Индийский мечтатель - Штейнберг Евгений Львович. Страница 46

Так рассуждали многие из англичан: офицеры, чиновники, коммерсанты. И, в предвидении столь необычайного — можно сказать, сенсационного зрелища, супруги и дочери этих джентльменов заказывали модные туалеты, а в клубе, в садах и парках, в салонах местных «львиц» только и было разговору, что об этом русском чудаке.

Находились, однако, люди, которые относились к новому театру серьезно. Начинание Лебедева заинтересовало судью Джона Хайда, востоковеда Кольбрука, советника Шоу и других.

Среди индийской части населения мнения были тоже различны. Передовые люди, единомышленники Голукнат Даса, горячо сочувствовали новому начинанию.

— Такой театр может стать хорошим средством для просвещения Индии, — рассуждали они.

Другие же — упорные приверженцы старины, считавшие все чужеземное греховным и нечистым, — говорили о новом театре с пеной у рта. Наконец, третьи — таких было большинство — не разделяли ни одного из этих противоречащих друг другу мнений. Их интересовало предстоящее зрелище, тем более что артисты должны играть не по-английски и не на санскрите, а на самом обыкновенном бенгали, на котором говорят здешние жители дома и на улице.

27 ноября. Задолго до часа, объявленного в афише, улицу Домтолла запрудила густая толпа.

Стоял теплый, мягкий вечер.

Новое здание сияло огнями. Полицейские — иные в коротких и узких белых брюках, другие — только с повязками вокруг бедер, но при саблях, — неистово орали, щедро рассыпая во все стороны тумаки и подзатыльники. Середина улицы была освобождена для экипажей и паланкинов.

Торжественное шествие калькуттской знати началось за полчаса до начала.

Носильщики паланкинов, семеня голыми ногами, бежали что есть мочи. Впереди неслись глашатаи, расчищавшие путь предупреждающими возгласами. Подъезжали всевозможного вида коляски и кареты с важными кучерами и ливрейными лакеями. Из экипажей и паланкинов выходили нарядные леди и мисс в тончайших шелках и пышных головных уборах, лощеные джентльмены, важные индусские бабу, которые, однако, сразу становились робкими и приниженными, как только сталкивались с каким-нибудь английским франтом, окидывавшим их презрительным взглядом.

Но вот толпа заволновалась.

Полицейские еще усерднее заработали палками и кулаками. Появились пятеро английских солдат в парадных мундирах, с фанфарами в руках. Выстроившись перед театром, они сыграли сигнал. Толпа притихла в ожидании. Через несколько мгновений показался пышный кортеж. Посреди улицы медленно шествовал белый слон, покрытый шелковой попоной, на которой золотом были вышиты изображения рыб. В хоуда — роскошной палатке, водруженной на его спине, — восседал сам генерал-губернатор. На шее слона примостился корнак — погонщик. Позади, у крупа, сидел слуга-мусульманин, длиннобородый дюжий мужчина в огромном белом тюрбане, державший шелковый зонт над палаткой генерал-губернатора.

С обеих сторон шли еще четверо слуг, далее следовал почетный конвой из всадников. А еще на некотором расстоянии, в паланкинах, двигались высшие чиновники администрации.

Лебедев, как полагалось в таких случаях, ожидал генерал-губернатора у подъезда.

Спустившись с помощью своих многочисленных слуг на землю, сэр Джон Шор величественно кивнул направо и налево толпе, затем милостиво поклонился Герасиму Степановичу и направился в специально приготовленную для него ложу.

Публика заняла места. Двухъярусный зал, рассчитанный на четыреста человек, был переполнен.

Зрители с любопытством оглядывали просторное помещение, залитое светом многочисленных масляных ламп. Стены с лепными украшениями в индийском стиле, высокий потолок, ряды, расположенные амфитеатром в форме дуги.

В передних рядах — удобные бамбуковые кресла, дальше — скамьи.

Сцена была закрыта сплошным занавесом из плотного холста, на котором была изображена битва слона с тигром — та же картина, которую когда-то увидел Герасим Лебедев на подмостках бродячего балагана в Мадрасе.

По обеим сторонам зала, в передней части, помещались четыре ложи; две из них, одна против другой, были завешены шелковыми занавесками. В ложе налево находилась Радха со служанками, в противоположной — Кавери со своей дайей.

Ложа генерал-губернатора была устроена сзади, на большом балконе, нависавшем над партером.

Служители погасили часть ламп, раздался удар гонга. Занавес медленно поднялся. За ним оказался другой занавес, шелковый, разрисованный индийским орнаментом. Из боковой кулисы на просцениум вышел Герасим Степанович. Он был одет строго и просто — так, как в прежние времена появлялся на концертной эстраде: в темном камзоле с блестящими пуговицами, в коротких штанах, черных чулках и башмаках с серебряными застежками.

Поблагодарив присутствующих за внимание, он обратился к ним с краткой речью.

— Для любознательных европейцев, — говорил Герасим Степанович, — наши спектакли явятся хорошей школой индийских, языков, для местных же людей — мостиком, переброшенным через пропасть, отделяющую Восток от Запада. Пьеса, представляемая сегодня, сочинена английским автором, мистером Джодреллом. Я перевел ее на бенгали и хинди, заменив испанские имена действующих лиц и города, в которых происходит действие, индийскими. Содержание же пьесы оставлено неизмененным. И если кто-нибудь с удивлением воскликнет: «Разве могло что-либо подобное случиться в Индии? Ведь это не индийцы, а переодетые европейцы!» — мы ответим: «Да, сэр, вы правы, это европейцы. А переодели мы их в индийское платье, чтобы показать индийцам новое зрелище в более привычной и доступной форме»…

Пьеса состоит из трех действий, — продолжал Лебедев, — но мы знаем, что лишь немногие из присутствующих понимают индийские языки. Поэтому, не желая утомлять почтеннейшую публику, мы сегодня покажем одно только первое действие на бенгали. Если же наш опыт будет принят благосклонно, мы вскоре повторим всю пьесу от начала до конца.

Поклонившись зрителям, Лебедев скрылся за занавесом.

На смену ему выходит старший из артистов — Бапу Лал в сопровождении двух певцов. Он исполняет обязанности сутрадхары — руководителя труппы, который в индийском театре всегда ведет пролог.

Оркестр начинает увертюру. О, какой это удивительный оркестр! Вина, ситар, ребаб, саринга, там-там и другие местные инструменты соседствуют с европейскими скрипками, альтами, флейтами. Индийские мелодии преобразованы в стройную, звучную гармонию…

Бапу Лал запевает; певцы подхватывают припев. Эти стихи хорошо известны всем — они сочинены прославленным Бхарат Чандра  ⁶² в честь бракосочетания магараджи Бордванского. Герасиму Степановичу так понравились эти стихи, что он положил их на музыку.

Оркестр умолкает. Бапу Лал поет мольбу всеблагому Вишну. Внезапно перед ним вырастает актер в шутовской маске. С уморительными ужимками он передразнивает певца. Сутрадхара сердится, тот отвечает злыми насмешками над ним и его труппой. Сутрадхара растерян. Тогда из-за занавеса медленно выползает маленький, толстый человек в маске, изображающей слоновью голову. Это Ганеша, сын Шивы и его супруги Парвати, бог мудрости, устраняющий все препятствия; к нему обращаются с мольбой всякий раз, когда начинают какое-нибудь новое дело. Появление Ганеша обращает в бегство пристыженного, испуганного шута. Гимн благополучно заканчивается. Сутрадхара со своей свитой скрывается за кулисами…

Поднимается второй занавес. Перед зрителями — открытая сцена. Она довольно просторна: двадцать шагов в ширину, сорок — в глубину. На сцене уголок сада у веранды. Здесь живет красавица, покорившая героя пьесы и заставившая его позабыть о невесте.

Входит Шукмой, переодетая юношей. Ее сопровождают слуги и музыканты. Шукмой приказывает им играть и петь серенаду в честь ее соперницы.

Лебедев стоит за кулисами.

Ему хотелось бы посмотреть из зала, но он не может уйти со сцены, так как сам следит за выходами артистов. Он не спускает глаз с актеров, напряженно прислушивается. Ему кажется, что сегодня все идет хуже, чем на последних репетициях.