Коньяк «Ширван» (сборник) - Архангельский Александр Николаевич. Страница 24

Но за все на свете приходится платить. Таких батистовых женщин у Александра К. никогда больше не было. Интерес к дебелым отечественным блондинкам и поджарым нервическим брюнеткам, которые заваливались на спину, молча пыхтели и чего-то ждали, у него постепенно гас; пришлось поскорей раздобреть, оплыть, стать медлительным и важным, сместить основной интерес на славу и деньги, завоевать телевизионную любовь многомиллионного советского народа, заочно вступить с ним в платоническую связь, а в начале 80-х, во время съемок очередного правильного фильма, подцепить какую-то афганскую заразу и внезапно бессмысленно умереть…

Александр К. расплатился за кубинские восторги импотенцией, ожирением, одышкой. А Че Гевара и Фидель расплатятся за романтическую связь с СССР настоящим шоком, от которого не оправятся уже никогда.

Нет, их не смутил разговор с равнодушным послом СССР (поближе к кризису его поменяют на бойкого журналиста-разведчика Алексеева), от которого поздней весной 62-го они узнали, что Хрущев намерен разместить на Кубе 66 ядерных ракет, способных снести башку всей планете. И потихоньку доставить на остров до 40 000 человек военной обслуги (посол поскромничал и на всякий случай снизил цифру до 20 000). Против этого решения возражали даже члены Президиума советского ЦК; Микоян и вовсе позволил себе невинную фронду: визируя протокол, как бы забыл приписать «за», просто подмахнул; пришлось повторно отправлять к нему фельдъегеря. А кубинцы, которые в случае чего должны были погибнуть вместе со своим свободным островом, выказали неописуемую радость. Как можно думать о личных амбициях, если необходимо защищать революцию? Тем более, что Америка недавно запретила закупки кубинского сахара, оставив их в полной сладости и худой бедности. Надо готовиться, мобилизовать нацию, обеспечивать тылы. Мы ж договорились: коммунисты друг другу помогают.

Фидель был страшно зол на Кеннеди; Че Гевара вообще всю жизнь играл в бесшабашного Троцкого; для него мир был сплошным партизанским отрядом; отразить удар из Вашингтона – лишний повод проявить героизм. Но после 22 октября, как только станет ясно – американцы все знают, тучи не помогли, – Кастро и Че ощутят непоправимую перемену. Русские советовались с ними для проформы, а действовали сами и наверняка; на их острове, в царстве их революции хозяйничали краснозвездые колониалисты. Великие кубинские бойцы почувствуют себя заискивающими египетскими вельможами, раболепными индусами, дикими камерунцами; им станет обидно, они впадут в неуправляемую ярость. 28 октября, в самый опасный момент кризиса, Кастро вообще потребует от Хрущева нанести первый ядерный удар. Но до этого трагикомического эпизода нам с тобой еще нужно дожить; погибнуть мы можем в любую секунду.

Кубинцам предстоит понять: не они управляют своей историей. Но Кеннеди не кубинец. Он американец. Он принимает личное решение, и от этого решения зависят все и зависит всё. Он снова и снова проигрывает вариант упреждающей атаки. Не в цифрах и схемах, этим пусть займется оборонный министр Макнамара, а в деятельных образах, в наплыве политических видений. Вот он жмет спусковой крючок, топит гашетку, взлетают бомбардировщики, буравят ночное небо, чередой детских пистонов взрываются самолеты на аэродромах, журналист Александр К., отлипая от смуглой плоти своей мулатки, прячется под кровать, советские инструкторы пинками гонят ленивых солдат к установкам, минутная готовность, тридцать секунд, пять, четыре, три, две, одна, пуск!..

Через миг вакуумная бомба выковырнет остатки человеческой слизи из бетонного подвала; ответная советская ракета успеет покинуть шахту, и, вращаясь, дымящейся кубинской сигарой помчится на Штаты. И еще ракета. И еще.

Разъяренные пентагоновские генералы требуют открыть огонь по Москве – с турецких баз, и деваться Кеннеди уже некуда, машина запущена, и он сам вращается шестеренкой внутри нее.

Эфир над Анкарой и Стамбулом, Анталией и Мармарисом наполняется командными голосами, всеобщая истерика преобразуется в четкую работу оружейных комплексов. Цели определены: Киев, Харьков, Чернигов, Севастополь, Краснодар. Над миром стоит скрип наводящих систем. Через шесть минут его перекроет звуковая смесь прощальных детских голосов, материнского воя, мужского мата, катакомбных песнопений: со святыми упокой… не отверзи мене от лица Твоего… иде же несть болезнь, печаль, ни воздыхание… Боже, храни Америку! Бабушка, ты больше не хочешь умирать? Мы уже умерли, светик мой, это не страшно, утешься.

Наутро приходят боевые сводки. Нет кубинских ракет, нет половины Москвы, вообще нет Майами, нет большей части Флориды, ракеты выгрызли сердцевину великой страны. Зато есть бестолковая ООН и европейски-глупое НАТО, есть обвал рынков и хаос восставших улиц. Америка кренится и только чудом остается на плаву: некому подхватить флаг первой державы мира; но силы у нее уже не те, и воля у нее не та. Советский Союз переносит потери куда легче; там не привыкли мерить историю мелкой человеческой меркой. Русские – мазохисты, они испытывают сладострастную тягу к мучению, лишь бы страдание было оправдано великой целью. И значит, Советы начнут неуклонно восходить на вершины политики, теснить Америку, дразнить китайцев и менять мировой порядок. Победа обернется поражением… нет! не поднимет он в воздух эскадрильи, не использует преимущество первого удара, не начнет войну без объявления.

Америка сильна другим, и тут у Хрущева нет никаких шансов.

Озарение пришло; решение принято.

В понедельник 22-го в Москве был арестован полковник Главного разведывательного управления Генштаба Олег Пеньковский. Шпионского скандала таких масштабов у нас никогда не было, и вряд ли когда случится. В сталинские времена страна кишела американскими, английскими, японскими, германскими агентами и пособниками мировой закулисы; чуть не каждому второму предъявляли обвинение в измене. Но то горячечные фантазмы НКВД, а это самая что ни на есть суровая реальность; человек действительно ухитрился добыть и сдать врагу секреты ядерного ракетостроения. Так что по части предательства 1962 год тоже резко выбивается из общего ряда.

Формально Пеньковский служил каким-то там координатором при Совете Министров; сводил советских военных с европейскими заводчиками. Первым помогал красть секреты, вторым – получать заказы. В реальности занимался другим. Породнившись с членом военсовета Московского округа Гапановичем, сдружившись с начальником КГБ Серовым и женив своего приятеля на дочери главного маршала артиллерии Варенцова, он встроился в самую секретную систему государственной информации: семейную. Расслабленные гости, домашние праздники, шашлыки на природе; селедочка под водочку, балычок под коньячок. А на завод к себе полковника ГРУ пригласите? А на завод – пригласим.

В 1961-м он завербовался в английскую разведку; договорился, что в случае опасности его передадут надежным дальнобойщикам, упрячут в тайник на днище трейлера и увезут в Хельсинки. Нужно было только подать условный сигнал.

Сигнала Пеньковский так и не подал. Хотя хвост почувствовал еще в августе. Но зато перед самым арестом набрал необходимый номер и передал шифрованную фразу, означавшую: внимание! боевая готовность! Советы готовы нанести ядерный удар.

В этот же самый день, 22 октября 1962 года, журналистов пригласили в Белый дом. Черных, белых, желтых; все континенты, все каналы, все агентства. При входе их встречали огромные щиты, рассекреченные фото со спутника: крупным планом советские установки, мелким шрифтом американские комментарии. Вы хотели доказательств? вот они, вид сверху. Папуасские копья ракет, камуфляж как повязка из перьев, плохо прикрытый срам. Дикари бросают вызов планете; от имени планеты Америка этот вызов примет. Но не таясь и не прячась, прилюдно, в прямом эфире, на глазах у всех.

Телевидение только зарождается, но за ним уже будущее; в него, в стремительный поток световых лучей, перетечет война, в нем утонет экономика, в нем растворится без остатка политика; так и знайте. А там, где телевидение не развито, запустим фототелеграф, выстрелим по врагу картинкой: информация отныне будет страшнее, чем шрапнель. Пускай старомодные жулики прячутся в средневековых катакомбах Кремля; современность устроена иначе, она вся наружу, а на миру и смерть красна. Куба будет взята в кольцо, Америка станет царицей морей и объявит морскую блокаду; кто сунется на помощь врагам демократии – сильно о том пожалеет. Причем пожалеет прилюдно, на виду у планеты.