Гадюка (сборник) - Толстой Алексей Николаевич. Страница 20
Жиль Боно пропал в толпе. Дальнейшая судьба его нас не интересует. Он дал великолепную тему, не получив за нее ни сантима, его обокрали – он больше не нужен. А роскошная фильма «Убийство на улице Вожирар» пошла гулять по свету, прославляя индустрию-люкс, дорогих женщин, волнуя элегантными ужасами и возбуждая адскую жажду.
Год спустя фильма попала в Ленинград, на Петербургскую сторону, в кинематограф «Леший». Надписи были переделаны, особо вредные места вырезаны, фильма называлась теперь «Великосветские бандиты Парижа».
И вот в июньский вечер смотреть великосветских бандитов пришли Мария Осколкина и Михаил Цибриков. Марии было шестнадцать лет, Михаилу семнадцать. Оба они этой весной бросили школу: Мария – потому, что уже вышла из того возраста, когда учат уроки, Михаил – потому, что весь свет заслонила ему Мариина коротенькая юбочка. Жили они пока еще – Михаил у отца, державшего в Апраксином рынке галантерею, Мария, сирота, – у тетки, промышлявшей на дому трикотажем. Поселиться отдельно не хватало денег. К тому же, у Марии, или Мери (так она приказывала себя называть), после того как она продала на барахолке все учебники и письменные принадлежности, с непостижимой быстротой стал развиваться вкус к мелочам женского обихода. Откуда она доставала деньжонки на подвязочки с бантиками, чулочки, коробочки с пудрой, флакончики духов и так далее – Михаил не знал; тайна, все – тайна, сплошной секрет. «Если хочешь, чтобы я тебя любила, – ни о чем не спрашивай», – говорила ему Мери.
Итак, Михаил и Мери, зайдя в «Леший» и усевшись на тридцатикопеечные места, разинули рты и перестали дышать, когда озарившийся экран увлек их головокружительным водоворотом на улицы Парижа. Так вот он, Париж!.. Так вот как живут настоящие люди – красавицы, кокотки, великосветские бандиты, элегантные сыновья банкиров…
Мери взяла руку Михаила и запустила в нее ногти. Он не пикнул. Куда ему было соваться со своими джимми за восемнадцать рублей, с большим ртом и цыплячьей грудью!.. У Мери странно блестели глаза, когда таинственный красавец (будущий убийца) надевал перед роскошным зеркалом фрак такой, какие бывают только на картинках… А какие носки, какой жилет, какой он весь, от пробора до туфель, восхитительный мужчина!..
Михаил с тоской подумал: этот франт будет Мери сниться… Вот он спрыснул себя духами, надел сверкающий цилиндр, крылатку, вдруг усмехнулся криво, вынул клинок кинжала и пристально стал глядеть полуаршинными глазами с экрана в душу Мери…
– Миша, я должна ехать в Париж…
– Мери, милая, мы конечно поедем… Когда-нибудь…
– Но как можно скорее, покуда у меня тонкая фигура и божественный цвет лица…
– Откуда же деньги-то? Ну, я продам пальто, револьвер… Ты еще откуда-нибудь достанешь… Не хватит, вот чего боюсь…
– Да ты – мужчина или ты – мальчишка? Мужчине не достать денег фу…
Мери оглянула Михаила прозрачными глазами, презрительно наморщила приподнятый носик… (Мери была самой красивой девушкой в Ленинграде. Даже на улице постоянно замечали: «Смотрите – хорошенькая блондиночка, совсем Мери Пикфорд».)
– Это хорошо им в Париже доставать деньги: там небось частную инициативу не душат, – проворчал Михаил.
– Смотри, как бы с такими разговорами ты меня не потерял.
– Так что же – украсть, ограбить? Только ведь остается…
– Знаешь, Миша, кажется, напрасно ты за мной тянешься… Рот у тебя какой-то желтый… Такие мальчишки не внушают большой уверенности…
Разговор этот происходил в антракте, и снова погас свет в зале и по озаренному экрану продолжали мчаться тени волшебной жизни. Мери вышла из театра «Леший» спотыкаясь, ничего не видя; Михаил – мрачный, надутый ступал своими джимми, не разбирая, прямо в лужи.
Над Ленинградом прошел ночной дождь, прибил пыль; тянуло сладким и свежим запахом тополей из Кронверкского парка. Мери дошла до остановки трамвая, подала Михаилу холодные кончики пальцев:
– Прощай. Я одна.
– Куда?
– Не твое дело…
Пять раз Мери смотрела фильму «Великосветские бандиты».
С каждым разом (приходя в кино, где ее ждал Михаил) Мери становилась все шикарнее. Обрезала юбку на полтора вершка выше колен, завела шляпку кирпичного цвета, шелковые чулки. Михаил боялся даже смотреть на нее, мрачнел с каждым разом.
– Мери, как же это: опять новые туфли?
– Немного жмут, знаешь, прямо беда…
– Ради бога, не мучай… Кто тебе делает подарки?
– Безусловно это не твое дело… Будь доволен и тем, что мной обладаешь.
Михаила мучила неопределенная ревность. У него трещала голова – так много он думал, откуда бы раздобыть денег на поездку в Париж? Поскорее увезти Мери из Ленинграда, окружить роскошью, осыпать драгоценностями. Самому ходить в крылатке, в цилиндре с восемью отблесками.
Он продал зимнее пальто, все книжки, радиоприемник (собственной работы), коньки, валенки, занял у товарищей по мелочам полтора червонца и ночью пошел в игорный дом. У денег за зеленым столом вырастают крылышки в несколько минут деньги выпорхнули у него из кармана. Проигрался. Хотел повеситься на подтяжках в клозете, но как-то обошлось. В три часа утра он громко рыдал, сидя на набережной Васильевского острова под египетским сфинксом. На той стороне реки пылали в утренней заре окна дворцов. Дымная, лазоревая Нева плескалась у ног огорченного мальчишки. Мери в эту ночь шаталась неизвестно где – кто-то ее, вне всякого сомнения, обнимал в эту минуту, когда еще прохладное солнце поднималось за крепостью из-за длинных малиновых утренних облаков.
Страдать было невыносимо. Михаил пошмыгивал, слезы капали на дешевенький пиджачок. «Да, нужно решиться, нужно сделаться бандитом и с карманом, полным червонцев, с ножом в руке потребовать от Мери, чтобы она не торговала своим телом».
На следующий день он так и заявил Мери:
– Я все испробовал. Мне не повезло в карты. Ты видишь, Мери, как я тебя люблю: вопрос о том, чтобы сделаться бандитом, решен мной в положительном смысле…
На это Мери сказала:
– Ты дурак… Вот в баре на Михайловской я видала настоящих бандитов. Смелые, как черти, и шикарные.
– Хорошо, хорошо, Мери, кто смелее – мы это еще посмотрим.
– А что? Разве ты уже придумал что-нибудь? – спросила она с любопытством. Такой ответ большеротого Мишки ей, видимо, понравился.
– Может быть, – проговорил он, – там увидим.
Некоторое время он играл на Мерином любопытстве: говорил туманные слова. Но в конце концов надо было действовать. Тогда он сказал, что один нэпман, за которым он ходил (хотя тот был вооружен до зубов резиновой палкой, тростью со стилетом и револьвером), внезапно уехал за границу, и дело сорвалось. Мери всему поверила.
– Миша, а много у него было денег?
– Тысячи две червонцев при себе носил, в портфеле…
Она молча всплеснула руками и совсем уже растерялась, когда подсчитала, сколько можно было купить всяких вещей на две тысячи червонцев. С этой минуты горячая голова ее стала работать в том же направлении: проследить нового нэпмана с двумя тысячами червонцев. Отношение ее к Михаилу изменилось, – он сразу почувствовал все выгоды быть бандитом.
– Миша, ты меня, главное, не ревнуй, – говорила теперь Мери, – если я бываю с мужчинами, то это для нашей общей выгоды. А люблю я одного тебя. И мы уедем, уедем в Париж.
Дожидаясь Мери в Адмиралтейском парке, Михаил еще издали увидел, как летело по аллее в полосах солнечного света розовое платье, розовая шляпка. Румянец заливал щеки Мери. Не здороваясь, шлепнулась на скамью. Оглянулась направо, налево:
– Нашла. Есть один.
– Ну? Кто?
– Нэпман. Богач. Колоссальные деньги. Женатый, интересуется женщинами и страшный дурак. Его все девочки зовут «Тыква»… Ну, Миша… (У нее расширились синие глаза.) Ну, Миша, зевать нельзя…
– Пускай только попадется мне в руки. Выпотрошу.
Мэри повела Михаила в бар – показать «Тыкву». При одном взгляде на нэпмана у Михаила завалилось сердце черт знает куда: «Тыква» оказался огромного роста, тучным мужчиной с сизо-бритым жирным лицом, в котором было что-то бабье. Лоб у него зарос волосами почти до бровей. Одет шикарно, во все новое, заграничное. На мизинце – большой бриллиант. Окруженный девицами, он благополучно пил боржом.