Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе - Евдокимов Алексей Геннадьевич. Страница 4

Когда-то в черном здании меня приняли в октябрята. И сейчас под стеклом там лежат среди прочего пионерский галстук, значок и красный флажок с надписью «СССР» – в точности такой же, каким, малолетний, я махал на первомайских демонстрациях. Но теперь здание бывшего музея Латышских красных стрелков воплощает совсем иную идеологию.

«Оккупация» здесь – ключевое слово. Охарактеризовать период с 1940?го по 1991 год как-то иначе еще недавно означало расписаться в нелояльности. С мая 2014 года, когда сейм принял закон «Об отрицании оккупации Латвии СССР и нацистской Германией», это уже – уголовное преступление, за которое можно получить до пяти лет тюрьмы. И как минимум одно дело по соответствующей статье с тех пор возбуждено. В отношении человека, отрицавшего советскую, конечно, а не нацистскую оккупацию.

По элементарной логике, любой, признавший (как того требует закон!) события 1940 года именно оккупацией, тем самым признает всех, кто переехал в последующие полвека в Латвию из других республик СССР – оккупантами. А их потомков – потомками оккупантов. Среди латвийских русских таких – приехавших и потомков – подавляющее большинство (я, допустим, – потомок в третьем поколении). Известный латвийский историк Инесис Фелдманис – член, между прочим, исторической комиссии при президенте – так напрямую и говорил: в стране «в данный момент 700 тысяч гражданских оккупантов» (и он же: «Оккупация является красной линией нашей истории»). Разумеется, если я напишу в блоге или даже в газете, мол, отказываюсь считать себя оккупантом, – меня назавтра не увезет в наручниках Полиция безопасности (местный аналог ФСБ). Но атмосферу внутри двухобщинного латвийского общества коллизия с данным законом характеризует довольно ярко.

Может показаться абсурдным, что вопросы гуманитарных наук остаются стержнем политической жизни страны с тяжелыми экономическими, социальными и демографическими проблемами, с удручающими показателями безработицы, трудовой эмиграции, депопуляции. Тем более что указанные проблемы равно актуальны и для латышей, и для русских.

Но ничего удивительного тут, конечно, нет. Провоцировать бесконечный, бесплодный и безвыходный антагонизм двух групп избирателей – испытанный способ отвлекать их внимание от реальной, общей для всех проблематики. Способ этот безотказно действует уже почти четверть века – в течение которого население Латвии сократилось на четверть: с 2660 тысяч в 1991?м до 1992 тысяч в 2014?м. В местной прессе в этой связи часто приводится пример для сравнения: потери СССР во Второй мировой справедливо считаются катастрофическими – но от общего населения страны они составили меньше 15 процентов.

Two towers: памятник против памятника, память против памяти

В самом центре Риги, в начале ее главной улицы Бривибас (Свободы), стоит главный скульптурный символ Латвии – одноименный улице 42?метровый памятник Свободы. Возведен он в 1935 году во славу первой латвийской независимости – за пять лет до ее краха. Наверху монументальной композиции, на высоком четырехгранном столбе стоит зеленая девушка (прозванная Милдой – так же часто именуют и весь монумент), держащая в поднятых над головой руках три золотые звезды. Они символизируют три исторические части Латвии: Курземе, Видземе и Латгале (Курляндию, Лифляндию и Латгалию).

Если направиться от Милды в сторону Старого города, пройти строго по прямой, по улочке Калькю (Kalku; Известковой), через Ратушную площадь, форсировать Даугаву по Каменному мосту и продолжить путь по такому же прямому бульвару Узварас (Uzvaras; Победы) – довольно скоро упрешься в парк с тем же названием: Победы. А двигаясь по его главной аллее, окажешься у подножия еще одного высоченного (79 метров) граненого столба с пятиконечными звездами наверху.

«Победа» эта у всех разная. Названия своего бульвар ни до, ни после «оккупации» не менял – но если при Первой республике имелась в виду победа в войне за латвийскую независимость, то при Советской Латвии – победа над фашистами. Теперь же название бульвара трактуется, в зависимости от взглядов, взаимоисключающим образом: что для одних Великая Победа советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, то для других – «повторная оккупация», порабощение на последующие сорок пять лет, главная национальная трагедия века.

Первые приходят к первому из памятников, вторые – ко второму.

На двух концах недлинного, как по линейке вычерченного маршрута, – два идеологических полюса современной латвийской жизни. Между двумя башнями, two towers, уже третье десятилетие длится, почти по Толкиену, противостояние – неформальное, но для всех в Латвии очевидное.

Вторая башня, возведенная ровно через полвека после первой, в 1985?м, – это стела Памятника освободителям Риги от фашизма. То есть, согласно официальной нынешней трактовке истории, – советским оккупантам. Под стелой – фигуры в советских касках и с «ППШ», Родина-мать, не похожая на Милду, но похожая на ту, что на Мамаевом кургане. Эта Родина – не Латвия. Если звезды в руках у Милды символизируют латвийскую независимость, то советские звезды на вершине стелы – символ режима, независимость эту уничтожившего.

Под первой башней происходят всевозможные официальные торжества с участием государственных деятелей. О существовании второй башни эти деятели стараются не вспоминать, а самые радикальные из них время от времени предлагают сравнять ее с землей.

К памятнику Свободы 16 марта каждого года, в день боевого крещения Латышского добровольческого легиона СС, шествуют его ветераны. У Памятника освободителям 9 мая каждого года собираются ветераны советской армии. К шествию легионеров примыкают парламентарии с правого политического фланга, на митинге 9 мая выступает мэр Ушаков, считающийся левым. Мероприятия 16 марта полагает оскорбительными для себя почти любой представитель русской общины, празднества 9 мая вызывают более или менее активное неприятие у многих, возможно, у большинства латышей.

Напряжение между двумя частями латвийского общества, практически незаметное туристу и почти не влияющее на повседневную жизнь рижан, в эти дни становится столь же очевидным, как во времена предвыборных кампаний. Масштабных эксцессов не бывает, но на эмоциональном уровне эти даты затрагивают очень многих.

Для меня 16 марта – день стыда за свое государство, 9 мая – день гордости за своих предков. Не сомневаюсь, что подавляющее большинство латышей, вне зависимости от возраста, характера, уровня образования и политических убеждений, моих эмоций не разделяют. Это вовсе не значит, что большинство испытывает противоположные чувства. Уверен, чувства они испытывают очень разные. Но – не совпадающие с моими. Со своими добрыми приятелями из числа латышей я никогда не обсуждаю две данные даты.

Официально утвержденная, вписанная в учебники, представленная в бывшем музее Красных латышских стрелков версия истории Второй мировой здесь такова: эта война для Латвии была чередой жестоких иностранных оккупаций. Вхождение Латвии в состав СССР летом 1940?го ничуть не более законно, чем ее же вхождение в рейхскомиссариат Остланд летом 1941?го. Соответственно никакого освобождения Риги от немецко-фашистских захватчиков в 1944?м не было – была повторная советская оккупация, продлившаяся до 1991?го. И 9 мая для Латвии означает не столько победу над нацизмом, сколько начало самого долгого из черных периодов ее истории XX века (повторю: таков официальный взгляд). Получается, что это не День Победы, а День Поражения. Праздновать тут нечего – следует скорбеть. И массовые торжества с прославлением армии, считающейся оккупационной, с этой точки зрения выглядят кощунством и глумлением.

Нетрудно догадаться, почему эту точку зрения упорно не хочет разделить подавляющее большинство русских рижан.

Кто вы, доктор Зло?

Конечно, между двумя латвийскими праздниками раздора есть принципиальная разница. 9 мая без всякой натяжки можно назвать праздником всех здешних русскоязычных. Более того – это главный фактор, объединяющий крайне разношерстную общину, безошибочный наш способ самоидентификации. Оттого мероприятия у Памятника освободителям – по-настоящему массовые: общее число людей, приходящих в течение дня в парк Победы, превышает (а иногда и сильно превышает) сотню тысяч человек. Это тем более показательно, что день будний, все торжества неофициальные и на организацию их не тратится ни одного бюджетного цента.