С секундантами и без… Убийства, которые потрясли Россию. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов - Аринштейн Леонид Матвеевич. Страница 16

Вскоре Пушкин увлекся Александрой Римской-Корсаковой. Ей, между прочим, посвящена написанная тогда же строфа «Онегина»:

(VI, 161)

Что именно происходило в доме Корсаковых, не вполне ясно, но по некоторым весьма вероятным предположениям, и в данном случае имели место переговоры о браке, завершившиеся для Пушкина неудачей.

В том же 1827 г. Пушкин ухаживал за Екатериной Ушаковой. «На балах, на гуляньях, – писала современница, – он говорит только с нею» [38]. На сей раз Пушкин вызвал к себе ответное чувство, однако их отношения приобрели скорее дружеский, чем любовный характер. Не без иронии по этому поводу Пушкин написал на книге своих стихотворений, подаренной Екатерине Ушаковой: «Nec femina, пес puer…» [39] Кстати, в альбом ее сестры Елизаветы Пушкин вписал свой шутливый «Дон-Жуанский список».

Наиболее драматичным эпизодом было ухаживание за Анной Олениной, дочерью президента Академии художеств и директора Императорской публичной библиотеки.

Пушкин увлекся Анной Алексеевной в начале мая 1828 г. Все лето он был частым посетителем дома Олениных в Петербурге и дачи в Приютине, совершал совместные прогулки по заливу и Летнему саду, посвятил Анне Алексеевне несколько стихотворений [40], рисовал ее профили на полях рукописей и даже прикидывал, как будет выглядеть имя его будущей супруги в сочетании с его фамилией: «Annette Pouchkine». Однако, как только речь зашла о женитьбе, последовал обидный отказ. Его мотивы были, к сожалению, слишком прозрачны: Пушкин не служил, не владел землями, не имел стабильного дохода. К тому же внушала сомнения его весьма экзотическая внешность. Пушкин не раз задумывался над этой проблемой. Еще в Михайловском он писал:

(II, 338)

Те же мысли не оставляли его и летом 1828 г. Во время одной из прогулок в компании Олениных по заливу, когда знаменитый художник Доу стал набрасывать его портрет, Пушкин с горечью заметил:

(III, 101)

Но одно дело, что все это сознавал сам Пушкин, и совсем другое – когда ему на это намекали окружающие его люди. Гневу его на семейство Олениных не было границ, что не замедлило выплеснуться на страницы очередной главы «Евгения Онегина» – этого лирического дневника поэта. Уж как Александр Сергеевич изощрялся в словесном уничижении и отца, и дочери!

И в другом варианте:

(VI, 514)

Об Анне Алексеевне:

(VI, 513)

Анна Оленина. Рис. Пушкина

В вариантах было: «Уж так горбата, так мала, / Так бестолкова и писклива» и т. п.

Бесконечные отказы настолько доставали Пушкина, что он в сердцах признавался: «Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством моей жизни. Ожидание последней заметавшейся карты, угрызение совести, сон перед поединком – все это в сравнении с ним ничего не значит» (VIII, 406). Это фрагмент из незавершенного наброска «Участь моя решена. Я женюсь…»

Не менее драматична история сватовства Пушкина к Наталье Николаевне Гончаровой. Познакомившись с ней в Москве зимою 1828/29 г., Пушкин, плененный ее красотой, вскоре решил сделать ей предложение, но, памятуя о прошлых неудачах, он готовил сватовство с нехарактерной для него осмотрительностью. Так, в качестве свата он избрал Федора Ивановича Толстого, который, как ему было известно, пользовался немалым влиянием в семействе Гончаровых. Уже один этот факт примечателен. Толстой был давним недругом Пушкина, его откровенная безнравственность вызывала у поэта резкий внутренний протест, нашедший, в частности, выражение в эпиграмме 1820 г.:

(II, 155)

Характерно, что в том же духе изображает Ф. Толстого и Грибоедов в «Горе от ума»:

В 1820 г. Толстой распространял оскорбительные для Пушкина слухи, за что был вызван поэтом на дуэль, которая не состоялась лишь в связи со ссылкой Пушкина. Поэт пронес решимость стреляться с Толстым через Южную и Михайловскую ссылки и в первый же день своей свободы в Москве послал ему вызов. По счастью, Толстого в Москве не оказалось, а затем общие знакомые их кое-как примирили. Нетрудно представить, какие чувства должен был обуздать в себе Пушкин, прежде чем обратиться к Толстому с просьбой быть его сватом… И все-таки он пошел на этот совершенно несвойственный его гордому нраву шаг, преодолел себя во имя задуманного дела.

Гончаровы отнеслись к сватовству холодно, и, надо думать, лишь их нежелание портить отношения с Толстым избавило Пушкина от окончательного отказа. О своем тогдашнем состоянии поэт позже писал будущей теще: «Ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию (на Кавказ. – Л. А.)… какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия…» (5 апреля 1830 г. – XIV, 404). Столь же – если не более – был холоден прием, оказанный Гончаровыми Пушкину по его возвращении с Кавказа: «Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали… я уехал в Петербург в полном отчаянии» (XIV, 404).

В дальнейшем положение несколько изменилось, и повторное предложение Пушкина, сделанное в начале апреля 1830 г., было принято. Правда, прежде чем состоялась помолвка (6 мая 1830 г.), Пушкину пришлось пройти еще через несколько испытаний.

Во-первых, ему пришлось обратиться к Бенкендорфу с просьбой засвидетельствовать перед Гончаровыми его, Пушкина, политическую благонадежность. Едва ли подобное обращение к шефу жандармов было намного приятнее, чем просьба к Толстому быть его сватом. Но Пушкин и здесь сумел себя пересилить… Уж очень жаждал он получить в жены Наталью Николаевну.