Русская Арктика 2050 (сборник) - Дивов Олег Игоревич. Страница 10

Время Света вдребезги разнесло планету, и в том числе железные дороги: многие тоннели оказались засыпаны, мосты взорваны или разрушены, пути повреждены, подача электроэнергии уничтожена. Казалось, грандиозная транспортная система погибла безвозвратно и ей уготовлена жалкая роль источника металла, но… Но среди выживших нашлись люди, прекрасно понимающие значимость надежных коммуникаций для полуживого мира, и занялись их восстановлением. Не сразу, но занялись.

Все началось с небольшой военно-инженерной части, которая восстановила сообщение на сто восемьдесят километров – грандиозное расстояние по меркам послевоенной разрухи, – и связала три области Зандра. Почин получился удачным: надежный транспорт оказался востребован, и дороги неспешно поползли дальше. А вместе с ними поднимались экономика и торговля, росла численность персонала, появлялась система власти, и теперь Железные Берцы представляли собой значимую силу, с которой приходилось считаться даже государствам.

Но Зандр есть Зандр, силу здесь нужно доказывать постоянно, и именно поэтому Куманин собирался отомстить убийце своего парня с максимальной жестокостью.

– Сердце для людоедов – главный деликатес, – неожиданно произнес Берецкий. Кашлянул, словно прочищая горло, и продолжил: – Ни один не откажется от кусочка.

– Да…

Куманин хотел сказать что-то еще, объяснить, как сильно он зол, но Туман неожиданно разговорился:

– Вы пускали собак?

– Преступник перелез через забор, и следы теряются у первого же пути.

– Сел на поезд?

– Скорее всего, – подтвердил комендант. – По ночам там ходят маневровые, готовят составы.

– Следующий вопрос: как ему, точнее – им, удалось незаметно проникнуть в депо? – Берецкий двинул головой, то ли дернул ею, то ли указал на виднеющиеся вдали ворота. – Что у вас с охраной?

Жест Куманину не понравился – слишком нервный. Да и сам ликтор оказался вовсе не таким, каким виделось бравому коменданту: не двухметровым плечистым бойцом, способным забить гвоздь ладонью, а затем выдернуть и свернуть в кольцо. Нет. Туман Берецкий являл собой классический образ доходяги: не более метра семидесяти, худощавое сложение, короткие желтые вихры непослушных волос, веснушки, белая, болезненная кожа, красные, воспаленные глаза и тонкие губы. И острый нос, делающий Берецкого похожим на крысу, – такие носы комендант ненавидел и у мужчин, и у женщин. Ликтор щеголял в потрепанном сером комбинезоне Технического легиона зигенов, естественно, со споротыми эмблемами, нашивками и знаками различия, высоких ботинках и с портупеей русского образца, на которой болталась кобура с девятимиллиметровым «карауловым» – из-за тощего сложения Тумана не самый большой пистолет казался на нем гигантским.

Разговаривая с комендантом, Берецкий проявил понятную вежливость: снял и оставил болтаться на груди маску Z, лучшую модель для очистки воздуха, но периодически, когда кашель усиливался, прикладывал ее к лицу.

– Эта зона не особенно важна, но при этом – велика, поэтому мы ограничились патрулями и электронными детекторами, – неохотно ответил Куманин. – Но детекторов мало, и их можно без труда вычислить сканером.

– То есть тут проходной двор, – уточнил Туман.

– Тут по большому счету свалка металлолома, – хмыкнул комендант. – Он принадлежит нам, но он все-таки металлолом.

– Понятно. – Берецкий шумно чихнул, едва успев закрыть лицо ладонями, извинился, сделал несколько вдохов через приложенную к лицу маску, отнял ее и кивком указал на высоченного кудрявого мужчину, хмуро слушающего доклад подошедших солдат: – Это Порох?

– Да, – подтвердил Куманин.

– У него есть зацепки?

– Два дня назад убили женщину…

– Я слышал.

Комендант покосился на Тумана, показывая, что не привык, чтобы его перебивали, но замечания делать не стал, продолжил:

– Порох сказал, что они с Шамилем вышли на след. Сказал, что то убийство совершил умный и осторожный парень, но они подготовили для него ловушку.

– Здесь?

– Да.

– Почему Шамиль был один?

– В этом заключалась главная уловка, в противном случае Жрущий в нее не попал бы.

– Он и так не попал.

– Да…

– Я не спрашивал. – Туман снова перевел взгляд на Пороха, прищурился и негромко спросил: – Он не будет против моего участия в расследовании?

– А почему он должен быть против? – удивился комендант.

– Это дело стало слишком личным, – объяснил Берецкий. – А я – чужак.

– Ты – ликтор.

– В первую очередь я – чужак, который будет лезть грязными лапами в расследование смерти отличного парня. – Туман помолчал. – Я уже попадал в подобные обстоятельства.

– Понятно, – ответил Куманин излюбленным словечком собеседника, после чего продолжил: – Порох не будет против. Шамиль был одним из нас, поэтому нет сейчас важнее задачи, чем найти суку и…

– Выдрать экскаватором сердце, я помню.

– Да.

– Вас устроит, если я просто убью людоеда? – Берецкий зашелся в кашле, приложил руку к маске, но приставлять ее к лицу не стал, чтобы не разрывать реплику. – Мертвый людоед для меня все равно что пойманный.

– Устроит. – Комендант помолчал. – Эшелон идет до Белозерска шесть часов, это – твое время.

– Почему вы считаете, что людоед будет в эшелоне?

– Потому что это самый большой состав, который уходит сегодня, и я хочу, чтобы им занялся ты. Все остальное мы проверим сами.

– Мой гонорар?

– Моя признательность, двести радиотабл и бесплатный проезд до любой нашей станции.

– Пятьдесят радиотабл сейчас, это невозвращаемый аванс. Плата за беспокойство.

Небольшие радиоактивные ИП [1] для микрогенераторов Таля действительно походили на таблетки и ценились в Зандре почти так же высоко, как золото. Они служили и по прямому назначению, и в качестве второй валюты, и полсотни радиотабл можно было назвать весьма приличной суммой.

– Ты всегда такой наглый?

– В большинстве случаев я убиваю людоедов бесплатно, просто ради того, чтобы они сдохли, – спокойно объяснил Туман. – Позволь мне заработать на выгодном заказе.

– Ладно, – усмехнулся Куманин. – Договорились.

Вопреки ожиданиям, самыми страшными стали отнюдь не первые дни после Времени Света. Самыми кровавыми – да. Самыми шумными, грохочущими, переполненными смертью, страданием, болью, растерянностью… – да. Но не самыми страшными. Удар той короткой – всего на два часа – войны был стремителен, бояться было некогда, люди или погибли, или оказались заняты выживанием.

А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…

А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно, и потому самое страшное произошло через четыре месяца после Времени Света.

Когда случился голод.

Когда настали Жрущие Дни.

Многие фабрики синтетической пищи были повреждены, другие остановились, потому что закончилось сырье, где-то сумели восстановить гидропонные фермы, однако посевы еще не дали урожай. Запасы консервов подошли к концу…

Вот тогда и стало по-настоящему страшно.

Для государств, которые только-только формировались на обломках цивилизации, это стало первой и очень серьезной проверкой на прочность, и они прошли ее с честью, сумев уберечь население от совсем уж адских испытаний. Да, кое-где ели кожаную одежду и кору чудом уцелевших во Времени Света деревьев; где-то пытались перебиться охотой, убивая тощих животных и съедали их полностью, даже кости толкли в муку и делали лепешки.

А в Зандре появились каннибалы.