Сохраняя веру (Аутодафе) - Сигал Эрик. Страница 33

Как только я передал сумку ребе Гершону, отец сунул мне в руки киттель.

— Поторопись, Дэнни… Надо поскорей с этим закончить.

Пока я поспешно одевался, до меня доносились нечленораздельные стоны Рены. Или Хавы?

Теперь ребе Гершон велел семерым из нас взять свитки Торы из святого ковчега. Затем он открыл свой саквояж и сделал мне знак подойти.

— Иди сюда, мальчик, раздай это всем.

Одну за другой он выдал мне семь зловещих свечей.

Отец мерил зал шагами, то и дело хлопая себя по лбу, словно его пронзали невидимые иголки.

Мама с беспокойным видом подошла к заклинателю.

— Ребе Гершон, мы тоже хотим что-нибудь делать. Можно мы хотя бы будем держать свечи? На женской стороне, разумеется.

Старик только отмахнулся. Потом он снова ткнул в меня пальцем. На этот раз я без всяких слов понял, что он приказывает погасить большой свет.

В один миг огромная синагога погрузилась во мрак. Остались гореть только семь ритуальных свечей.

При их неверном свете заклинатель раздал нам семь бараньих рогов. Один достался мне, хотя я не был уверен, что сумею извлечь из него хоть какой-нибудь звук, так как губы у меня совсем онемели.

По следующему сигналу ребе Гершона мы снова окружили Рену, которая продолжала сидеть, сгорбившись и крепко зажмурив глаза.

Заклинатель набрал полную грудь воздуха, встал перед одержимой и с выражением произнес:

— Дух зла, раз нашей молитве ты не внемлешь, мы призываем для твоего изгнания Господа Всемогущего.

И скомандовал:

— Дуйте текиах!

Это означало, что мы должны гудеть все разом.

Меня всегда пробирала дрожь, когда я слышал звук одного-единственного рога по великим святым дням. Я представлял себе этот оглушительный звук как сигнал Высшего Суда Господня. Но рев семи таких рогов одновременно не могу даже описать.

Все глаза были устремлены на лицо Рены. Она снова забилась в корчах, и внутри ее клокотал тот же голос:

— Отпустите меня! Перестаньте меня тянуть! Я не уйду!!!

Рена поникла. Она откинулась к спинке кресла и совершенно обмякла.

Ребе Гершон продолжал ритуал, и в свете свечей блестели капли пота, выступившего у него на лбу.

— Раз ты не повинуешься и высшим силам, то я призову самые безжалостные силы вселенной, которые исторгнут тебя.

Он снова повернулся к нам и приказал:

— Дуйте шеварим!

Пустую синагогу наполнили три низких, ровных гудка. Мы все наклонились к Рене. Демон все еще сидел в ней, хотя заметно ослаб.

— Теперь все силы мира против меня, — пожаловался он. — Меня безжалостно раздирают духи — но, несмотря на боль, я не уйду!

Ребе Гершон отрывисто приказал:

— Положите Тору на место и закройте ковчег.

Все быстро исполнили приказание. Уверен, что так же, как и я, никто не понимал, что еще теперь может сделать заклинатель.

Когда мы снова дружно обступили дыббука — то есть Рену, — старик вышел на середину и, глядя на нее в упор, издал львиный рык:

— Восстань, о Господи! Рассей и обрати в бегство врагов своих!.. Я, Гершон бен Яаков, разрываю все нити, связывающие Сына Тьмы с телом этой женщины.

После небольшой паузы он вскричал еще громче:

— Тебя изгоняет Господь Всемогущий!!!

Жестом показав на рога, он приказал нам:

— Теруах!

Движимые слепым страхом, мы произвели рев, обративший воздух в первобытный хаос. Нам не хватало дыхания, но он велел нам гудеть не переставая. Теперь конвульсии, сотрясавшие тело моей сестры, стали настолько сильными, что ее выгибало и подбрасывало над стулом.

Затем она вдруг упала без сознания.

Ребе Гершон сделал нам знак остановиться. Папа первым подошел к дочери и приподнял ей голову:

— Рена, девочка моя, как ты себя чувствуешь?

Она едва приоткрыла глаза, но ничего не ответила.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь, дитя мое, — взмолился отец.

Она молчала, взгляд не фокусировался.

Кто-то легонько тронул меня за плечо. Я повернулся — это был Беллер.

— Подойди к ней! — шепнул он.

Я кивнул и сделал два или три шага к сестре. Каким-то чудом она меня узнала.

— Дэнни… — пролепетала она. — Где я? Что происходит?

— Все хорошо, — успокоил я ее. — И твой муж здесь.

Я показал на Аврома. Он подошел, наклонился и обнял жену.

Реб Айзекс зажег свет, а ассистент ребе Гершона стал собирать потушенные свечи.

По его знаку все сняли белые накидки и вновь обрели мирской вид.

Беллер еще раз проверил Рене пульс и, взяв у доктора Коэна ручку-фонарик, посветил ей в зрачки. Он выпрямился, явно удовлетворенный осмотром.

— Уложите ее в постель и дайте как следует отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы ее навестил врач из клиники.

Я ожидал, что отец возразит, но он ничего не сказал. К моему изумлению, он сам теперь оказался в роли пациента Беллера.

— Могу я с вами поговорить, рав Луриа? — спросил тот.

Папа молча кивнул и отошел с профессором в сторонку. Они шепотом совещались, слов я не слышал. Покивав друг другу, оба вернулись к нам.

Авром продолжал бережно обнимать Рену. Я был глубоко тронут его преданностью.

Затем отец обратился ко всем:

— Как вы видите, Господь услышал наши молитвы. Благодарю вас, ребе Гершон. И вас всех. — И со строгостью, которая меня поразила, добавил: — Но приказываю всем молчать о том, что вы сегодня видели и слышали!

По пути домой я набрался храбрости и спросил Беллера:

— О чем вы с папой говорили?

— О его первой жене, Хаве. О том, как она умерла.

— Вообще-то, я об этом ничего не знал. Он никогда об этом не рассказывал.

— То, что я от него узнал, позволяет сложить целостную картину. Я почти уверен, что она умерла от токсемии.

— А что это такое? — спросил я.

— Одно из загадочных заболеваний, связанных с беременностью. Особая форма заражения крови. Если ребенка извлекают из чрева, губительный процесс тотчас прекращается и мать остается жива. Конечно, если младенец сильно недоношен… — Он вздохнул и продолжал: — У Хавы, по-видимому, был особо сложный случай, а врач по глупости пытался спасти и мать, и дитя — и потерял обоих. Я не сомневаюсь, что решение, что предпринимать и как, ни в коей мере не зависело от твоего отца. Но он все же чувствует за собой вину…

— Вину за что?

— Он слишком хотел сына, Дэнни, — пояснил Беллер. — Он чувствует свою ответственность за смерть Хавы и думает, что утрата мальчика была ему карой Господней.

Несколько минут мы ехали молча. Потом он неожиданно произнес:

— Я в недоумении.

— Вы о чем?

Он посмотрел мне в глаза и сочувственным тоном пояснил:

— Я поражен, что жертвой дыббука стал не ты.

Эта почти языческая церемония перевернула всю мою жизнь. Отец, которого я прежде воспринимал как всеведущего и всемогущего наставника, вдруг на моих глазах стал беспомощным и суеверным, превратился в жалкое подобие прежнего могущественного титана.

Я больше не мог смотреть на него прежними глазами.

И я не был уверен, что смогу сохранить свою веру в Бога, который позволяет злым духам хозяйничать в мире и которому требуется помощь в виде черных свечей, заклинаний и бараньих рогов.

Одна вещь стала для меня опасно очевидной.

Если заклинание злых духов и тому подобные фокусы являются ритуалами, в которые верит зильцский рав, то я не смогу стать его преемником.

24

Дебора

Темные волосы Деборы тронула медь — естественное следствие работы на опаленных солнцем полях Кфар Ха-Шарона.

Боаз устроил так, чтобы она как можно больше времени работала на улице, хотя полностью освободить ее от обслуживания и уборки в столовой не удалось.

В первые недели пребывания в кибуце ее рацион состоял практически из одного аспирина и апельсинового сока: первый — в помощь ноющим мышцам, второй — для восполнения потерянной организмом за день жидкости.

Несмотря на все физические страдания, она пребывала в настоящей эйфории. И впервые со дня приезда в Израиль у Деборы стали появляться друзья.