«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич. Страница 55
К уже приведенным выше воспоминаниям дочери Х. Ермакова о его попытке уехать в эмиграцию вместе с Белой армией добавим свидетельства его земляков.
Хорошо знавший Ермакова вёшенский казак П. М. Афонин, который в 20-е годы был секретарем комсомольской организации в Базках, писал:
«При разгроме Деникина, после занятия нашими войсками Краснодара, Ермаков ушел в горы к зеленым, а через некоторое время в Новороссийске со всем полком сдался Первой Конной армии»116.
Старожил станицы Каргинская И. Е. Фролов, который в составе казачьего полка отступал к Новороссийску и встречался с Харлампием Ермаковым, рассказал краеведу Сивоволову:
«В Новороссийске из беженцев и тех, кто не сумел погрузиться на транспорт и отплыть за границу, формировались сотни казаков, чтобы в рядах красных искупить свою вину перед Советской властью. <...> Попал он к Буденному. Как опытного вояку, его назначили помощником командира полка»117.
Сивоволов досконально изучил обстоятельства отступления Ермакова в Новороссийск.
«...Григорий Мелехов, уходя в отступление, взял с собой Аксинью. Как же поступил его прототип Харлампий Ермаков, отступая на Кубань? Дочь Ермакова вспоминала: у отца в Вешках была знакомая женщина, с которой <...> он встречался. Однажды даже пытался послать ее к этой женщине. Я. Ф. Лосев подтверждает: Харлампий Ермаков в Вешках “приголубил себе сестру милосердия и отступил с нею на Кубань”. В беседе со мной нижнеяблоновский старожил Дударев также рассказывал, что Ермаков на Кубань отступал с женщиной. В дороге она заболела тифом. В одном из поселков на Кубани он оставил ее на попечение чужих людей. Хозяину отдал все деньги, какие были у него, и пообещал: “Если вернусь живым... вас по гроб жизни не забуду”. Перед тем, как оставить свою больную спутницу и уйти, Ермаков взял у нее наган, достал из кобуры свой, расставив в стороны руки с наганами, шутя сказал Платону Рябчикову: “Теперь меня красные ни в жисть не возьмут!”.
Я спросил у Дударева — откуда такие подробности, кто при этом еще присутствовал? Во время отступления Ермаков, Рябчиков и Богатырев держали при себе вестовых. У Рябчикова вестовым был двадцатилетний казак Илья Болдырев. <...> Вот этот Илья Болдырев и рассказал Григорию Дудареву о последних днях отступления Ермакова и Рябчикова на Новороссийск»118.
Кстати, свидетельство казака Дударева объясняет одну якобы «ошибку», которую Ермолаев напрасно приписал Шолохову. По мнению Ермолаева, Шолохов в четвертой книге романа будто бы перепутал Григория Богатырева с Петром Богатыревым, — отступать с Григорием Мелеховым в Новороссийск, по его мнению, должен был бы командир 6-й бригады, подхорунжий Григорий Богатырев, а не его двоюродный брат, сотник Петр Богатырев, как это говорится в романе119. Но почему? Как явствует из свидетельства Дударева, Шолохов и в данном случае опирался на свидетельства Ермакова, который, судя по всему, встретил под Новороссийском Платона Рябчикова и Петра Богатырева и, в полном соответствии с реальным фактом жизни, сообщил в романе, что Платон Рябчиков вернулся домой, где вскоре и был расстрелян, а Петр Богатырев выехал в эмиграцию, где умер после войны.
К восьмидесятилетнему казаку Григорию Дудареву из хутора Нижне-Яблоновского у Сивоволова было особое доверие. Он заинтересовал его как старожил с хорошей памятью, умением трезво анализировать события, «Тихий Дон» читал он давно, многое позабыл основательно, это Сивоволова даже радовало, поскольку избавляло от необходимости слушать воспоминания «по-книжному»120.
Кстати, эту особенность воспоминаний жителей Верхнего Дона о событиях, описанных в романе Шолохова, всегда приходится иметь в виду: «Тихий Дон» до такой степени укоренен в жизнь, что возникает эффект обратной связи, и не всегда легко отличить, что в воспоминаниях идет от жизни, а что — от книги. Вот почему этот тип источников применительно к «Тихому Дону» всегда требует перепроверки другими воспоминаниями, а лучше — документами. Сивоволов это прекрасно понимал.
Итогом его разысканий, посвященных тому, как сложилась судьба Ермакова после восстания, стал следующий вывод:
«По признанию самого Ермакова, дальнейшая военная судьба у него сложилась следующим образом. В марте 1920 года в результате полного разгрома белоказаков под Новороссийском, не видя иного выхода для искупления вины, сняв офицерские погоны, скрыв свое участие в восстании на Дону и службу в белоказачьей армии офицером, Харлампий Ермаков перешел на службу в Красную Армию. После поверхностного опроса и проверки его назначили командиром сотни в 3-й Донской отдельный Советский конный полк. Вскоре он был перемещен на должность командира эскадрона в 14-ю кавалерийскую дивизию, которую формировал из казаков-отступленцев А. Пархоменко.
1 июля 1920 года за службу у белоказаков Ермаков был послан на фильтр-проверку в Особый отдел 14-й кавдивизии. 5 июля был освобожден. 2 августа назначен командиром эскадрона 80-го кавполка 14-й кавдивизии»121.
Откройте четвертую книгу «Тихого Дона», ее 7-ю часть, — вы увидите тот страдный путь, который вместе с Аксиньей, а после того, как она заболела тифом, уже без нее, проделал Григорий Мелехов до Новороссийска. В пути он встречает своих самых близких друзей и сподвижников — Платона Рябчикова, Харлампия Ермакова, Петра Богатырева, и видит своими глазами всю степень разложения и деморализации Белой армии, всю трагедию эвакуации, и принимает решение идти к красным.
Дальнейшая судьба Григория Мелехова, касающаяся его службы в Красной армии, дана в книге пунктиром. Сверим этот пунктир «служивской» биографии Григория Мелехова с «Послужным списком» Харлампия Ермакова:
Харлампий Ермаков
«Служил в 3-м Дон[ском] отдельн[ом] совполку на должн[ости] комэскадр[она] по расформированию 3 Дон[ского] совполка попал с пополнением в 14 кав[алерийскую] д[ивизию] ... по должности — помкомэскадрона — апрель, май 1920 г.»
«В бою под городом Львовом при ранении комполка был назначен временно комполка 80, под мест[ечком] Коляковичем ранен...» — август-сентябрь 1920122 (Послужной список).
«...Был два раза ранен в сражении с Врангелевскими бандитами под Перекопом, Рожественской и др. местах. Участвовал в боях против белополяков и врангелевских банд. Июль-сентябрь 1920 г.»123
«За службу в б[елой] армии был послан на фильтрацию Особого отдела 14 кав[алерийской] д[ивизии], где был арестован, находясь под следствием Особого от[дела] конной армии и Трибуналом Кон[ной] армии препровожден в Особ[ый] от[дел] Юго-Зап[адного] фронта. За отсутствием обвинения был освоб[ожден] — июль 1920 г.»;
«Уволен в бессрочный отпуск как бывший белый офицер в порядке приказа СКВО № 26/сек—1922 — январь 1922 г.» — Послужной список по строевой части 14 кавдивизии 1-й Конной армии»124.
Григорий Мелехов
Из рассказа Прохора Зыкова: «Вместе с ним в Новороссийске поступили в конную армию товарища Буденного, в четырнадцатую дивизию. Принял наш Григорий Пантелевич сотню, то бишь эскадрон, я, конечно, при нем состою, и пошли походным порядком под Киев. Ну, девка, и дали мы чертей этим белым — полякам!» (5, 309).
«Недели через две после этого от Григория пришло письмо. Он писал, что был ранен на врангелевском фронте...» (5, 350).
«Совсем пришел? — спросил Прохор.
— Совсем. Вчистую.
— До какого же ты чина дослужился?
— Был помощником командира полка.
— Чего же это тебя рано спустили?
Григорий помрачнел, коротко ответил:
— Не нужен стал.
— Через чего это?
— Не знаю. Должно быть, за прошлое.
— Так ты же эту фильтру-комиссию, какая при Особом отделе офицеров цедила, проскочил, какое может быть прошлое?
— Мало ли что» (5, 362—363).
Удивляет скрупулезная точность в совпадении биографий Григория Мелехова и Харлампия Ермакова после Вёшенского восстания.