Следствие сквозь века - Голубев Глеб Николаевич. Страница 35

Сам профессор выглядел не лучше. Он был тоже в одних трусах и весь перемазан такой грязью, что ее не могли смыть дождевые струи.

Посмотрев на Андрея, он хмыкнул и спросил:

— И долго вы собираетесь так стоять?

— Пока… это… не кончится… — губы не повиновались.

— Долго, — сочувственно заметил Альварес. — Это, как вы изволили выразиться, не кончится теперь уже до будущей зимы. Но вы хотя бы оделись…

— Зачем? Какой смысл?

— Вы уже становитесь фаталистом, как древнейшие обитатели этих милых лесов — лакандоны. Не слишком ли быстро? У них-то ведь такая невеселая философия вырабатывалась веками. Не дурите, — строго добавил он, пытаясь отобрать у Андрея сверток. — Побегайте под деревьями, пока не согреетесь, хорошенько разотритесь, хотя бы совершенно промокшей тряпкой, и напяльте на себя побольше одежды.

— Но ведь все промокло…

— Не важно. Будете сушить постепенно на себе, собственным телом. Даже промокшая одежда вас немного согреет, вы же медик, должны это знать, А я пока подержу ваш багаж…

— Но это материалы, осторожнее,

— Я прекрасно понимаю, что, как истинный ученый, в трудную минуту вы кинулись спасать научные материалы, а не фамильные драгоценности, — засмеялся Альварес. — А я, по-вашему, куда бегал?

— Куда? — спросил Андрей, с неохотой отдавая ему сверток.

— Закрывать вход в гробницу. Если туда проникнет вода, все будет испорчено.

— Успели?

— Так, на скорую руку. Когда рассветет, надо будет заделать вход попрочнее. До будущей весны. Mala suerte [24], — вздохнул он. — Да, немножко мы не успели… Бегите, бегите, одевайтесь,

— А вы?

— Я потом, когда вы меня смените. И не дрожите вы, пожалуйста, еще и душевно за свои материалы, ничего с ними не сделается. Я буду их защищать и согревать грудью с таким же мужеством, как и вы.

Рассвет, наконец, пришел, но дождь не прекращался, хотя и стал как будто немножко потише. Или это просто казалось оттого, что перестали сверкать молнии, гроза ушла куда-то дальше, или Андрей уже успел немножко привыкнуть к дождю?

Не обращая на ливень внимания, рабочие сколотили помост, разыскали в кустах и сложили на него все пожитки — теперь вещи хоть не плавали в лужах и были в одном месте, под рукой. Здесь же Андрей пристроил и свои материалы, а потом отправился вместе со всеми заделывать вход в пирамиду.

Дождь лил все с той же неумолимой монотонностью. Похоже, Альварес был прав: это затянется надолго.

Они так и не видели больше ни одного сухого дня. Под проливным дождем закончили укрывать вход в пирамиду и собирали лагерь. И всю обратную дорогу их неутомимо сопровождал дождь. Прекращался он лишь изредка на несколько часов в день.

Теперь Андрей начинал понимать, почему в здешних краях так живучи древние предания о грозных потопах.

Обратный путь через джунгли слился в его памяти в какое-то бесконечное, мокрое пятно. С усталым безразличием он шлепал под холодным дождем по липкой грязи, спотыкаясь о скользкие кочки. Насквозь промокшая одежда противно хлюпала и липла к телу, но все равно в ней было жарко от постоянного напряжения.

На ночь делали примитивные навесы, кое-как прикрывали их кусками брезента, и все, наскоро, без аппетита перекусив, валились спать, точно подкошенные, И забывались тяжелым, с кошмарами и вскриками, сном до утра, не обращая никакого внимания на струи дождя, льющиеся через щели.

А утром устало вставали, с трудом разгибая затекшие спины, молча завтракали — и снова шагали под шелестящим дождем, спотыкаясь и разбрызгивая вязкую грязь.

Только через десять бесконечных дней — и это по готовой тропе! — вышли они к Усумасинте. Андрей не узнал ее. Она широко разлилась и грозно клокотала, словно стремясь вовсе выплеснуться из берегов. Вода стала темно-коричневой и густой от грязи. Река мчала в бешеных водоворотах пены сломанные ветки и целые вековые деревья, вывернутые с корнем. К ней страшно было подступиться.

Начали рубить деревья и сколачивать два плота, выбрав площадку поближе к реке. На это ушел целый день. Повалились спать где попало, прямо в лужи воды.

Ночью пришлось вставать и в кромешной тьме оттаскивать один из плотов подальше от наступавшей реки. Хорошо, что предусмотрительный старый монтеро не спал и вовремя поднял тревогу, а то бы плот смыло и унесло. Все пришлось бы начинать сначала.

Не так-то просто оказалось спустить плоты на воду. Их сначала крепко привязали к деревьям на берегу всеми оставшимися веревками и лианами. Заранее возле каждого плота приготовили груз, чтобы не задерживаться с посадкой. Альварес последний раз окинул все горящим взором полководца и скомандовал:

— Начали!

Первый плот столкнули с берега, и он сразу ушел под воду. Взбесившаяся река старалась оторвать его и унести. Но причалы выдержали. Плот остался на месте. То и дело его заливали мутные волны, грозя сбить с ног людей, лихорадочно кинувшихся грузить на плот и покрепче привязывать к скользким, выскакивающим из-под ног бревнам вещи.

— Вы плывете с первым плотом, — сказал Андрею Альварес. — Быстрее грузите ваших микробов и отчаливайте, пока плот не сорвало.

С помощью двух рабочих Андрей затащил свой багаж на ходивший ходуном под ногами плот и сам начал увязывать его, выбрав место в середине, подальше от воды.

— Дайте мне еще веревок! — крикнул он, озираясь вокруг.

И как раз в этот миг река, наконец, победила!

Дерево, к которому привязали чалки, с натужным треском начало падать. А плот рванулся вперед, как сорвавшаяся с привязи дикая лошадь.

Мутная волна ударила Андрея в грудь. Он не удержался на ногах и рухнул в воду.

Его закрутило, понесло. Он захлебывался, но все-таки успел еще с радостью ощутить, что пальцы его не выпустили драгоценный узел.

Очнулся он от тяжкой боли в груди. Застонав, открыл глаза и увидел склонившееся над ним перемазанное грязью лицо Альвареса.

— Слава пресвятой деве, — сказал профессор. — А я уже…

Не договорив, он начал растирать ладонями свое лицо, еще больше размазывая по нему грязь.

Андрей медленно повел головой направо, налево и увидел, что лежит на груде каких-то вещей, вокруг молчаливо столпились рабочие, а сверху все льет и льет…

— Где пробы? — спросил он, почти не слыша своего слабого голоса.

Но Альварес расслышал и успокаивающе погладил его мокрой ладонью по лбу:

— Целы, целы, не беспокойся. Ты в них так вцепился, что мы еле вытащили этот проклятый мешок у тебя из рук. Ведь он тебя чуть не утопил. Потянул на дно не хуже камня на шее.

Альварес укоризненно покачал головой и вдруг, наклонившись ближе к Андрею, ласково добавил:

— А из тебя получается настоящий исследователь, chamaco, — и неожиданно поцеловал его в щеку.

ОШЕЛОМЛЯЮЩИЕ НОВОСТИ

Неужели он опять в Ученом городке, в тихой и праздничной чистоте своей лаборатории, а за широкими окнами — живые дома и родные стройные березы в первой нежной зелени весны?..

Странно, но теперь — когда Андрей повидал их собственными глазами — джунгли казались ему еще более неправдоподобными и нереальными, чем прежде, пока были знакомы лишь по книгам. Зловещий, давящий сумрак Великого Леса, ночные вскрики обезьян, священный колодец, развалины затерянного города, цепко оплетенные лианами, — неужели это и в самом деле было? И дождь, непрерывно льющийся с неба. И то, как Андрей лежал в луже на берегу мутной Усумасинты, постепенно приходя в себя. И как потом три дня они мчались на плотах по взбесившейся реке, рискуя каждый миг налететь на какую-нибудь корягу и перевернуться, а дождь все сеял и сеял с неба…

Неужели все это было наяву, не во сне?