Хроники крови. Пенталогия (ЛП) - Хафф Таня. Страница 6

— Добрый вечер, мистер Фицрой.

— Приветствую, Грег. Все спокойно?

Пожилой охранник улыбнулся и потянулся к кнопке, чтобы открыть дверь.

— Как в могиле, сэр.

Генри Фицрой приподнял золотисто-рыжеватую бровь, выжидая, пока откроется дверь и прекратится электронный писк, прежде чем спросить:

— А вам откуда известно?

Грег улыбнулся.

— Когда-то служил в охране при кладбище Маунт-Плезант.

Генри покачал головой и тоже улыбнулся.

— Мне стоило бы знать, что у вас найдется ответ.

— Да, сэр, не сомневайтесь. Доброй ночи, сэр.

Тяжелая стеклянная дверь закрылась, оборвав возможность дальнейшего разговора, поэтому, когда охранник снова взял в руки газету, Генри молча помахал ему рукой и повернулся к лифтам. Потом остановился. И снова обернулся к стеклу.

«ПО ГОРОДУ РАЗГУЛИВАЕТ ВАМПИР».

Шевеля губами во время чтения, Грег опустил газету на стол, и заголовка больше не было видно.

Мир словно сузился до четырех слов. Генри резко толкнул дверь в помещение, где сидел охранник.

— Вы что-то забыли, мистер Фицрой?

— Дайте взглянуть на вашу газету.

Перепуганный тоном и подчиняясь приказу, старик протянул газету, но все равно Генри буквально вырвал страницы у него из-под рук.

«ПО ГОРОДУ РАЗГУЛИВАЕТ ВАМПИР».

Медленно, стараясь не делать резких движений, Грег отодвинул стул назад, чтобы быть как можно дальше от человека, стоящего по ту сторону письменного стола. Он не знал почему, но за все шестьдесят три года жизни, пройдя две войны, он ни разу не видел такого выражения лица, какое было сейчас у Генри Фицроя. И надеялся, что никогда больше не увидит такой нечеловеческой злобы и не испытает того ужаса, который не в силах выдержать человеческая душа.

«Молю тебя, Господи, не позволь ему обратить свою злобу против меня…»

Шли минуты, бумага рвалась в напряженных пальцах.

— Хм, мистер Фицрой…

Из-за газеты вынырнули светло-карие глаза. Дрожащий охранник уставился в них как завороженный.

Ему пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем он смог договорить:

— …возьмите, хм-м, газету себе.

Страх, прозвучавший в голосе Грега, пробился сквозь испытываемую Генри ярость. Страх означал опасность. Вампир вспомнил о тщательно созданной цивилизованной личине, под которой скрывался хищник, и заставил себя вновь ее надеть.

— Ненавижу такие сенсации! — Он хлопнул газетой об стол.

Старик подпрыгнул, и его стул ударился спинкой о стену, завершив отступление.

— Подобная игра на страхах читателей — безответственнейший поступок. — Фицрой вздохнул и замаскировал свой гнев налетом усталой раздражительности. Четыреста пятьдесят лет научили его делать любое притворство достоверным, каким бы сильным ни был приступ ярости. — Из-за таких журналистов мы все выглядим полными идиотами.

В ответ охранник тоже вздохнул и вытер влажные ладони о ляжки, с готовностью довольствуясь объяснением.

— Наверное, все писатели такие чувствительные, — предположил он.

— Большая их часть, — согласился Генри. — Вы серьезно насчет газеты? Я могу ее взять?

— Ну конечно же, мистер Фицрой. Первым делом я поинтересовался хоккейным счетом. — Сознание Грега уже начало притуплять увиденное, добавляя рациональные объяснения, делавшие происшедшее возможным и даже приемлемым, но он все равно не стал придвигать стул обратно к столу до тех пор, пока не закрылась дверь лифта и световой индикатор не пополз вверх.

Генри напряг все мускулы и сосредоточенно дышал, стараясь усмирить гнев, чтобы тот снова над ним не возобладал. В этой эпохе его соплеменники выживали благодаря тому, что растворялись в среде, а он только что совершил потенциально фатальную ошибку, дав волю чувствам при виде газетного заголовка. Позволив проявиться своей истинной природе в закрытом пустом лифте, он почти ничем себе не навредил, но совсем другое дело — совершить подобное безрассудство при свидетеле. Хотя, конечно, он не ожидал, что Грег вдруг покажет на него пальцем, обличительно вскричав: «Вампир!»…

Фицрой испытывал чувство вины за то, что перепугал старика, и оно помогло ему утихомирить ярость. Ему нравился Грег; в этом мире равенства и демократии приятно было встретить человека, готового оказывать услуги. Его отношение к делу напоминало Генри о людях, работавших в поместье, когда он был мальчиком. Он перенесся, хоть и ненадолго, в то далекое и милое его сердцу время.

Окончательно успокоившись, вампир вышел из лифта на четырнадцатом этаже, придержав дверь для миссис Хьюз и ее мастиффа, собравшихся на прогулку. Огромный пес прошел мимо него, настороженно вздыбив шерсть на загривке и сердито урча. Как всегда, миссис Хьюз принялась извиняться.

— Право, не понимаю, мистер Фицрой. Оуэн обычно всегда такой ласковый песик. Он ни за что… Оуэн!

Мастифф, дрожа от желания броситься в атаку, втиснул свое огромное тело между хозяйкой и человеком в дверях, стараясь защитить ее от почуянной им угрозы.

— Не беспокойтесь, миссис Хьюз. — Генри убрал руку, двери начали медленно сближаться. — Нельзя ожидать от Оуэна, что он будет любить всех подряд.

Перед тем как дверям сомкнуться окончательно, он улыбнулся, глядя сверху вниз на собаку. Мастифф правильно понял, что означает этот оскал, и рванул поводок. Фицрой заулыбался чуть более искренне, когда из шахты лифта донесся, удаляясь, осатанелый лай. Проведи он десять минут наедине с собакой, и всем их разногласиям пришел бы конец. Закон стаи прост — правит сильнейший. Но Оуэн всегда расхаживал в сопровождении миссис Хьюз, и Генри сомневался, что та бы его поняла. Поскольку он не имел желания стать изгоем в глазах соседки, приходилось мириться с враждебностью мастиффа. А жаль. Он любил собак и легко сумел бы поставить Оуэна на место.

Оказавшись в квартире, за плотно запертой дверью, он снова взглянул на газету:

“ПО ГОРОДУ РАЗГУЛИВАЕТ ВАМПИР.

Тела Терри Нил и Деверна Джонса были найдены обескровленными”.

Как видно, подзаголовок точен.

И Генри знал, что он этого не делал.

Одним резким движением руки он швырнул газету через комнату и не без удовольствия наблюдал, как страницы усеивают пол, словно раненые птицы.

— Проклятье. Проклятье. ПРОКЛЯТЬЕ!

Подойдя к окну, он скинул с плеч пальто и отбросил его на диван, после чего раздвинул занавески, за которыми скрывалась городская панорама Вампиры привыкли жить поодиночке, они не искали общества друг друга, не отслеживали места обитания своих братьев и сестер. Хотя Фицрой подозревал, что делит эту территорию с другими своими соплеменниками; их могло набраться десятка два, живущих, передвигающихся, насыщающихся в пятнах света и тени, составлявших ночь, а Генри тем не менее не отличил бы их от тех людей, среди которых они вращались.

Но самое худшее, если убийца действительно вампир, — если это ребенок, один из вновь обращенных, потому как только новообращенным требовалась кровь в таких количествах и только они убивали с подобной жестокостью.

— Нет, это не мой, — произнес он, обращаясь к ночи, уткнувшись лбом в прохладное стекло. Это было не столько утверждение, сколько мольба. Каждый из его соплеменников опасался, что может породить нежеланного отпрыска, выпустит в мир подобного монстра в результате случайности. Но он-то был всегда осторожен, никогда не насыщался вновь до тех пор, пока кровь полностью не менялась, никогда не рисковал заразить своей кровью другого. Придет время, и он решится завести потомка, но перерождение смертного произойдет сознательно, и он будет рядом, чтобы присматривать за отпрыском и охранять его.

Нет, это не его ребенок. Но он не мог позволить этому чаду и впредь терроризировать город. Страх не изменяется со временем, как и реакция людей, и перепуганные горожане легко могут высыпать на улицы с факелами и острыми кольями… или их современными эквивалентами.

— А я не хочу остаток жизни провести привязанным к лабораторному столу, точно так, как не хочу, чтобы мне отрубили голову и набили рот чесноком, — сказал он в ночь.