Следствие сквозь века - Голубев Глеб Николаевич. Страница 23

«БОГ-ЗМЕЙ»

После этих первых разведочных погружений они стали обследовать колодец уже более методично, по плану, который разработал Альварес. На большом листе бумаги профессор нарисовал схематичный план дна колодца, разбил его на квадраты, и теперь они не рыскали под водой беспорядочно из стороны в сторону, а кропотливо исследовали один участок илистого дна за другим. Ныряли они по очереди, и каждый проводил под водой не более сорока минут. За это время другой успевал отдохнуть.

Франко прежде никогда не нырял с аквалангом, и его решили в колодец не пускать, пусть занимается хозяйственными делами и обработкой найденных вещей.

Находок все равно было мало. За весь первый день, переворошив на дне в кромешной тьме целые горы липкого ила, Андрей нашел одну нефритовую подвеску и медный колокольчик, к тому же расколотый, а профессор — деревянную куклу, закутанную в обрывки ветхой ткани, чудом уцелевшие в «чехле» из липкого ила.

Андрей был разочарован.

— А вы что же, рассчитывали, будто колодец окажется полон человеческих костей или золотых ваз? — насмешливо сказал ему Альварес. — Не будьте таким алчным и кровожадным! Наоборот, их отсутствие говорит о том, что сенот служил святилищем во времена Древнего царства, когда еще не знали в этих краях металла и человеческие жертвы не получили широкого распространения. Да и вообще находить сокровища нашему брату — археологам доводится редко. Нам приходится восстанавливать Облик минувшего, добывая истину по крупинкам. Осколок глиняной чашки, кем-то выброшенной тысячи лет назад на помойку, обуглившиеся зерна возле давно угасшего очага — вот с чем нам обычно приходится иметь дело. А эта кукла, на которую вы так кисло поглядываете, займет весьма почетное место в музейной витрине. Это уникальная находка!

Было смешно смотреть, как уже немолодой, усатый и располневший мужчина нянчится с примитивной деревянной куклой, словно восхищенная пятилетняя девочка. Альварес баюкал ее в своих широких ладонях, просушивая над костром, с трепетной осторожностью разглаживал толстыми короткими пальцами жалкие обрывки кукольного платьица.

А сам, если глянуть со стороны, пират пиратом: волосы всклокочены, усы торчат, как у кота, рукава закатаны до локтей, расстегнутая рубашка открывает загорелую волосатую грудь. А в ручищах, тоже густо поросших жесткими черными волосами, детская кукла…

— Чем же она уникальна, ваша игрушка? — непочтительно фыркнув, спросил Андрей.

— Чем? Ну хотя бы прежде всего тем, что явно попала в этот колодец откуда-то издалека. Ткань определенно не местного производства, да и резьба отличается от тех канонов, которых придерживались местные скульпторы. Колокольчик, что вы нашли, тоже, кстати, привозной. У древних майя в этих краях не было своего производства металлов, вы забыли об этом? Изделия из золота и меди они выменивали у других народов.

— Откуда же он привезен, по-вашему, профессор? — спросил Андрей, с новым интересом рассматривая свою находку и смущенно думая: «Черт, как же это я в самом деле забыл, что древние майя не умели выплавлять медь…»

— Из центральных районов Мексики. Или откуда-нибудь из Гондураса, это еще предстоит уточнить. Да-с, мой друг, над каждой из этих находок нам с Франко еще предстоит долго поработать и поломать головы. И порой пустяковая на первый взгляд вещица может вдруг осветить новым светом какую-нибудь темную эпоху древности, в нашей науке так частенько бывает.

Слушать Альвареса было интересно, говорил он убедительно, но все равно Андрей ожидал чего-то большего от раскопок — да еще где: в таинственных глубинах древнего священного колодца…

Но они по очереди ныряли в мутную зеленоватую воду снова и снова и опять редко возвращались с находками.

Работать на дне в полной, кромешной тьме было нелегко. Они сильно уставали. Мешали коряги, их приходилось терпеливо и осторожно, чтобы ненароком не порвать о торчащие сучки гидрокостюм, выкапывать из липкого ила и оттаскивать в сторону.

У Альвареса не всегда хватало на это терпения, и порой, возясь минут тридцать-сорок на дне с такой корягой, он приходил в неистовство. Это было видно по тому, какие причудливые узоры вырисовывали на поверхности воды пузырьки воздуха, отмечая, как мечется там, в глубине, борющийся со злополучной корягой профессор. В таких случаях Андрей спешил нырнуть и сменить его поскорее.

Опасения были не напрасны. Нырнув так однажды, Андрей нашел Альвареса крепко зацепившимся трубками своего акваланга за сучки торчащего из ила дерева. Он пришел на помощь профессору вовремя. Вместо того чтобы выпутываться из этого капкана медленно и осторожно, Альварес, конечно, пришел в ярость и пытался сломать сучья. Но они лишь податливо гнулись в его медвежьих лапах, а трубки запутывались еще больше. В любой момент они могли оборваться, в маску хлынула бы вода, перемешанная с илом, и профессор задохнулся бы этой липкой гущей, так и не успев освободиться от предательского крючка.

Андрею пришлось повозиться, освобождая Альвареса и в то же время сдерживая его нетерпеливые движения. А потом, когда они выбрались из колодца, он отвел профессора в сторонку, чтобы не подрывать авторитета начальника экспедиции перед рабочими, и долго отчитывал его за пренебрежение правилами безопасности. Альварес пыхтел, багровел, отмахивался от него, словно от надоедливой мухи, но выслушал Андрея без возражений. Вид провинившегося школьника ему очень не шел.

Находки были любопытными. Альварес нашел в залежах ила человеческий череп и медный, со следами позолоты небольшой медальон с гротескной маской какого-то бородатого божества.

Андрей добыл в этот день из колодца нефритовое ожерелье и три медных колокольчика — все расколотые и с оторванными «язычками».

— Чем объяснить, профессор, что металлических находок становится больше? — поинтересовался он. — Может, даже после того, как древние города оказались покинуты, люди жили по-прежнему в окрестных селениях, возвращались на старые места, снова приносили жертвы к прежним святилищам?

— Кое-какие данные как будто говорят за это, — задумчиво ответил Альварес, разглядывая колокольчики. — К сожалению, мы не можем точно датировать каждую находку. Копаемся в иле наугад, а по-настоящему надо бы вести раскопки постепенно, снимая слой за слоем. Но под водой этого не сделаешь.

Вечером старый Бенито отозвал профессора в сторону и долго что-то говорил ему, то и дело оглядываясь на сумрачную чащу леса.

— Что случилось? — спросил Андрей, когда помрачневший Альварес вернулся к костру,

— Говорит, что кто-то бродит в лесу. Он наткнулся, гоняясь за мулами, на сломанную ветку. И след свежий.

— Может, ее сломал ягуар? — сказал Андрей.

— Нет, ветка сломана на высоте человеческого роста.

— Это могла сделать и обезьяна.

— У Бенито глаз острый.

— А может, тут бродят лакандоны? — высказал предположение Франко. — Индейцы ведь обычно таятся, без крайней нужды не выходят к незнакомым людям. Кому еще взяться в этой глуши?

— Возможно, ты и прав, как всегда, — вздохнул Альварес.

На другой день профессор выкопал из ила глиняную маску с изображением бога огня, а Буланов нашел два наконечника от копий — один кремневый, другой из превосходно обработанного обсидиана — и еще два медных колокольчика.

— Опять разбитые, — с огорчением и даже вроде бы виновато сказал он, подавая их Альваресу.

Тот посмотрел на его обескураженное лицо, покрутил головой и расхохотался.

— Нет, вы все-таки неисправимый дилетант, мой друг, — сказал профессор насупившемуся Андрею. — Вот вас даже огорчает, что колокольчик разбит. А меня это радует.

— Почему?

— Франко, я устал, объясните ему вы.

Помощник начал втолковывать Андрею своим тихим, печальным голосом:

— Эти находки лишний раз подтверждают: да, мы не ошиблись, и колодец, несомненно, имел жертвенное назначение. Ведь эти колокольчики — тоже жертвы богам и достаточно ценные, если учесть, что их выменивали на ткани, птичьи перья, может быть, даже на рабов и везли сюда откуда-то издалека по дорогам — сакбе, проложенным через джунгли. Они потому и расколоты, что приносились в жертву. Видимо, это делалось специально…