Секретный туннель - Зверев Сергей Иванович. Страница 41

— Это Боб Джексон, бывший зеленый берет. Он у нас недавно. Пришел со своей группой наемников. Их семеро было. Сейчас осталось четверо — вместе с Джексоном.

— Всего на базе теперь сколько бойцов?

— Сейчас двадцать. Или девятнадцать. Я точно не знаю…

— А про второй люк, тот, что в сельве, подальше от первого, знаешь? Хорошо подумай, прежде чем ответить. Тебе сейчас врать нельзя, амиго.

— Про люк? Знаю.

— Он тоже только изнутри открывается, как и на скале над входом, или его можно и снаружи открыть? Ты понимаешь, о чем я говорю, монтесума?

— Да, да, я понимаю, — торопливо закивал пленник, вряд ли когда слышавший о древнем индейском вожде. — Тот люк открывается снаружи. И снизу, из шахты. Только секрет надо знать. Иначе подорваться можно — там все вокруг заминировано. Я знаю, я покажу…

— Ну что ж, если покажешь… — Скат намеренно долго молчал, словно прикидывая, верить или не верить обещаниям бандита, потом холодно изрек: — Тогда пока поживешь. Но если ты задумал нас обмануть, то мама твоя утонет в слезах. После того, как ты утонешь в своей крови. Помни об этом…

42

— Джексон, я хочу знать, что происходит вокруг, дьявол вас всех побери!! — Брызгая от ярости слюной, толстяк метался по кабинету и неуклюже размахивал пухлыми ладошками на манер экспрессивных, горячих сыновей итальянского Юга. На Алехандро было жалко смотреть — казалось, босс за последние часы даже в объеме уменьшился. — Неизвестно откуда появляются какие-то головорезы и творят у нас под носом все, что им заблагорассудится! От субмарины уже почти сутки как нет никаких известий. Наши пловцы пропали без вести. Просто растворились. И где люди, которых ты оставил в засаде на том корыте в сельве? Где они все, черт тебя возьми, рейнджер?!

— Боюсь, босс, вы не о том беспокоитесь, — Джексон тоже был мрачен как никогда. — Ну, пропали несколько парней, и что? Плевать — завтра новых наберете хоть полсотни. А вот то, что субмарина пропала — это серьезно. Если Большие Боссы решат, что это наша с вами вина, то… Да что я вам объясняю — вы все лучше меня знаете.

— Знаю, — толстяк внезапно застыл на месте, словно только сейчас, после слов Джексона, осознал наконец-то всю серьезность положения. Босс тоскливо кивнул и с надеждой посмотрел на наемника. — Боб, что нам теперь делать, а? Если подлодка накрылась вместе с грузом, то меня на ленты порежут и пираньям скормят. И тебя со мной. Мы очень долго будем умирать, ты это понимаешь?

— Алехандро, у нас есть только один выход…

— Какой? — в голосе босса на секунду отчетливо послышалась почти детская надежда на чудо, вроде тех, что с легкостью совершают в сказках всего мира добрые феи. Там так все легко и просто: махнул раз-другой волшебной палочкой — и все в порядке. Однако уже в следующее мгновение Алехандро горько усмехнулся: нет, добрых фей не бывает. Но, возможно, этот битый и хитрый волк предложит что-нибудь дельное…

— Все просто, босс. Эту базу взорвать ко всем чертям, имитировать нашу смерть и тихо уйти. Наверняка ты предвидел нечто подобное, нет? — Джексон пытливо посмотрел на толстяка, поведение которого сейчас можно было описать всего двумя словами: «мечется парень». — И наверняка в твоем сейфе есть новенькие документы и несколько пухлых пачечек приятных зеленых бумажек… Я понимаю все твои сомнения, но выход сейчас может быть только один: бежать, драпать, когти рвать — как ни назови, а суть одна.

— А наши люди? — Алехандро вскинул взгляд на бандита. — С ними что?

— Они что, дети твои или их жизни тебе дороже собственной? Выбор у нас невелик: или нас прикончат колумбийские парни, или мы до конца жизни просидим в местной тюрьме. Тебе какой из этих вариантов больше нравится? Босс, я говорю тебе: один приличный взрыв — и нет никаких проблем. А боссы всю эту заварушку, вполне возможно, спишут на происки местных спецслужб, которым мы уже давно поперек горла…

— Я подумаю, рейнджер, — неопределенно ответил толстяк, упорно размышляя о чем-то своем.

— Кстати, Алехандро, — озабоченно посмотрел на часы Джексон, — есть у меня еще одна мыслишка. Если мы будем уходить, то дорога у нас на первых порах может быть только одна — в Бразилию. Но до нее не такой уж и близкий путь. Вполне могут быть проблемы с пограничниками или еще с какими крутыми и серьезными ребятами. Для такой ситуации нам было бы нелишним иметь некий щит, прикрытие. Таким щитом могли бы стать наши пленники — этот раненый офицер и девка. Берем их с собой и, если что, сможем поторговаться: их жизни против нашей свободы. Хоть какой, а шанс…

— Хорошо, Боб, — почти обычным, уверенным голосом ответил босс. — В таком случае, ты сходи к ним в камеру, поболтай немного. Предложи сделку: мы их освобождаем, а они при необходимости нам помогут немного. Можешь обещать все что угодно. Все равно, после того как мы пересечем бразильскую границу, их придется кончать. Иди, солдат, а мне еще нужно переделать массу дел.

…Орехов и Мария содержались в небольшой комнате метра три на пять, вырубленной в каменной толще скалы и оснащенной, подобно другим помещениям, крепкой стальной дверью. Возможно, когда-то здесь была гауптвахта для провинившихся солдат и моряков, а может быть, и какая-нибудь кладовка или склад. Сейчас же в комнате не было ничего, кроме двух деревянных топчанов, на одном из которых разместился раненый майор, а второй предназначался для Марии, исполнявшей сразу две роли: пленницы и сиделки при раненом.

Бандиты меньше всего думали о каких-либо условностях вроде той, что девушке не очень-то удобно неотлучно быть в одном помещении с мужчиной. В помещении, где не было решительно никаких удобств, где все признаки цивилизации ограничивались топчанами, парой пластиковых бутылок воды и простым ведром с крышкой, стыдливо прятавшимся в самом дальнем углу. Все робкие попытки Марии возмутиться столь аскетическими условиями содержания, были с ухмылочками отметены: «Заткнись, дура! Живой здесь, в прохладе, лучше, чем мертвой в реке. И нам что прикажешь — искать сиделку, чтобы ухаживать за твоим полудохлым напарником?»

Орехов лежал на жестком топчане, заложив руки за голову, и мрачно рассматривал каменный потолок, за эти почти двое суток изученный до мельчайших неровностей и трещинок. Плечо уже почти не болело, но с ногой дело обстояло все еще неважно. Несколько раз майор пробовал встать и пройтись хотя бы несколько шагов — получалось плохо. Шаг, другой рана еще позволяла сделать, но уже при третьем отзывалась огненной, простреливающей снизу доверху болью. Мария так же молча сидела на своем спартанском ложе, и, судя по всему, мысли девушки были ничуть не веселее майорских. Орехов сразу предупредил Марию, что в камере наверняка есть «жучки», и поэтому ни о чем лишнем болтать не рекомендуется. Поэтому больше молчали. В подобных условиях присказка о том, что «молчание — золото», приобретает особый смысл. Да и о чем можно было здесь говорить, кроме самых обыденных и необходимых вещей…

За дверью послышались уверенные шаги, затем стальной прямоугольник с неприятным лязгом открылся, и на пороге в сопровождении бойца появился тот самый вожак бандитов, что пару дней назад руководил захватом «авианосца». Сопровождающий командира бандит со стуком поставил рядом с топчаном Орехова принесенный с собой табурет и застыл в ожидании распоряжений.

— Свободен, — коротко бросил наемник, усаживаясь на табурет. Дождавшись, когда за бойцом закроется дверь, достал сигареты, зажигалку, закурил и протянул красно-белую пачку майору: — Меня зовут Джексон. Поговорим?

— О чем нам говорить-то? — Орехов покосился на пачку и со вздохом потянулся за сигаретой. Можно было бы, конечно, гордо отказаться, но этот гад так смачно прикуривал и так потом вкусно потянуло дымком, что майор решил, что в детскую гордость сейчас играть нет никакого смысла. В памяти весьма кстати всплыла где-то вычитанная фраза: «Ну, победил Дон-Кихот ветряные мельницы, и что? Сидит теперь без хлеба…» А курить хотелось просто зверски.