Тайна древлянской княгини - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 73

Видя, что даже собственная жена против него и поддерживает отца, Велем с трудом смирил гнев. От крика он уже выдохся, но не успокоился, а задумался. Он был здесь один, не считая небольшой дружины из младших родичей и гридей, с которой приехал, но сдаваться не собирался – не такой он был человек.

– Сами на Коньшин пойдем, – тихо сказал он Вояте, когда никто не мог их слышать. – Не с девкой, а с Мареной упырь наш ляжет.

– А давай, вуюшко, девку умыкнем, – предложил Воята, которому эта мысль запала в голову. – Она бы не прочь, я думаю, коли больше податься некуда.

– И куда денем?

– Ну… я возьму… – решился Воята. – Не рукавица ведь, за пояс не заткнешь.

– А толку? – Велем подумал и покачал головой. – У Вышени в дому девок что в поле нивяниц. Эта пропадет, другую отдаст.

– Только эта годится. Она – Унемила.

– А ему плевать! Уж коли он забрал себе на ум князевым тестем сделаться, его колом не образумишь. А девка… Что же ты раньше молчал? – Велем покосился на племянника. – Вас же мы с матерью лет пять или больше как хотели сватать, да? Ну, не отдавал Вышенька, эка беда! Давно бы умыкнули. Да неужели я сестричу своему любимому в таком бы деле не пособил?

Воята только махнул рукой. Велем был прав: исчезновение невесты не заставит Вышеню отказаться от замысла, он только заменит Унемилу на другую. И пусть права такой пары не будут столь бесспорны, в Словенске никто не решится возразить, а мнения Ладоги он и сейчас не принимает в расчет.

– Нет, с этой свадьбы не невесту, а жениха умыкнуть надо, – почти на ухо Вояте продолжал Велем. – Или хотя бы голову его. На Коньшин надо идти.

– Голову?

– А что? Хельги отвезем. Пусть что хочет с ней делает, а нас не тронет тогда.

– Людей у нас мало.

– В Коньшине тоже мало. А потом уйдем. Пусть догоняют, авось не выдаст Волхов-батюшка. Да и что Вышеньке за нами гнаться? Рерикова голова его сыну нужна, Вышеньке она будет без надобности. Мертвую голову же князем не кликнешь.

Воята вздохнул, но возражать не стал. Ему трудно было принять мысль об убийстве раненого Рерика – человека, которого он знал всю жизнь и сызмала был приучен уважать. Когда тот впервые появился в Ладоге со своим юным сыном и небольшой еще дружиной, Вояте было года три, и он вырос с привычкой видеть в варяжском князе один из опорных столпов, на котором держится безопасность и благополучие Ладоги. Но в душе Рерика все эти пятнадцать лет вызревали обида и гнев, которые привели в итоге к мести. Он принес в Ладогу эту беду, пусть и невольно, и сам должен был послужить искупительной жертвой. Ничего не поделаешь – такая его судьба, а судьбе, как верят на Севере, подвластны и сами боги.

Велему хотелось напасть на Коньшин в ту же ночь, однако Вышеслав тоже не был дураком: смелость, решительность и упорство зятя были ему отлично известны. Любить он Велема никогда не любил, но не уважать не мог и знал, что тот дела так не оставит. У Велема было при себе всего с десяток человек, и в тот же день Вышеня отправил в Коньшин два десятка из своих родичей: якобы готовить дом к свадьбе, а на самом деле – охранять жениха. Велем только скрипел зубами от злости и сжимал могучие кулаки, лихорадочно пытаясь придумать, как обойти зловредного хитреца тестя.

Воята тоже плохо спал от беспокойства и сразу проснулся, когда в самый глухой час ночи, когда берега Волхова ненадолго накрывала настоящая тьма, кто-то осторожно прикоснулся к его груди, к волчьему клыку на ремешке, а потом потеребил за плечо. И сразу маленькая девичья ладошка закрыла ему рот, призывая соблюдать тишину. Он лежал на полу, среди прочих ладожских парней, а рядом на корточки присела девушка лет четырнадцати – одна из многочисленных внучек или внучатых племянниц Вышени, Воята их не различал и не помнил, как ее зовут и чья она. Зато, когда девушка поманила его за собой наружу, он сразу понял, что это означает, и немедленно последовал за ней, с осторожностью переступая через спящих. Впрочем, в избе Вышени собралось столько народу, что на движение среди ночи никто внимания не обратит: на двор кому-то понадобилось, чего такого?

На улице девушка взяла его за рукав и потянула в угол двора, к нужному чулану.

– Быстрее, пока нас не хватились! – шепнула она. – Умилка с нами спит, я пойду пока на ее место лягу, чтоб Румянка не заметила.

Она подтолкнула Вояту к чулану: было совершенно темно, но при свете звезд он разглядел за углом, в щели между клетями, что-то белое. Вероятно, Унемила уговорила одну из сестер, с которыми, по обычаю, должна спать невеста перед свадьбой, позвать к ней Вояту. В семье было известно, что именно он когда-то считался ее женихом, и молоденькой девушке легко было поверить, что к молодому «ладожскому варягу» Огнедева еще сохранила теплое чувство и хочет попрощаться перед тем, как ее, будто в грустной песне, силой выдадут за старика.

Воята подошел; его немедленно схватили за руку и утянули в узкий промежуток между бревенчатыми строениями.

– Я все знаю! – сразу шепнула Унемила, положив руки ему на плечи и почти прижавшись губами к уху.

Если их кто и увидит, то хотя бы не услышит, о чем они говорят. Теперь она снова была похожа на русалку: с распущенными волосами, в белой рубахе, надетой швами наружу в знак «печали» – как убедился Воята, обняв девушку.

– Бабы наши болтали весь день, – горячим торопливым шепотом продолжала она. – Как воевода с дедом поругался, как вуйка Остряна их едва от драки удержала, как дед людей в Коньшин послал жениха моего сторожить. Но вы ведь так, с пустыми руками, уезжать не думаете?

А Воята, чувствуя, как крепко прижимается к нему ее тело сквозь тонкую ткань, ощущая ее руки у себя на плечах и ее дыхание на щеке, едва мог сосредоточиться на том, что она говорит. Сейчас он просто хотел ее, не помня обо всем прочем, и у него оставалась одна четкая мысль, которую он и высказал, едва лишь она замолчала.

– Давай увезу тебя, – шепнул он, крепче обнимая ее, поглаживая по спине и прижимаясь лицом к ее шее под ухом. – Вуй согласен, он поможет…

– Нет. Дед Рерику другую невесту найдет, а мне в Ладоге не жить. Здесь, в Перыни, на Ильмере только жизнь моя, а у вас там свои Огнедевы есть. я другое задумала. Не забоишься?

– Что?

– Отдам тебе голову женишка моего постылого. Пусть вуй твой из Словенска уходит, а ты тайком возвращайся. И сделаешь вот что…

Воята с трудом мог заставить себя вслушиваться в ее лихорадочный шепот, но Унемила почти не замечала его состояния, дрожа от возбуждения, не имевшего ничего общего с любовной страстью. Она, Огнедева, земное воплощение богини Солонь для племени ильмерьских поозёр, задумала нечто, больше приставшее бы какой-нибудь гордой и жестокой властительнице древнего Севера. Но она знала свое истинное предназначение, и даже воля родовых старейшин не могла сбить ее с пути.

На следующее утро Велем, которого племянник, не спавший всю ночь, разбудил при первых проблесках зари, быстро собрался, попрощался с тестем и уехал со всей своей дружиной. Торопился изо всех сил, чтобы Вышеня не успел снарядить людей проследить, далеко ли он уедет. На самом деле ему требовалось лишь скрыться из глаз. Тому, что он в спешке отверг все прощальные учтивости тестя, сам Вышеня ничуть не удивился: Велем был сам не свой от досады. Даже Остряна не стала спорить с тем, что не попадет на князеву свадьбу: она стремилась скорее вернуться в Ладогу, чтобы позаботиться о погребении своего сына. А когда она узнает, что с этим придется денек повременить, ее возмущения никто из словенских родичей уже не услышит…

На следующий день после их отъезда с самого утра начались свадебные обряды. Невесту водили в баню, родственницы и подруги прощались с ней, оглашая весь берег воплями; дед и мать благословляли, отпуская из дома и разрывая ее связь с родными чурами. Закрытую с головой покрывалом, достававшим до земли, Гудрёд вынес ее из дома и усадил в лодку, чтобы везти в Коньшин. Невеста сопротивлялась и молотила в воздухе ногами, к большому удовольствию собравшихся словенцев. Женщины ее семьи причитали и вопили, звали на помощь, но мужчины не показывались из домов, якобы ни о чем не зная.