Этюды о питании - Могильный Н. П.. Страница 7

…Однажды, собирая в лесу хворост, человек вдруг заметил среди высоких сугробов маленькую розовощекую девочку. Ее большие глаза удивленно смотрели на него и не было в них просьбы о помощи, а скорее откровенное детское любопытство. Не похоже было, что девочка замерзла, хотя одета она была в легкую белую шубку, а мороз все крепчал и февральская вьюга завывала довольно злобно.

— Чья ты, девочка, и как твое имя? — спросил человек.

— Я дочь Мороза, а зовут меня Масленицей, — ответила девочка, во все глаза продолжая рассматривать человека.

— Почему ты на меня так смотришь? — спросил оробевший мужичонка.

— Я никогда не видела людей. Ты первый, с кем я встретилась.

Немного придя в себя, человек стал просить Масленицу уговорить своего батюшку пожалеть людей, ослабить холода.

— Наши дома все выстужены, детишки мерзнут и плачут, некому нас бедных обогреть, утешить и развеселить.

— Что ж, — сказала Масленица, — батюшка мой строг и суров, но я помогу вам. Ступай к людям и скажи, пусть ждут меня, да припасут побольше еды, чтобы было чем встретить дочь Мороза.

С тем и ушел человек. А Масленица не обманула, она действительно пришла к людям, но не той маленькой девочкой, которую видел человек в лесу, а здоровенной ядреной бабой, с жирными румяными щеками, жгучими коварными глазами и не с улыбкой на устах, а хохотом, который эхом разносился на сто верст вокруг.

На лихой тройке понеслась она по деревням, селам и городам русским. И всюду, где бы ни появлялась Масленица, веселыми забавами, лихой пляской, задорной песней, чаркой вина, да огневыми блинами разгоняя зазябшую в жилах кровь, заставляла людей забыть о зиме.

С тех пор масленичная или, как ее еще называют, сырная неделя, несмотря на суровое время года, считается самым веселым праздником славянского календаря.

Вот так описал неизвестный поэт встречу масленицы москвичами в 90-х годах прошлого века.

Русский народ называл масленицу веселою, широкою, разгульною, честною, тридцати братьев сестрою, сорока бабушек внучкой, трех матерей дочкой и т. д.

Не беремся объяснить, что это за тридцать братьев и сорок бабушек, но факт, что масленица действительно была веселым праздником, нашел свое отражение в воспоминаниях многих современников.

Запоминающийся портрет масленицы, например, написан в одном из стихотворений, опубликованных в «Сатирическом вестнике» за 1790 год:

Гулянья или «потехи», как их называли в старину, устраивали всюду. Среди многочисленных увеселений самыми популярными были те, что в наибольшей степени отвечали «живой русской душе».

Катанье с ледяных гор, разъезды, балаганы, дающие различные представления, кулачные бои, борьба, забавы с медведями и многое другое заставляло людей забыть на время свои дела и проблемы, окунуться с головой в праздник. В знатных домах давались балы и маскарады, купечество охотно посещало театры.

В Петербурге на Адмиралтейской площади из снега возводили высоченную гору и заливали ее водой. Наверное, не было в городе человека, которому не хотелось бы, забыв о пристойности и чине, скатиться на санках с этой гигантской горы. И, конечно же, особую радость это сооружение доставляло ребятне, которая, затаив дух, летела с горы почти до самой Дворцовой площади.

В Москве гулянья проходили и у Красных ворот, и на Разгуляе, пестрыми торговыми палатками расцвечивалась Москва-река. При этом с каждым днем масленичной недели разгул усиливался, достигая своего апогея к субботе «широкой масленице». Кстати, каждый день этой необычной недели имел свое название.

Так, понедельник называли встречею, вторник — заигрышем, среду — лакомками, четверг — переломом или разгулом, пятницу — тещиными вечернями, субботу — золовкиными посиделками, воскресенье — проводами, целовальником, прощенным днем.

По воспоминаниям современников, в субботу полностью прекращалась деловая жизнь, прекращались работы в мастерских, закрывались торговые конторы и многие магазины, дети освобождались от занятий в школе.

«По городу мчались тройки, — вспоминает масленицу поэт И.А. Белоусов, — разряженные цветными лентами и бумажными цветами, с бубенчиками и колокольчиками, и у застав устраивали катанья — там больше простой призаставный люд выезжал на своих лошадях, также разубранных лентами и цветами».

Часто такие катания превращались в смотрины невест и женихов. Глядишь, после таких смотрин и просватают купеческую дочь-красавицу, а там, после Пасхи, на Красную горку, и свадьба.

На площадях в балаганах давались различные понятные и доступные простому народу представления. Репертуар их был довольно злободневным и находил отклик в душах людей.

Тот же Белоусов по этому поводу пишет: «Помню балаганы, в которых давались героические, с патриотическим духом представления; сюжетом для них служили эпизоды из происходившей тогда русско-турецкой войны. «Взятие Плевны», «Взятие Карса» — такие пьесы служили «гвоздями» балаганного репертуара.

В представлениях участвовали настоящие солдаты, отпускаемые своим начальством из казарм. Происходили сражения с выстрелами из пушек, дрались штыками, и русские всегда оставались победителями». Так что оскорбительное нынче слово «балаган», которым в сердцах называют низкопробное зрелище, возможно, достойно более приличного контекста. А современным дипломированным организаторам массовых гуляний есть чему поучиться у своих предков.

Тут же на площадях весело вертелись карусели, взлетали высоко в небо качели, стараясь перекричать друг друга, сновали торговцы разной снедью: рубцами, горячими кишками, начиненными гречневой кашей, пирамидками гречневиков и, конечно, блинами. Их разносили в закрытых ящиках, из которых валил ароматный пар.

Люди расхаживали между всеми этими забавами, соря семечками и скорлупой от орехов. Желающие пропустить стаканчик-другой скрывались под парусиновыми сводами шатров, где и угощались вином. Те же, кто побогаче, не обходили стороной трактиры, которых в Москве было предостаточно.

Многие из наших современников представляют себе трактир как грязный подвал, где до одури напившиеся пролетарии клянут на чем свет стоит свою тяжелую жизнь. Что же, безусловно были и такие заведения, но называли их не трактирами, а кабаками.

Трактиры же в основном представляли собой довольно благопристойные заведения, кстати, во многом превосходившие современные внеразрядные и прочие люксовые рестораны.

Вот, например, как описывает трактир прошлого века П.И.Богатырев в своих мемуарах, опубликованных в газете «Московский листок» за 1906 год: «Достопримечательность Охотного ряда — это трактир Егорова, существующий более ста лет. Егоров, как говорили, принадлежал к беспоповской секте и не позволял курить у себя в трактире. Для курящих была отведена наверху довольно низенькая и тесная комнатка, всегда переполненная и публикой, и дымом. По всему трактиру виднелись большие иконы старого письма, с постоянно теплящимися лампадками. Здесь подавали великолепный чай, начиная от хорошего черного и кончая высшего сорта ляснином. Кормили здесь великолепно, но особенно славился этот трактир «воронинскими» блинами. Был какой-то блинщик Воронин, который и изобрел эти превосходные блины… Популярность этого трактира была очень велика, и всякий провинциал, прибывший в Москву, спешил к Егорову «блинков поесть».