Убежище. Дневник в письмах (др.перевод) - Франк Анна. Страница 64
В тот же день
Каждый день что-нибудь новенькое: сегодня утром арестовали Ван Хувена, у него в доме прятались двое евреев. Мы все потрясены, еще двое несчастных евреев оказались на краю гибели, ужасно это и для Ван Хувена.
Мир перевернулся. Самых порядочных людей отправляют в концлагеря, сажают в тюрьмы и одиночные камеры, подонки правят страной, и любой должен остерегаться их: стар и млад, богачи и бедняки. Один попадается, торгуя на черном рынке, другой – помогая евреям и другим нелегалам, никто, кроме голландских национал-социалистов, не знает, что с ним случится завтра.
Нам будет очень трудно без Ван Хувена. Беп не может и не должна таскать так много картошки, единственный выход – поменьше есть. Как нам это удастся, я тебе расскажу, но приятнее наша жизнь наверняка не станет. Мама говорит, что завтракать мы вообще не будем, на обед будут каша и хлеб, на ужин печеная картошка и, возможно, раз или два в неделю овощи либо салат, вот и все. Голодновато, но все лучше, чем если нас найдут.
Дорогая моя Китти!
Ну вот, наконец-то я могу спокойно усесться за своим столиком у окна, где чуть приоткрыта щелка, и все-все тебе написать.
Я чувствую себя такой удрученной, какой не была уже много месяцев, даже после налета грабителей я не чувствовала себя такой разбитой и душой и телом. С одной стороны, арест Ван Хувена, и вечное обсуждение еврейского вопроса, и оттяжка вторжения, скверная еда, напряженные нервы, подавленное настроение, разочарование в Петере, а с другой стороны, помолвка Беп, праздник Троицы, цветы, день рождения Кюглера, торты и рассказы о кабаре, фильмах и концертах. Какая огромная разница, совсем другая жизнь, и эту разницу мы чувствуем всегда, один день мы можем посмеяться над забавными сторонами нашего нелегального житья-бытья, но на другой день и еще много, много дней подряд опять боимся, и на лице каждого можно прочитать страх, нервозность и отчаяние.
Из-за того, что мы прячемся в Убежище, тяжелее всего Мип и Кюглеру, у Мип прибавляется работы, а Кюглера невыносимо гнетет огромная ответственность за нас восьмерых, иногда он так нервничает, что почти не в состоянии говорить. Клейман и Беп тоже хорошо, даже очень хорошо заботятся о нас, но они хоть иногда, пусть на несколько часов, на денек-другой могут выкинуть из головы Убежище. У них есть и свои заботы – у Клеймана о здоровье, у Беп из-за помолвки, которая рисуется в не слишком розовых тонах, и, кроме этих забот, они еще куда-то ходят или ездят, бывают в гостях, живут хоть изредка, как нормальные люди, у них напряжение хоть иногда, ненадолго ослабевает, нас же оно не отпускает никогда, не отпускает вот уже два года, и как долго оно еще будет давить нас рукой, которая становится все тяжелее?
Канализация снова засорилась, воду спускать нельзя, разве что по капле, мы должны либо вообще не ходить в уборную, либо брать с собой щетку, грязную воду храним в большом фаянсовом горшке. Сегодня мы еще как-то перебьемся, но что, если слесарь не сумеет сам починить, ведь городскую ремонтную службу не вызовешь раньше вторника.
Мип прислала нам хлеб с изюмом с надписью «Веселой Троицы», ну прямо как в насмешку, какое уж тут веселье при нашем настроении и нашем страхе.
После случая с Ван Хувеном мы стали еще больше бояться, со всех сторон только и слышишь: «Тссс, тссс», стараемся сидеть тихо, как мыши. У Ван Хувена полиция взломала дверь, значит, и мы от этого не застрахованы! Если и нас когда-нибудь… нет, я не могу дописать, но сегодня от этой мысли не отмахнешься, наоборот, однажды уже пережитый страх вновь охватывает меня во всей своей невыносимости.
В восемь часов вечера мне пришлось одной пойти вниз в уборную, внизу никого не было, все сидели у радиоприемника, я храбрилась как могла, но это давалось мне с трудом. Здесь, наверху, я все же чувствую себя в большей безопасности, чем одна в большом тихом доме; внизу же, наедине с таинственными звуками сверху и автомобильными гудками с улицы, если я не потороплюсь уйти да еще дам волю мыслям, меня начинает бить дрожь.
После разговора с папой Мип стала гораздо любезнее и сердечнее с нами. Но эту историю я тебе еще не рассказывала. В один прекрасный день Мип пришла к папе красная как рак и без обиняков спросила, считаем ли мы, что и они тоже заражены антисемитизмом. Папа очень перепугался и постарался разубедить ее, но, видно, Мип не до конца ему поверила. Теперь они чаще нам что-то приносят, больше интересуются нашими неприятностями, хотя мы, конечно, не должны слишком надоедать им жалобами. О, это такие изумительные, такие добрые люди!
Я снова и снова спрашиваю себя, а может быть, для всех нас было бы лучше, если бы мы не стали прятаться, если бы сейчас нас уже не было в живых, и не пришлось бы терпеть все эти муки, и, главное, мы бы не подвергали опасности других. Но и об этом страшно подумать, мы еще любим жизнь, голос природы еще говорит в нас, мы еще надеемся, надеемся, что все-все будет по-другому.
Хоть бы уж поскорее что-нибудь произошло, пусть уж хоть начнется стрельба, даже она не будет так давить на нас, как эта тревога, пусть придет какой-то конец, даже если он будет суров, но тогда мы, по крайней мере, будем знать, победим ли мы в конце концов или погибнем.
Милая Китти!
В субботу, воскресенье, понедельник и вторник была такая жара, что я не могла держать в пальцах авторучку, потому и написать тебе было невозможно. Канализацию, которая испортилась в пятницу, в субботу починили. Днем навестить нас пришла мефрау Клейман и рассказала массу новостей про Йоопи, в том числе что она вместе с Жак ван Маарсен вступила в клуб и теперь играет в хоккей на траве. В воскресенье пришла Беп посмотреть, не вломились ли к нам грабители, и осталась у нас завтракать. В понедельник (второй день Троицы) сторожевую службу при нелегалах нес менеер Хис, а во вторник наконец можно было снова открыть окно. Редко выдается на Троицу такая прекрасная, теплая, а вернее сказать, жаркая погода. Здесь, в Убежище, жара просто невыносимая. Чтобы ты представила себе все наши жалобы, я вкратце опишу тебе эти жаркие дни.
Суббота. «Ах, какая чудесная погода», – говорили мы все утром. «Хорошо бы только было чуточку попрохладнее», – говорили мы днем, ведь окна-то открывать было нельзя.
Воскресенье. «Ну и пекло, это просто невыносимо, масло тает, в доме ни одного прохладного местечка, хлеб сохнет, молоко киснет, а окна нельзя открывать. Ах мы, несчастные отверженные, сидим взаперти и задыхаемся от жары, когда все другие празднуют Троицу» (это сказала мефрау Ван Даан).
Понедельник. «У меня болят ноги, у меня нет летней одежды, в такую жару я не могу мыть посуду». Все ныли с раннего утра до позднего вечера. Было и вправду ужасно тяжело.
Я сама не переношу жару и рада, что сегодня сильный ветер, а солнышко светит все равно.
Дорогая Китти!
«Кто идет в мансарду, берите с собой большой зонтик, желательно мужской». Это для защиты от дождей, которые льют с нашего чердака. Пословица гласит: «Выше забрался – суше остался, а кто выше всех сидит, тот от страха не дрожит», но она наверняка неприменима к военному времени (стрельба) и к нелегалам (кошачье отхожее место!). У Муши вошло в привычку облегчаться на парочке газет или сквозь щель в полу, так что есть основания не только для страха перед дождем, но и для ужаса перед невыносимой вонью. А если учесть, что новая кошка со склада страдает тем же недостатком, тогда каждый, у кого когда-либо была нечистоплотная кошка, может себе представить, какими ароматами, помимо перца и тимьяна, пропитан наш дом.