Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур. Страница 8

«Она сможет встать только через несколько дней — больше ничего не известно». Но думает ли она о нем, представляет ли себе, как он страдает? Может быть, Анна догадается, что последний, кто справлялся о ней, был именно он?.. Барин сердечно благодарит, не она, он: может быть, Анне даже не скажут… Да, но что с ней? Названия сотни болезней одновременно пронеслись в сознании.

Через несколько дней встанет, значит, не может быть ничего серьезного… Но ведь так говорят всегда. Когда его отец был при смерти, людям говорили то же самое…

Он заметил, что бежит, потому что снова очутился на людной улице, где надо было пробиваться сквозь толпу прохожих. Он знал, что время до завтрашнего вечера покажется ему вечностью.

Проходили часы, и он порой сам удивлялся, что никак не может поверить в серьезную болезнь возлюбленной. Потом ему снова показалось грехом то, что он так спокоен… А после обеда — как давно уже этого не было! — он несколько часов читал книгу, словно ему нечего бояться и нечего желать.

Когда Альберт очутился вечером на углу улицы, посыльный был уже там. Сегодня он еще получил поручение по возможности вступить в разговор со служанкой и выяснить, чем же больна ее барыня.

Прошло больше времени, чем вчера, и человек мог бы уже вернуться. Альберт начал волноваться. Посыльный вышел из дома почти через четверть часа. Альберт бросился к нему.

— Барыне очень плохо…

— Что? — вскрикнул Альберт,

— Сказали, что барыне очень плохо.

— С кем вы говорили? Что вам сказали?

— Служанка сказала, что болезнь очень опасна…

— Сегодня были уже три врача, и барин в полном отчаянии.

— Дальше… дальше… что с ней? Вы не спросили? Ведь я же вам…

— Конечно!.. Говорят, что это тифозная горячка, и больная уже два дня без сознания.

Альберт остановился и посмотрел на него отсутствующим взглядом… Потом спросил:

— Больше вы ничего не знаете?

Посыльный начал рассказ сначала, и Альберт слушал, словно каждое слово открывало ему что-то новое. Потом заплакал и вернулся к дому возлюбленной. Да, теперь, конечно, никто не помешает ему стоять здесь; кому до него дело там, наверху? И он, не отрываясь, смотрел вверх, на окна спальни, словно хотел проникнуть взглядом сквозь стекла и шторы.

Комната, где лежит больная… Да! Так естественно, что там, за этими мрачными окнами тяжело больная! Как мог он не понять этого в первый же вечер? Сейчас ему совершенно ясно, что иначе и быть не могло. К дому подъехал экипаж. Альберт быстро подошел к подъезду и увидел, как из экипажа вышел человек — это был несомненно врач — и исчез в дверях. Альберт остался ждать его возвращения в смутной надежде прочесть что-нибудь по выражению его лица…

Несколько минут он стоял совершенно неподвижно, а потом земля вместе с ним начала то медленно подниматься, то опускаться. Вдруг он почувствовал, что глаза его закрыты, а когда открыл их, ему показалось, что он уже много часов стоит здесь в полузабытьи и теперь очнулся освеженный.

Поверить в то, что она тяжело больна, он еще мог, но в то, что болезнь опасна, — нет… Так молода, так красива и так любима… И вдруг в мозгу промелькнули слова «тифозная горячка»… Он толком не знал, что это такое. Ему пришло на ум, что он не раз встречал это название в траурных объявлениях, где оно приводилось как причина смерти. И вот Альберт представил себе напечатанными ее имя, возраст и тут же слова: «Скончалась двадцатого августа от тифозной горячки…» Нет, это немыслимо… Теперь, когда он все так отчетливо себе представил, это казалось совершенно невозможным… было бы просто дико, если бы через несколько дней он действительно прочел такое объявление. Он надеялся, что перехитрил судьбу,

Из ворот вышел доктор. Альберт почти забыл о нем — сейчас у него перехватило дыхание. Лицо врача было совершенно бесстрастно и серьезно. Он назвал кучеру адрес, сел в экипаж и уехал.

«Почему же я не спросил?» — подумал Альберт. Но он был рад, что не сделал этого. Ведь, скорее всего, ему пришлось бы услышать что-нибудь очень плохое. А так он мог еще надеяться… Он медленно отошел от дома и решил вернуться сюда не раньше, чем через час… И вдруг ему представилось, как она придет к нему впервые после выздоровления… Картина была настолько ясной, что он изумился. Он знал даже, что в этот день будет моросить унылый дождь. На ней плащ, который она сбрасывает в прихожей… и бросается в его объятия. Только плакать может она, только плакать. «Вот я опять с тобой…» — шепчет она наконец. Но вдруг Альберт содрогнулся… Он знал, что этого не будет — никогда, никогда… Теперь судьба перехитрила его!.. Анна никогда больше не придет сюда — пять дней назад она была у него в последний раз. Он позволил ей уйти навсегда и не знал этого…

Альберт снова бежал по улицам, мысли вихрем проносились в мозгу. Он страстно желал вдруг потерять сознание. Опять он очутился возле ее дома… Ворота были еще открыты, наверху, в столовой и спальне, горел свет… Альберт кинулся прочь. Он знал: еще мгновение, и он бросится наверх, к ней, к возлюбленной. И как было ему свойственно, он и эту картину представил себе со всей ясностью.

Он видит, как муж, сразу все поняв, подбегает к неподвижно лежащей больной, трясет ее и кричит: «Твой любовник пришел, твой любовник…» Но она уже мертва…

… В тяжелых кошмарах прошла ночь, в тупой усталости день. Уже в одиннадцать часов утра он снова отправил посыльного. Теперь это было безопасно: кто обратит внимание на людей, которые приходят справляться? Ответ гласил: без изменений…

Все время до обеда он пролежал дома на диване в забытьи. Полное равнодушие ко всему. Он думал: «Как хорошо быть таким усталым!»

… Альберт спал очень долго, Но когда стемнело, вдруг вскочил в каком-то изумлении, словно сейчас, впервые за все это тревожное время, наступило прозрение. Непреодолимое желание узнать правду овладело им — сегодня он должен сам поговорить с доктором. Он поспешил к ее дому. Возле него стояла привратница. Он подошел и, сам изумляясь своему спокойствию, спросил просто:

— Как чувствует себя госпожа…?

— О, очень плохо, она уже никогда не встанет…

— А! — ответил Альберт очень вежливо и добавил: — Как печально!

— Конечно, — сказала привратница, — очень печально — такая молодая, красивая женщина. — И сразу же исчезла в воротах.

Альберт посмотрел ей вслед… Она, безусловно, ничего не заметила, подумал он, и тут же у него мелькнула мысль, не отважиться ли проникнуть в квартиру, поскольку он такой мастер представляться…

Подъехал экипаж доктора. Альберт поклонился, и тот приветливо кивнул ему. Это было приятно — теперь он, в известной степени, знаком с врачом, и будет легче обратиться к нему с вопросом, когда он выйдет из дома… Альберт стоял неподвижно, испытывая облегчение от мысли, что врач у нее. Он долго не выходил. Значит, какая-то возможность спасти ее еще есть, Иначе ни к чему оставаться там столько времени. Или, быть может, уже агония… Или… О, прочь, прочь, прочь! Ему хотелось отогнать все мысли, от них мало толку — ведь все возможно. Вдруг ему показалось, что он слышит голос доктора. Он различил даже слово: кризис. Альберт невольно взглянул на закрытое окно, размышляя о том, возможно ли при известных обстоятельствах, например, во взволнованном состоянии и при обостренных чувствах, расслышать слово человека даже сквозь закрытое окно. Да, конечно, он же слышал, слышал не в воображении, а как слово, действительно произнесенное.

… В этот момент врач вышел из дома. Альберт подошел к нему. Тот принял его, очевидно, за родственника и, прочитав в глазах невысказанный вопрос, покачал головой. Но Альберт не хотел понимать.

— Разрешите спросить, господин профессор, как…

Поставив уже ногу на ступеньку, врач снова покачал головой.

— Очень плохо, — сказал он, подняв глаза на Альберта. — Вы брат, не правда ли?..

— Да… — сказал Альберт.

Взглянув с сочувствием на молодого человека, доктор сел в экипаж, кивнул ему и уехал.

С тяжелым сердцем смотрел Альберт вслед экипажу, словно с ним исчезла последняя надежда. Потом пошел прочь. Он тихо разговаривал сам с собой, бормотал почти бессвязные слова, стуча зубами от озноба. Что же мы будем сегодня делать?.. За город уже поздно, за город уже поздно. Уже поздно, уже поздно… Да, я печален! Разве я печален? Убит горем? Нет, я прогуливаюсь и не чувствую ничего, совершенно ничего. Я мог бы сейчас пойти в театр или поехать за город… О нет, мне только так кажется… я просто схожу с ума от тревоги! Да… встревожен, потрясен! Это момент наивысшего напряжения, необходимо его запомнить. Совершенно ясно понимать что-то и ничего не ощущать… ничего… ничего. Его бил озноб. Домой, домой! Когда-то я, кажется, уже пережил нечто подобное… но когда, когда это было?..