Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов. Страница 39

Стремление подавить неуверенность и страх спиртным особенно негативно сказалось в среде пехотинцев, набираемых, как правило, из крестьянской среды. Пристрастившиеся в армии к алкоголю (причем к приему определенных доз ежедневно) вчерашние солдаты, будучи демобилизованными – из-за ранения или болезней – уже не могли отвыкнуть, и «ежедневная чарка самогона» становилась обязательной частью повседневной жизни. Пенсии увечных воинов оставались небольшими, и в уплату за самогон шли домашние вещи, неприкосновенные запасы семенного зерна, рабочий и продуктивный скот. Семьи нищали, распадались, теряли своих кормильцев [284]. В центральных губерниях России в 1916 году был зарегистрирован резкий скачок самоубийств среди вернувшихся с фронта солдат – комиссованных по ранению или болезням.

При потере мужей, сыновей или родителей в запой ударялись женщины, не знавшие удержу в стремлении утопить в вине свое горе – ради покупки очередной порции алкоголя продавались все ценные вещи (вплоть до икон), дети лишались одежды и последнего куска хлеба.

Крайне негативно влияли на солдат казаки. Если офицеры невольно прививали нижним чинам привычку к пьянству и безделью, то казаки – к разбою [285]. Сказывались, видимо, особенности их менталитета – казачество и без водки занималось откровенным мародерством. Им мало кто препятствовал – шла война, и трофеи составляли неотъемлемую часть боевой атрибутики. Пехота, завидующая казакам, не оставалась в стороне. Однако если здесь и присутствовал фактор влияния, последний был скорее косвенным и неосознанным.

Вряд ли и офицеры «прививали нижним чинам привычку к пьянству и безделью». Необходимо учитывать, что уже к середине 1915 года большую часть офицеров составляли призванные из запаса или прошедшие ускоренные курсы прапорщиков. Безделье и пьянство никогда не были присущи вчерашним присяжным поверенным или государственным чиновникам.

Многие дневники российских офицеров – участников кровавых битв Первой мировой и Гражданской войн – фиксировали последствия безудержной тяги к алкоголю солдат и офицеров. Борьба с пьянством на фронте напоминала какую-то нелепую карусель: карателей, в награду за подавление пьяных беспорядков, обещали наградить… все той же водкой или спиртом, причем в том количестве, за которое еще день назад преследовались «бунтовщики».

Замечено, что «в ходе анализа путей деморализации армии особое место занимает проблема социально-бытовой наркотизации. Крестьянин прежде пил исправно, но «сезонно», иной ритм профессиональных тягот порождал другую – более частую – очередность расслабления. «Сухой закон» больно ударил по психике солдатской массы: вусмерть перепившиеся батальоны, а то и полки захватившие винный заводик, – наглядное тому подтверждение.

Явления такого рода не стоит огульно записывать в разряд свидетельств «разложения» действующей армии. Повторим еще раз: во время мобилизаций новобранцы бунтовали оттого, что их переход в новое состояние не получил своеобразного ритуального закрепления в виде гульбы. Но дело не в пресловутом «русском пьянстве»: на грани бунта оказались и вовсе непьющие мусульмане из-за вопиющего неуважения к конфессиональным особенностям принятия пищи. Будущие воины просто требовали понимания своих человеческих потребностей. Ощущения этого армия и власть не давали» [286].

Тяге к пьянству более всего была подвержена русская пехота. Это можно объяснить множеством факторов: и стремлением заглушить страх перед возможностью страшной смерти во время штыковых атак, и «сохранностью здоровья» во время марш-бросков – под дождем, палящим солнцем или при самом суровом морозе, и поднятием «тонуса» на время наступления под пулеметным огнем. Сказывалось и другое. В пехоту набирали «остаточный элемент» – неграмотных крестьян, бывших уголовных преступников, нестроевых, политически неблагонадежных и т. п. Именно эти «контингенты» были весьма подвержены алкогольной зависимости. И именно в пехоте отмечались самые многочисленные случаи драк на «пьяной» почве, самострелов и самоубийств, воинских преступлений. Большая часть дезертирства также приходилась на пехоту, немало случаев бегства из воинских частей происходило в нетрезвом состоянии.

За пехотой следовала артиллерия, затем – кавалерия, завершали список военно-морской флот и авиация. Больше всех повезло артиллеристам – им выдавался спирт на обработку прицелов и прочего оборудования. На технические нужды спирт, конечно же, использовался, но в мизерных дозах, большая его часть шла на выпивку или обмен, осуществляемый между различными родами войск.

Кавалерию бросали на подавление пьяных бунтов и на поддержание порядка на территории заводов, складов и железнодорожных станций, где скапливались спиртные эшелоны. Поэтому в ее рядах спиртные запасы тоже не переводились.

Пили все – и православные, и состоящие на русской службе католики, и мусульмане, и иудеи. Пьянство охватывало и строевые части, и рабочие батальоны, и нестроевые команды, и обозников, и младший медицинский персонал. Мрачное настроение и страх перед будущим заглушали водкой. Размякшие мозги легче поддавались агитации, алкоголь развязывал языки – и тогда в сторону властей, военных и гражданских, летели новые обвинения, причем во всех грехах.

Захмелев, солдаты могли ударить офицера, оскорбить гражданское лицо, открыть беспорядочную стрельбу, отказаться выполнять приказы. Армия, таким образом, постепенно разлагалась, особенно это было заметно в запасных частях, где тоску по дому и «свободное время» заливали спиртным. Все ждали каких-то серьезных изменений, особенно после падения российского самодержавия в марте 1917 года, но ожидания оказались напрасными…

Первая мировая война породила новый социальный тип – «человека в шинели» или «человека с ружьем», приведшего Россию к социальной революции и перевернувшего устои общества и государства.

«Человек в шинели» впитал в себя традиционные для российского бунтаря черты: стремление к тотальному разрушению, коллективная тяга к наркотизации и отношение к насилию, как к единственному средству для разрешения социальных проблем, – помноженные на модернизаторские инновации: вера в утопические парадигмы, атеизм и стремление к всеобщей уравнительности.

История «сухого закона» позволяет выявить важные аспекты российской политической жизни того периода. В 1914 году большинство россиян верили, что расширение личной власти Николая II может спасти нацию от внутреннего врага – пьянства. Но к началу 1917 года на «узду» царя уже никто не обращал внимания, так как «освобождение» открыло широкие возможности для массового нарушения всех существующих законов [287]. Грянула русская революция, обернувшаяся кровавой гражданской войной и диктатурой.

Глава 5

Свержение царя и воцарение «ханжи»

В.Б. Аксенов

Как и любой период социальных брожений, 1917 год негативно отразился на повседневной жизни людей. Ломка центральных и местных институтов власти приводила к анархии в системе снабжения населения, провоцировала всплеск преступности, рост социальной напряженности в стране в целом. Временное правительство, ставшее во главе Российского государства, не смогло стабилизировать обстановку. Никакие политические альянсы в его составе не приводили к росту доверия со стороны широких социальных слоев, следствием чего становились постоянные митинги протеста, ухудшающие и без того сложную социальную ситуацию.

Первая мировая война явилась не только катализатором революции, – она сыграла определенную роль в дальнейших социальных и политических процессах. Если отдельные левые партии непрестанно твердили о необходимости выхода России из империалистической войны, а Временное правительство пыталось сохранить верность союзническим обязательствам России, то среди населения страны какого-нибудь единства в этом вопросе не существовало. Не было и четкого классового деления в отношении к вопросу войны и мира. И среди рабочих, и среди буржуазии можно было встретить как противников, так и сторонников обеих точек зрения. Люди дружно жертвовали деньги в пользу правительственного Займа Свободы, а затем не менее дружно отправлялись на антивоенные демонстрации. Пожалуй, солидарность в антивоенных настроениях проявляли лишь солдаты запасных батальонов, которым предстояло в ближайшее время отправиться на фронт. Именно они в период Петроградского восстания первыми нарушили присягу, перейдя на сторону восставшей толпы. Многие же фронтовики считали предательством выход России из Первой мировой.