Перепутья - Венуолис Антанас. Страница 1

Перепутья

I

В конце апреля 1390 года вдоль холмистого, поросшего лесом берега реки Кражанте двигался в сторону Дубисы конный отряд, состоящий примерно из сотни воинов и такого же лошадей.

Во главе отряда на прекрасных, но порядком уставших конях ехали шесть всадников, которые выделялись и внешностью, и почтительным отношением к ним остальных спутников.

На всаднике, ехавшем в центре, был плащ из дорогой материи. Когда ветер распахивал его полы, сверкали доспехи, прикрывающие грудь и живот. Над гребнем его шлема покачивался пучок гибких страусовых перьев, трепещущий от легкого дуновения ветерка, на плечи падали длинные светлые волосы, а из-под шлема глядели живые голубые глаза. Бритое лицо рыцаря казалось суровым. Руки всадника обтягивали перчатки из металлических колец. Роста он был среднего и сидел в седле, словно на троне. Из-под ниспадающего плаща виднелись ноги, защищенные металлическим панцирем, и конец меча в изящных ножнах. Бархатную попону под седлом украшали узкие ленты и узорчатая вышивка, а четыре широкие, свисающие почти до самой земли ленты заканчивались вырезками. На вид рыцарю было лет сорок.

Справа от него ехали крестоносцы — уже немолодой комтур  ¹ Тевтонского ордена и рыцарь лет тридцати. На обоих были белые плащи, на груди и спине помеченные черными крестами. И у них над гребнем шлемов поднимались пучки гибких, наклоненных назад перьев, которые покачивались при езде и развевались от ветра. Слева ехали три жемайтийских  ² боярина. Один из них, в платье витинга  ³, был приятен лицом и больше напоминал жреца, чем воина. Он явно любовался своим конем, своим платьем, был очень доволен всем, что окружало его, радовался приятному развлечению и своей молодости. Второй боярин ехал, закутавшись в медвежью шкуру, а на голове у него был остроконечный шлем. Волосы его падали на лицо, борода переходила в брови и, озираясь вокруг, боярин словно метал молнии. Он так сидел на своей жемайтийской лошадке, что, казалось, сросся с ней. Лет ему было около пятидесяти. Третий боярин, уже довольно пожилой мужчина, был в жемайтийской одежде, края которой украшали светлые пестрые ленты; на ногах были красные остроносые постолы и такие же красные обмотки; через плечо у него проходил толстый красный кожаный ремень, на котором висел длинный, широкий, обоюдоострый немецкий меч в ножнах. Взгляд его излучал мудрость и жизненный опыт.

Вслед за этими всадниками на конях чуть похуже ехали их оруженосцы, дальше — братья ордена крестоносцев, жемайтийские бояре в звериных шкурах, кнехты и спутники. Все они были хорошо вооружены, дисциплинированны и, казалось, готовы немедленно вступить в бой.

Один всадник был в лосиной шапке и вооружен только коротким жемайтийским мечом; держался он в стороне, то всех обгоняя, то отставая, то неожиданно появляясь из леса, и показывал отряду дорогу. Изредка, когда всадники поднимались на высокий берег Кражанте, ехавший в стороне проводник придерживал свою усталую жемайтийскую лошадку, ладонью прикрывал глаза от солнца и, поднявшись в стременах, долго смотрел вперед. Измерив взглядом утопающие в голубых лесных туманах дали Кражанте, он снова вел отряд. По всему было видно, что он не принадлежит конному отряду, а только должен провести людей через жемайтийские леса и весенние болота.

— Ну, Шарка, скоро ли уже начнутся эти ваши земли Падубисиса, или нам еще и сегодня придется общаться с жемайтийцами? — по-литовски обратился к проводнику рыцарь, ехавший рядом с комтуром, когда, Шарка, остановив лошадку и поднявшись в стременах, с холма всмотрелся в простирающуюся вдали пущу Падубисиса.

— Вон там, отважный рыцарь, последние хутора жемайтийцев, — показал рукой на лес проводник и объяснил: — За этими хуторами уже начинается пуща Падубисиса.

— Значит, сегодня после обеда мы уже будем пасти коней в пуще Падубисиса? — оживился рыцарь и вгляделся в эти хутора.

— Да, отважный рыцарь, теперь уже до самой Дубисы мы не увидим ни одного хутора. Как только спустимся с холма, так и окажемся в пуще Падубисиса, — объяснил ему Шарка.

— А долго ли нам придется ехать через эту пущу? — снова спросил рыцарь.

— Не могу ответить, отважный рыцарь, летом и зимой дороги короче, а теперь не знаю. Если помогут ваши и наши боги, то через два дня увидим и чистые воды Дубисы.

Рыцарь ничего не ответил; казалось, он остался недоволен объяснением Шарки и замолчал. Через некоторое время рыцарь обратился к боярину, носившему через плечо толстый красный кожаный ремень, на котором покачивался длинный меч крестоносцев:

— Я думаю, боярин Рамбаудас, следовало бы заставить жемайтийцев вырубить пущи Венты и Падубисиса. Зимой вырубили бы, а летом, в сухую пору, прошлись бы по ним огнем.

— Не забывайте, рыцарь Греже, что в худые годы эти пущи и одевают нас, и от голода спасают: дичью, птицей, грибами и ягодами этих лесов в неурожайные годы кормится вся Жемайтия, — ответил ему боярин Рамбаудас и сам засмотрелся на подернутую дымкой пущу Падубисиса.

Боярин в остроконечном шлеме, ехавший рядом с Рамбаудасом, только зыркнул на крестоносца и засопел.

— Да простит меня наш добрый господь бог, но вы, боярин, как будто забываете, что именно мы, монахи, братья ордена девы Марии, наиболее щедро помогаем жемайтийцам, кормим их. Разве мы не доказали это хотя бы во время последнего недорода, постигшего ваши земли? — заметил боярину Рамбаудасу комтур крестоносцев, который до этого спокойно ехал и молился, перебирая четки.

— Верно, благородный комтур Герман, вы немного помогаете нам, но этот неурожай постиг нас после того, как вы опустошили самые плодородные области Жемайтии.

— Вы тоже не остались перед нами в долгу боярин, но все-таки мы смилостивились над вами, помогли и едой, и одеждой, хотя для себя нам пришлось привозить хлеб из далеких краев. Теперь я надеюсь, что вы в благодарность за нашу помощь вырубите хотя бы священные дубравы язычников, проложите дороги через пущи Венты и Падубисиса, ибо такие чащобы более всего препятствуют распространению святой веры в Жемайтии. Я думаю, что магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Зольнер фон Раттенштейн, как только здоровье вернется к нему, позаботится и о разрежении ваших пущ.

Сказав это, комтур поцеловал крестик и спрятал четки под плащ.

— Теперь магистр ордена озабочен спасением своей души, а заниматься Жемайтией он поручил мне, — коротко ответил за боярина Рамбаудаса закованный в доспехи воин и, словно чем-то недовольный, пришпорил своего коня, оборвав на этом разговор.

Никто не осмелился возразить ему. Довольно долго все ехали молча, только опять, поглядывая на крестоносца, метал глазами молнии закутанный в медвежью шкуру, обросший волосами боярин Судимантас.

Простые воины, ехавшие позади своих военачальников, не слышали их разговора, так как и они беседовали между собой; поднявшись на холм, просматривали дали и изредка спрашивали проводника отряда Шарку, скоро ли начнется эта страшная пуща Падубисиса, о которой каждый из них что-то слышал, но никто еще не бывал в ней.

Особенно боялись страшных пущ Литвы и Жемайтии кнехты крестоносцев. Любой из них многое отдал бы, если б мог избежать этих пущ, обойти их стороной. И еще сильнее встревожились они, когда Шарка сказал, что в пуще Падубисиса им придется по меньшей мере дважды заночевать.

Зимой крестоносцы не так опасались этих пущ, ибо с наступлением холодов лесные духи либо уходили в избы к жемайтийцам, либо спокойно спали себе в берлогах под снегом; но весной все они перебирались в леса и болота; тогда каждый истинный христианин не только ночью, но и днем избегал этих пущ.