Фея Альп (др. перевод) - Вернер Эльза (Элизабет). Страница 16

– Нет, у меня не такая натура. Моя невеста – свобода, и я останусь ей верен.

– Ну, знаешь, со временем приходишь к убеждению, что это несколько слишком холодная невеста, а если, на свое несчастье, еще влюбишься, то конец любви к свободе, и закоренелый старый холостяк без всяких угрызений совести превращается в добропорядочного супруга. В настоящее время я собираюсь проделать такое превращение.

– Весьма соболезную, – саркастически ответил Эрнст.

– Напрасно: я превосходно себя чувствую. Впрочем, я уже поведал тебе повесть моей любви и страданий. Как ты находишь будущую мадам Герсдорф?

– Прелестной, что до некоторой степени извиняет твое постыдное дезертирство. Премиленькое розовое смеющееся личико!

– Да, моя маленькая Валли – олицетворение солнечного света. Родительский барометр стоит пока на буре, но если папаша даже выведет против меня на бой всех своих предков со знаменитым дедушкой в придачу, я все же твердо решился победить, во что бы то ни стало.

– Господин Вальтенберг, позвольте просить вас вести к столу мою племянницу, – сказал в этот момент Нордгейм, проходя мимо и на минуту останавливаясь около разговаривающих.

– С удовольствием, – ответил Вальтенберг, и действительно, удовольствие так ясно выразилось на его лице, что Герсдорф не мог удержаться от насмешливой улыбки. «Пожалуй, не я один окажусь дезертиром, – подумал он, когда товарищ без всяких церемоний бросил его и поспешно устремился к Эрне фон Тургау. – Женоненавистник начинает становиться галантным».

Глава 6

Двери столовой отворились, и общество начало разделяться на пары. Барон Эрнстгаузен предложил руку баронессе Ласберг и, к своему величайшему удовольствию, узнал от нее, что его дочь поведет лейтенант фон Альвен, а Герсдорф займет место на противоположном конце стола. Первая пара двинулась вперед, а за ней потянулись остальные. Но странно, лейтенант Альвен раскланивался перед какой-то другой дамой, а Герсдорф подошел к баронессе Эрнстгаузен.

– Что это значит, Валли? – тихо спросил он. – Баронесса фон Тургау сказала мне, что я должен вести тебя. Неужели баронесса Ласберг…

– О, она давно в заговоре с моими родителями, – прошептала Валли, принимая его руку. – Вообрази, они хотели рассадить нас по разным концам стола! У мамы мигрень, но папа получил строжайший наказ не спускать с меня глаз, а баронесса фигурирует как страж номер второй. Только пусть попробуют справиться со мной! Я им всем натянула нос!

– Каким образом? – с беспокойством спросил Герсдорф.

– Подменила карточки на столе! – с торжеством объявила Валли. – То есть, вернее, это сделала Эрна. Сначала она не хотела, но я спросила ее, неужели у нее хватит духа ввергнуть нас в бездну отчаяния, и она уступила.

Увы, Герсдорф не пришел в восторг от произведенного государственного переворота, он покачал головой и укоризненно проговорил:

– Ах, Валли, Валли! Ведь это не может остаться не открытым, и когда твой отец увидит нас…

– То взбесится, – договорила Валли с полнейшим спокойствием. – Но знаешь, Альберт, он постоянно бесится, и немножко больше или немножко меньше – это уже все равно. Не смотри так серьезно! Право, ты, кажется, собираешься ворчать на меня из-за моей блестящей идеи!

– Следовало бы это сделать, но кто может сердиться на тебя, шалунья! – Среди общего говора их шепот остался незамеченным; они примкнули к остальным парам и вошли в столовую, где Эрнстгаузен уже сидел подле своей дамы. Он очень любил поесть, и ожидание хорошего обеда настроило его в высшей степени человеколюбиво. Но вдруг его физиономия окаменела, точно он увидел голову медузы, а между тем это было не более как сияющее удовольствием личико его дочери, только что вошедшей под руку с Герсдорфом.

– Баронесса! Бога ради!.. – растерянно прошептал Эрнстгаузен. – Ведь вы говорили, что лейтенант фон Альвен…

– Ведет Валли к столу? Разумеется! А господин Герсдорф по вашему желанию…

Однако баронесса не окончила своей фразы и, в свою очередь, окаменела, потому что тоже увидела пару, только что севшую на другом конце стола.

– С нею! – скрипнув зубами, договорил Эрнстгаузен и через тридцать приборов метнул на адвоката уничтожающий взгляд.

– Не понимаю, как это могло случиться? Я сама распределяла места!

– Может быть, это ошибка прислуги?

– Нет, это интрига вашей дочери. Но умоляю вас, теперь не показывайте и вида! Не делайте сцены! После обеда…

– Я сейчас же уеду с Валли домой, – докончил Эрнстгаузен, комкая салфетку с яростью, не предвещавшей ничего хорошего его дочери.

Обед начался блестяще. Столы ломились под тяжестью серебра и сверкающего хрусталя, а в промежутках на скатерти благоухали редкие цветы, подавались бесчисленные блюда и благороднейшие сорта вин, произносились обычные тосты за обрученных и обычные торжественные речи, а над всем царила обычная скука, неразлучная с выставкой княжеского богатства.

Это, однако, не мешало чувствовать себя превосходно некоторым более молодым гостям, прежде всего баронессе Валли, которая без умолку болтала и смеялась, как и ее соседу, который не был бы влюбленным, если бы со своей стороны не забыл обо всем остальном и не пил полными глотками неожиданное счастье свидания.

Не менее оживленная беседа велась на другом конце стола. Эрна, как ближайшая родственница хозяев, сидела напротив жениха с невестой, и той же чести удостоился Вальтенберг. До сих пор он был холоден и молчалив в обществе, но теперь показал себя блестящим рассказчиком. Он говорил о далеких странах и их жителях, и они вставали перед глазами слушательницы как живые; он описывал волшебное южное море, великолепный тропический ландшафт, и необозримый мир раскрывался перед ней в этих проникнутых поэзией описаниях. Эрна слушала с блестящими глазами и казалась совершенно увлеченной. По временам взгляд жениха с пытливым выражением останавливался на них; его беседа с Алисой была далеко не оживленной, а между тем ведь и он был мастер вести разговор.

Но вот обед кончился, гости вернулись в залы. Настроение сделалось непринужденнее и веселее; общество разбилось на группы, всюду слышались смех, говор, толпа двигалась по залам, постоянно перемешиваясь, так что трудно было отыскать в ней кого-нибудь. Барону Эрнстгаузену, к его досаде, пришлось убедиться в этом на опыте: дочь его была неуловима.

Вальтенберг отвел свою даму в зимний сад и, продолжая начатый за обедом разговор, сидел рядом с нею. Вдруг туда вошли жених и невеста. Вольфганг остановился при виде их, потом холодно поклонился Вальтенбергу, тотчас вставшему, чтобы уступить место невесте, и сказал:

– Алиса жалуется на усталость и хочет немножко отдохнуть в тишине зимнего сада… Мы не помешаем?

– Кому? – спокойно спросила Эрна.

– Вам и господину Вальтенбергу: вы так заняты разговором, и нам было бы очень жаль…

Вместо ответа Эрна взяла Алису за руку и притянула ее на диван рядом с собой.

– Ты права, Алиса, тебе надо отдохнуть, и более крепкому человеку было бы нелегко служить центром такого праздника.

– Мне хотелось уйти лишь на несколько минут, – сказала Алиса, – но, боюсь, мы действительно помешали: наш приход заставил господина Вальтенберга прервать, наверное, очень интересный рассказ.

– Я рассказывал о своем последнем путешествии в Индию, – вступил в разговор Вальтенберг, – причем воспользовался случаем, чтобы высказать баронессе Тургау просьбу, с которой мне хотелось бы обратиться и к вам. За десять лет, проведенных мною вдали от Европы, я собрал довольно много чужеземных редкостей; я отсылал их домой, и теперь из них образовался настоящий музей, который я поручил привести в порядок сведущему человеку. Могу ли я надеяться на ваше посещение? Само собой разумеется, и на ваше также, господин Эльмгорст! Я могу показать немало интересного.

– Боюсь, что время не позволит мне воспользоваться вашим любезным приглашением, – ответил Эльмгорст вежливым тоном, от которого веяло ледяным холодом. – В моем распоряжении всего несколько дней до отъезда.