Глаза ребёнка - Паттерсон Ричард Норт. Страница 21

— Вот оно, хваленое право на хранение и ношение оружия, — наконец произнес он. — Наши свободы — это святое. Святое не тронь. А за ценой мы не постоим.

Терри показалось, что Паже произнес это как нечто обыденное, о чем говорил уже много раз.

— Однажды, — продолжал Крис, — мы с Уолли Мэтьюзом обсуждали тему моего выступления. Я предложил сосредоточить внимание на проблеме контроля за огнестрельным оружием. В ответ Уолли покачал головой. «Попробуй выдели это в выступлении, — сказал он. — Неприятностей не оберешься. Прежде всего со стороны производителей оружия и их лобби, а остальные скажут, что ты против законности и порядка». И, к несчастью, он прав.

Терри слушала его, не в силах вымолвить ни слова. Наконец они прибыли в Москонский центр.

В зале собралось около пятисот человек, преимущественно белых, среднего возраста. Не всех еще облетело страшное известие. Сидя в первом ряду, Тереза размышляла, когда Криса представляли аудитории, как он поведет себя в этой ситуации.

Повисла напряженная пауза, потом он начал говорить:

— Сегодня утром, как раз в то время, когда я корпел над текстом моего выступления, на территорию детского парка в Окленде вошел вооруженный автоматом человек и расстрелял семерых детей. Двое из них были его детьми, пятеро других просто подвернулись под руку. Все семеро мертвы.

По залу прокатился глухой ропот. Терри содрогнулась, услышав это сухое монотонное сообщение.

— Я подготовил неплохую речь, — продолжал Крис. — Это был вполне сдержанный обзор недостатков и пороков нашей системы уголовного права. Произнеси я сегодня эту речь, и моя цель была бы достигнута — я показал бы вам, что вполне гожусь на роль сенатора Соединенных Штатов. Как и большинство ораторов — даже из числа либералов, — затрагивающих тему преступности, я собирался лишь вскользь упомянуть о проблеме контроля над огнестрельным оружием. — Его голос выдавал скрытую иронию слов. — Уверен, это было бы лишним подтверждением моей политической зрелости.

Зал притих.

— У меня нет никакого оружия, — говорил Крис. — Кроме как в армии, я никогда не стрелял. Возможно, поэтому мне нетрудно заметить, что в Америке стрелковое оружие в основном применяют те, кто грабит бакалейные лавки или совершает преступления на бытовой почве. — Он помолчал, потом заговорил снова, впервые повысив голос:

— С каких это пор, осмелюсь спросить, АК-47 принято считать спортивным оружием? Если разрядить обойму в оленя, от того не останется даже рогов, чтобы повесить на стену. А правда заключается в том, что если в других странах автоматическое оружие применяется в ходе военных действий, то у нас его используют, чтобы убивать мирных людей — дома, на улице, в магазине. Сегодня утром мы снова применили такое оружие. Чтобы убить детей. В зале поднялся неодобрительный гул. Перекрывая его, Крис сказал: — Я не оговорился: это мы применили оружие. Большинство несет ответственность за это. Производители оружия лоббируют политиков, набивая деньгами их сейфы. Политики охотно принимают эти деньги и охмуряют остальных, устраивая пустопорожние дебаты в поддержку законодательства, которое превратило нашу страну во всемирный стрелковый полигон. А мы с вами не можем призвать их к ответу. Взять, к примеру, меня, который требует обуздать распространение оружия, только когда выступает на вечеринке, и за всю свою жизнь не сделал ничего, чтобы остановить трагедию, подобную сегодняшней, разве что сам никого не застрелил.

Терри хотела посмотреть вокруг, но не могла оторвать глаз от Криса.

— Полагаю, мое выступление аполитично, — продолжал Паже. — На самом деле мне наплевать. Потому что наша политика питается хохмами. Я знаю политиков, чьим лозунгом, похоже, стали слова: «Любите их, пока они не родились». Наша экономика все более и более опирается на людей, которые сами ничего не производят — в их числе и юристы, — а заняты лишь тем, что перекачивают деньги в карманы таких же непроизводителей и обратно. Мы несем какой-то вздор насчет информационного общества, игнорируя основополагающее правило компьютерного века: намусорил — убери. А все потому, что наша система народного образования лежит в руинах. И мы, видимо, окончательно смирились с тем, что бок о бок с нами существуют низшие слои — неимущие и нацменьшинства. Просто-напросто махнули на них рукой.

Короче говоря, наша политика — несерьезное занятие. Потому что она не затрагивает серьезных проблем. Если кому-то нужно доказательство — вот оно: семеро детей, погибших из-за того, что политическая система страны оказалась слишком труслива и равнодушна, чтобы защитить их. Такое выступление не требует особого труда. Смерть детей кого угодно подвигнет на гневные слова. Но в дальнейшем я рассчитываю заняться куда более трудным делом: я буду задавать серьезные вопросы и предлагать столь же серьезные ответы. Иначе нет смысла заниматься политикой. — Крис расправил плечи. — Я надеюсь быть услышанным. А если меня и не услышат, по крайней мере, я знаю, что уже не буду чувствовать себя хуже, чем сегодня утром. Спасибо.

Он сел. Спустя мгновение Терри вдруг увидела, что зал аплодирует стоя, сверху волнами накатывались овации.

Через час они возвращались домой. Терри сидела за рулем и казалась задумчивой.

— Ты молодец, — произнесла она, прервав затянувшееся молчание. — Больше чем молодец. Я слышала, вокруг говорили, что ты можешь выиграть, даже невзирая на происки Джеймса Коулта.

— Я просто подумал об этих несчастных родителях, — сказал Крис, отрывая взгляд от окна. — Знаешь, чего я хочу? Заняться чем-нибудь с детьми.

Но дома их встретила тишина. Прислушиваясь, они посмотрели друг на друга; Терри подумала, что в них сработал родительский инстинкт — когда умирают чужие дети, еще острее переживаешь за своих.

— Наверное, пошли в парк, — предположил Крис. — Видимо, Карло надоели куклы.

Терри улыбнулась. Сверху послышался приглушенный звук детского голоса.

Они поднялись в спальную комнату Криса. В ванной плескалась вода.

В огромной ванне барахталась Елена в окружении игрушечных человечков. Карло, сидя на полу у стены, наблюдал за девочкой и слушал приемник — передавали футбол.

— Я принимаю ванну, — радостно объявила она, — с Карло и моими друзьями.

— Это я вижу, — промолвила Тереза.

Карло сдвинул на затылок кепку и объявил:

— Она сказала, что хочет залезть в ванну. Даже от мороженого отказалась. Она купается, когда одна дома? Я толком не помню, как это было в мои пять лет.

— Я пригляжу за ней, — ответила Терри и обратилась к Елене: — Тебе нравится эта ванна?

— Да, огромная.

В подтверждение своих слов девочка изогнулась, раскинула руки и вытянулась во всю длину. Терри вздрогнула, шокированная этой позой, которая не очень вязалась с возрастом дочери.

— Я остаюсь здесь с Карло, — заявила та.

Как это часто случалось в последнее время, в голосе Елены слышался некий вызов, желание казаться самой себе взрослой. Терри повернулась к Карло и с улыбкой сказала:

— Я сменю тебя. Думаю, на сегодня с тебя довольно.

Карло с облегчением вздохнул.

— Пойду схожу к Кэти. Ничего? — спросил он отца.

— Валяй.

Провожая Карло, Крис рассказал ему о своем выступлении. Елена сверху наблюдала за ними. Остаток дня она была угрюма и замкнута.

Терри объяснила это ее привязанностью к Карло. А через две недели, в пятницу, Терезе на работу позвонила Лесли Уорнер.

— Мне не хотелось бы беспокоить вас, — сказала она. — Но боюсь, у Елены проблемы в школе.

— Я вас слушаю.

Уорнер смешалась, подыскивая слова:

— Елена очень… смущена происшедшим, и я вас прошу, когда будете говорить с ней, постарайтесь быть сдержаннее.

— Договорились. — Терри почувствовала раздражение. — Так о чем же я должна говорить с ней сдержанно?

— Это произошло на школьном дворе, где стоят несколько контейнеров для мусора. Иногда дети прячутся там. Сегодня Елену нашли за этими контейнерами с мальчиком, его зовут Мэттью. Она сняла трусики и показывала ему свои гениталии.