Дневник ведьмы - Арсеньева Елена. Страница 18

Я словно бы слышу эти бредни. Думаю, в таких или примерно в таких тонах стареющий козел мсье Антуан описывал какому-нибудь дружку свои беспримерные похождения в заведении мадам Ивонн. Особенно смешно будет, если тем дружком окажется мсье Филипп, который в ответ пропоет ему «песнь песней» о милашке по имени Хлоя. Или – мсье Мишель, которому запала в душу скромница-брюнетка, которую звали Элиза. Или…

Смех разбирает. Да на улицах полным-полно молоденьких девочек, которых голод и нужда довели до того, что они рады-радешеньки задрать юбчонку в первой попавшейся подворотне и отдать свое «главное сокровище» любому уроду – всего за несколько су. Нет, мсье Мишелю, и Антуану, и Филиппу нужно выкладывать несусветные деньги за то, чтобы в полутемной, насквозь пропахшей духами комнатушке, на широкой постели, под низко нависшим пологом, овладеть трепещущей от страха девственницей, сначала облаченной в длинную и плотную ночную рубашку, похожую на саван, а потом раздетой их жадными и нетерпеливыми, потными от вожделения руками.

Мсье Антуан стягивал рубашку с Лилу через голову и аж богохульствовал от нетерпения, когда прядь длинных волос зацепилась за пуговицу и ее пришлось осторожно отцеплять. Мсье Филипп просто-напросто разорвал рубаху на Хлое (поэтому мадам Ивонн взяла с него дополнительную плату, но он не имел ничего против, еще и приплатил, до того ему полюбилась девчонка, как он сам сказал). Мсье Мишель заставил Элизу раздеться самой и чуть с ума не сошел от восторга, когда она начала причитать, и стонать, и охать, и умолять отвернуться, потому что ее наготы еще не касался ни один мужской глаз…

Откуда я все так хорошо знаю? Да оттуда, что я – Лилу. И Хлоя – тоже я. И Элиза. Кроме того, я – Манон, Иветт, Жюли, Жужу, Мими, Сюзон, а также Лизетт. И еще Нинон, деревенская дурочка Нинон, которая с самым простодушным видом хватает мужчину за то, что у него торчит между ног, и восклицает: «А что-й та у вас тута, добрый господин? Ой, я раньше такое только у жеребцов видала! И вы это будете в меня заталкивать? Ой, нет, пожалейте меня, вы меня порвете, да я же буду вся в крови!»

И она в самом деле трепыхалась в луже крови, а воодушевленный обладатель самого жалкого на свете пестика чувствовал себя воистину жеребцом. Как бишь его звали? Ах да, мсье Оливье.

Как бы не запутаться во всех этих сладострастных идиотах… Хорошо, что мадам Ивонн ведет записи: кто когда приходил, кого лишил невинности, сколько заплатил (вот уж что в первую очередь учитывается!), а главное – хочет ли он с этой девушкой встречаться снова или желает еще раз иметь девственницу. Ах да, записываются также прихоти клиента. Ну вот, скажем, мсье Антуан теперь хочет лишить девушку невинности в наемной карете. И он сообщил мадам, что желает купить ее запачканные кровью нижние юбки. Уж не знаю, как он будет прятать их от жены. А впрочем, если его супруга так уж увлечена своим конюхом, то не все ли ей равно, чем и как наслаждается муженек?

После каждой встречи я подробно все рассказываю мадам Ивонн, и она записывает в свои тетради все, что я говорила о себе мужчине: может пригодиться, если он снова пожелает встретиться с той, кого «лишил невинности». Некоторых ужас как возбуждает то, что девушка после ночи, проведенной с ними, вынуждена будет пойти по стезе порока. Да, такова печальная судьба деревенской дурочки Нинон. Со своим ужасным провинциальным выговором она теперь рассказывает мсье Оливье о том, сколько мужчин имели ее за ночь, и причитает: «Ах, знала бы моя бедная маменька, что я стала шлюхой!» Мсье Оливье на вершине блаженства!

Оказывается, мужчин так легко обманывать. Постель, в которую я с ними ложусь, для меня сцена, театральная сцена. Мы идем в театр и свято верим, что гром там гремит настоящий. И хоть мы доподлинно знаем, что за сценой всего-навсего бьют кувалдой по листу железа, все равно верим: звучит гром. Люди вообще слепы и глухи к тому, что происходит на самом деле. Они видят и слышат только то, что хотят слышать, что отвечает их представлениям о жизни. А представления так убоги… так однообразны… их так легко высчитать… И людьми так легко управлять!

Этим прекрасно пользуется мадам и учит меня. Хорошая память, бесстыдство, немного актерского мастерства – и я чувствую себя истинной королевой постели. Королевой мужских желаний!

Могу себе представить, что стало бы с родственничками, если бы они прочли мои записи. Брат, которого я в последний раз видела пять лет назад (такой противный, прыщавый и высокомерный капуцин), непременно предал бы меня анафеме. Отца удар бы хватил! Сестричка Клод, высоконравственная жена своего мужа и занудная мамаша трех деточек (терпеть не могу своих племянниц), такой визг подняла бы! Воздела бы руки к небу: «Ах, какое счастье, что господь уже взял к себе нашу маменьку и она не видит, в какую бездну рухнула ее младшая дочь! Твое рождение стоило ей жизни, а ты превратилась… О боже, в кого ты превратилась!» А в кого я должна была превратиться – от такой жизни, при таком отце? Не уверена, что именно мое рождение стоило матушке жизни. Что-то такое шептали служанки, когда у нас еще были постоянные служанки, а не наемные посудницы и поломойки: мол, отец поскупился позвать хорошего врача, вот она и умерла от потери крови, пользуемая невежественной, но зато дешевой, очень дешевой повитухой. Ведь роль повитухи исполняла моя покойная бабка, мать отца. Ей можно было не платить за работу ни су, а что из-за его скупости Клод, Себастьян и новорожденная Николь лишились матери – ну, это не суть важно. Неведомо, какими бы мы сделались, останься она в живых. Быть может, все было бы иначе. А быть может, нет. Мне трудно судить. Одно могу сказать: если бы отца хватил удар, я была бы просто счастлива. Тогда мы – Клод, Себастьян и я – наконец– то унаследовали бы деньги.

А может быть, наследников было бы меньше: только Себастьян и я… Ведь отец поклялся лишить Клод наследства, когда она вышла замуж за своего Кристиана Превера. Муженек сестры, вообразите, оказался настолько корыстолюбив, что потребовал у отца все же выплатить приданое, которое тот сначала обещал дать за Клод, а после свадьбы решил прикарманить. Дошло дело до суда, отец бесился, буквально бесился от ярости. Но в результате он выложил-таки очень немалую сумму, и дела Преверов с тех пор пошли в гору. Супруг Клод, может, и порядочный человек, но, глядя на него, я точно знаю, что замуж за порядочного человека не пойду. Беда какой он скучный! Они с Клод – два сапога пара. Мы с ней видимся редко – отец запретил ей бывать у нас дома, я порой сама ее навещаю, – и мне доставляет удовольствие думать, что Превер иногда сходит с ума от добродетелей моей сестрицы и бегает по борделям в поисках очень даже недобродетельных радостей. А впрочем, не знаю, ничего не могу сказать. Может быть, муж и жена и впрямь одна сатана.

Интересно, Превер бьет женушку или нет? Помнится мне, еще женихаясь, он очень любил читать вслух старинные фабльо:

И мы с Клод должны были смеяться… На месте Клод я бы непременно наставила ему рога, если бы он и правда надумал драться!

Но я отвлеклась. Так вот о наследстве. Клод можно сбросить со счетов. Отец ей ни гроша не даст. Остаемся мы с Себастьяном. Но и здесь все не так-то просто! Пять лет назад, когда я и видела Себастьяна в последний раз, у него с отцом произошла крупная ссора. Брат требовал денег. Если бы он сделал крупный взнос, его кем-то там назначили бы в его монастыре. Ключарем, капелланом или еще каким-то старшим братом – я ничего в этом не понимаю и понимать не хочу. Ну отец, понятно, отказал. Наверное, монаху полагалось бы уйти со смиренным видом, но Себастьян вспылил. Они с отцом страшно орали друг на друга. Я почему-то так испугалась… ну да, пять лет назад я была еще пугливая и глупая девчонка. Я забилась в своей спальне в шкаф и там сидела. Мне казалось, мир провалится в тартарары: ведь мой отец и мой брат стали врагами! Я даже не помню, чего они там наговорили друг другу, но зато помню вот что: когда Себастьян проходил мимо моей комнаты, отец вслед ему докрикивал проклятия и угрозы никогда и на порог не пускать, и лишить наследства.