после освоения большей части легко орошаемых земель Нижней Месопотамии, когда поля соседствующих общин стали непосредственно граничить. Поскольку не существовало ни институтов власти для определения границ между городами, ни законного способа распределения воды в периоды ее нехватки, общие границы стали служить источником постоянных трений и породили хроническое состояние войны. К 3000 г. до н. э. войны между городами стали уже обыденным явлением. Храмовая община была слишком малой и узкоспециализированной административной единицей, чтобы справляться со всеми проблемами сообществ, зависевших от ирригационной системы, существовавшей практически везде в низинах по всей долине. Первым следствием этого недостатка церковного управления было появление наполовину светской царской власти, существовавшей наряду с более древней храмовой администрацией. Наука не располагает сведениями о том, как именно это произошло. Согласно более поздним преданиям, после Великого потопа боги пожаловали царскую власть правителям Киша; несколько вошедших в историю монархов признавали престижность древнего титула, именуя себя «царь Киша» даже после того, как город совершенно утратил свое политическое влияние [78]. Киш располагался ближе к северным границам раннего Шумера, в более поздние времена его население было преимущественно аккадоязычным. Возможно, идея «царства» — в отличие от храмового правления, которое представляется чисто шумерским явлением, — была привнесена в Месопотамию потомками пастушеских семитских племен, которые предположительно в условиях орошаемых речных долин могли изменить традиционную форму племенного управления на территориальное царское правление [79].

Независимо от того, из чего возник институт царской власти в Шумере, он укрепился за счет наложения военных функций на уже существовавшую до того религиозно-политическую систему. Власть военачальника над его армией послужила прототипом власти царя над городом; а расцвет царской власти можно рассматривать как процесс, когда чрезвычайные полномочия, делегированные монарху на время войны, стали обычными и в мирной жизни [80]. Цари узурпировали верховную военную и судебную власть и создали свои дворы по образцу божественных дворов храмовых общин. Таким образом, цари посягнули на административную власть коллегий жрецов; отсюда несомненно, что часто отношения между монархом и священником были непростыми. Вероятно, обычно им удавалось договориться без затяжных споров или открытого применения силы; однако же известно, что Урукагина, правитель Лагаша (ок. 2400 г. до н. э.), открыто выступил против жрецов, предложив бедным и слабым свою защиту от угнетения их жрецами, чтобы вернуться таким образом к старым добрым временам. Но со временем узурпация власти царями была освящена мифами и ритуалами, кульминацией которых стала ежегодная церемония свадьбы царя и богини города.

По мере того как состояние войны становилось хроническим, институт царской власти превращался в необходимость. По всей вероятности, к 3000 г. до н. э. концентрация политической власти в руках одного человека стала правилом в городах шумеров. Несомненно, следствием этих изменений стало некоторое улучшение местных средств защиты от набегов варваров, в первую очередь потому, что они совпали с постройкой внушительных стен вокруг городов. Однако при этом обострилась борьба между самими городами, которая, возможно, поглощала все большую часть общих ресурсов шумеров.

Очевидно, эволюция отношений между городами в III тыс. до н. э. в целом напоминала развитие более поздних систем государственности, о которых есть более точные исторические сведения. Можно предполагать, что возникавшие на местном уровне ссоры между соседними общинами со временем вызвали появление враждующих союзов, в которые входило большинство цивилизованных городов на равнине. Согласно дошедшим до нас записям, приблизительно с 2500 г. до н.э: Лагаш и Умма стали центрами, вокруг которых сформировались соперничающие союзы. Постепенно полная независимость, по крайней мере более слабых городов, была ограничена. Самые могущественные властители часто создавали крошечные «империи», объединяя под своим руководством несколько общин; однако такие образования были крайне нестабильными и распадались при первой же возможности. По описанной схеме развивались города-государства классической Греции или Италии эпохи Возрождения; отрывочные свидетельства, которыми сегодня располагает наука, позволяют предположить, что сходным образом эволюционировали города Древнего Шумера.