Феноменология духа (др. изд.) - Гегель Георг Вильгельм Фридрих. Страница 94

Со стороны того, что оба по существу суть одно и то же и что отношение чистого здравомыслия имеет место благодаря той же и в той же стихии, его сообщение есть непосредственное сообщение и его давание и получение есть беспрепятственный переход одного в другое. Какой бы, далее, клин не вбивался в сознание, оно в себе есть та простота, в которой все растворено, забыто и наивно и которая поэтому просто восприимчива к понятию. Сообщение чистого здравомыслия вследствие этого можно сравнить со спокойным расширением или же распространением какого-нибудь аромата, беспрепятственно наполняющего собой атмосферу. Оно есть всюду проникающая зараза, сначала не замечаемая как нечто противоположное той равнодушной стихии, в которую она проникает, и потому не может быть предотвращена. Лишь когда зараза распространилась, она существует для сознания, которое беспечно отдалось ей. Ибо хотя оно восприняло в себя именно простую сущность, равную себе и ему, но в то же время оно было простотой рефлектированной в себя негативности, которая затем, согласно своей природе, раскрывается как нечто противоположное и таким образом напоминает сознанию о его прежнем образе; она есть понятие, которое есть простое знание, знающее себя само и в то же время — свою противоположность, но знающее ее внутри себя снятой. Насколько поэтому чистое здравомыслие существует для сознания, оно уже распространилось; борьба с ним указывает на имеющую место заразу; но борьба запоздала, и всякое средство лишь ухудшает болезнь, ибо она поразила самую сердцевину духовной жизни, а именно сознание в его понятии или самое его чистую сущность; поэтому в нем и нет такой силы, которая могла бы превозмочь заразу. Так как она — в самой сущности, то ее отдельные внешние проявления еще могут быть сдержаны, а поверхностные симптомы смягчены. Это ей в высшей степени выгодно, ибо она теперь не расточает силы попусту и не показывает себя недостойной своей сущности, что бывает тогда, когда она прорывается в симптомах и отдельных вспышках против содержания веры и против связи ее внешней действительности. Наоборот, теперь, словно невидимый и незаметный дух, она пробирается вглубь, в самые благородные органы и прочно завладевает чуть ли не всеми внутренностями и членами бессознательного идола, и «в одно прекрасное утро она толкает локтем товарища, и трах-тарарах! — идол повержен!» [33], — в одно прекрасное утро, полдень которого не кровав, если зараза проникла во все органы духовной жизни; только память тогда сохраняет еще мертвый образ прежней формы духа как некоторую неизвестно как протекавшую историю; и новая, вознесенная для поклонения змея мудрости таким образом только безболезненно сбросила с себя дряблую кожу.

(?) Здравомыслие против веры

Но это безмолвное продвижение духа в простом «внутреннем» своей субстанции, скрывающего от себя свои действия, есть только одна сторона реализации чистого здравомыслия. Распространение последнего состоит не только в том, что равное сходится с равным; и его претворение в действительность есть не только расширение, свободное от противоположностей. Действование негативной сущности есть точно так же по существу некоторое развитие, различающееся внутри себя движение, которое как сознательное действование должно установить свои моменты в определенном явном наличном бытии и должно наличествовать как громкий шум и насильственная борьба с противоположным как таковым.

Рассмотрим поэтому, каково негативное отношение чистого здравомыслия и умысла к другому противоположному им, которое они застают наличествующим. — Чистое здравомыслие и умысел в своем негативном отношении могут быть негативностью только себя самого, так как их понятие есть вся существенность и ничего вне ее. Поэтому в качестве здравомыслия они превращаются в негативное чистого здравомыслия, становятся не-истиной и не-разумом, а в качестве умысла превращаются в негативное чистого умысла, в ложь и неблаговидность цели.

Оно запутывается в этом противоречии вследствие того, что вступает в спор и мнит, будто борется с чем-то «иным». — Оно мнит это только потому, что его сущность как абсолютная негативность состоит в том, что ему самому присуще инобытие. Абсолютное понятие есть категория; оно состоит в том, что знание и предмет знания — одно и то же. Следовательно, то, что чистое здравомыслие провозглашает как свое «иное», то, что оно провозглашает как заблуждение или ложь, может быть только оно само; оно может осуждать лишь то, что есть оно само. То, что не разумно, не имеет истины, или то, что не постигнуто в понятии, не существует; когда разум, стало быть, говорит о чем-то ином, нежели то, что он есть, он на самом деле говорит только о себе самом; он здесь не выступает из себя. — Эта борьба с противоположным поэтому включает в себя тот смысл, что она есть претворение здравомыслия в действительность. Это претворение и состоит в движении, направленном на то, чтобы развивать моменты и вернуть их обратно в себя; часть этого движения есть различение, в котором постигающее в понятиях здравомыслие противопоставляет себе себя само как предмет; пока оно пребывает в этом моменте, оно отчуждено от себя. Как чистое здравомыслие оно лишено всякого содержания; движение его реализации состоит в том, что оно само открывается себе как содержание, ибо никакое иное содержание ему открыться не может, потому что оно есть самосознание категории. Но так как оно знает содержание прежде всего в противоположном только как содержание и не знает еще его в качестве себя самого, то оно в нем не узнает себя. Смысл его осуществления состоит поэтому в том, чтобы содержание, сначала предметное для него, признать своим содержанием. Но результатом поэтому будет не восстановление заблуждений, с которыми оно борется, и не его первое понятие, а некоторый здравый взгляд, который абсолютную негацию себя самого признает своей собственной действительностью, самим собою, или своим понятием, познающим себя само. — Эта природа борьбы просвещения с заблуждениями, состоящая в том, что в их лице оно борется с самим собою и этим осуждает то, что утверждает, — есть для нас, или есть то, что есть просвещение и его борьба в себе. Но первая сторона борьбы — осквернение просвещения из-за принятия негативного отношения в свою равную себе самой чистоту — состоит в том, что подобно тому как просвещение есть предмет для веры, которая, стало быть, узнает его на опыте как ложь, неразумие и дурной умысел, точно так же и вера для него — заблуждение и предрассудок. — Что касается содержания здравомыслия, то оно прежде всего есть пустое здравомыслие, которому его содержание кажется чем-то «иным»; поэтому оно застает свое содержание готовым в таком виде, что это содержание еще не его содержание, — застает как совершенно независимое от него наличное бытие — в вере.

(?) Здравомыслие как непонимание себя самого

Просвещение, стало быть, постигает свой предмет прежде всего и вообще так, что принимает его за чистое здравомыслие и, не узнавая [в нем] себя самого, объявляет его заблуждением. В здравомыслии как таковом сознание постигает предмет так, что он становится для сознания его сущностью или предметом, в который оно проникает, в котором оно содержится, остается у себя и налично для себя и, так как оно тем самым есть его движение, оно порождает его. Именно в качестве этого просвещение правильно характеризует веру, говоря о ней, что то, что для нее есть абсолютная сущность, есть бытие ее собственного сознания, ее собственная мысль, нечто порожденное сознанием. Тем самым просвещение объявляет ее заблуждением и вымыслом относительно того же, что есть [само] просвещение. — Просвещение, которое хочет научить веру новой мудрости, следовательно, ничего нового ей не говорит, ибо предмет веры для нее как раз это и есть, т. е. чистая сущность ее собственного сознания, так что это сознание выявляется в нем не потерянным и не подвергшимся негации, а напротив, оно доверяет ему, а это и значит, что оно находит внутри его себя как «это» сознание или как самосознание. Собственная достоверность того, кому я доверяю, есть для меня достоверность меня самого; я узнаю в нем мое для-меня-бытие благодаря тому, что он признает его и оно для него — цель и сущность. Но доверие есть вера, потому что верующее сознание непосредственно относится к своему предмету и, следовательно, созерцает также и то, что оно составляет «одно» со своим предметом, что оно — в нем. — Далее, так как для меня то составляет предмет, в чем я узнаю себя самого, то я вижу себя в нем в то же время вообще другим самосознанием, т. е. таким самосознанием, которое в нем отчуждено от своей особенной единичности, а именно от своей природности и случайности, но, с одной стороны, оно остается в нем самосознанием, а с другой стороны, именно в нем оно есть существенное сознание как чистое здравомыслие. — В понятии здравомыслия содержится не только то, что сознание в предмете своего рассмотрения узнает само себя и, не покидая мысленного и сначала не уходя из него обратно в себя, непосредственно находит себя в нем, но оно сознает себя само и как опосредствующее движение или: сознает себя как действование или созидание; тем самым это единство его как самости и предмета существует (ist) для него в мысли. — Именно это сознание есть также и вера; повиновение и действование есть необходимый момент, благодаря которому достоверность бытия осуществляется в абсолютной сущности. Это действование веры проявляется, правда, не так, что им порождается сама абсолютная сущность. Но абсолютная сущность веры по существу не есть абстрактная сущность, которая находилась бы по ту сторону верующего сознания, а она есть дух общины, она есть единство абстрактной сущности и самосознания. В том, что абсолютная сущность есть этот дух общины, действование общины составляет существенный момент; дух общины есть этот момент только благодаря порождению сознания, или, лучше сказать, он не есть этот момент, если он не порожден сознанием, ибо как ни существенно это порождение, но столь же существенно, что оно — не единственное основание сущности, а только момент. Сущность в то же время есть в себе самой и для себя самой.