Мэр Кестербриджа - Гарди Томас. Страница 30

— Да. Я иду туда.

— Я пойду с вами.

Хенчард не ответил, и Доналд принялся негромко напевать песню, но, подойдя к дому умершего фермера, спохватился и сказал:

— Что это я! У них отец умер, а я тут песни распеваю. И как это меня угораздило позабыть?

— А вы очень боитесь, как бы кого-нибудь не обидеть? — заметил Хенчард, криво усмехаясь. — Ну, конечно… я знаю… особенно меня!

— Простите, если я вас обидел, сэр, — отозвался Доналд, остановившись, и на лице его отразилось раскаяние. — Но почему вы так говорите… и думаете?

Туча, омрачавшая чело Хенчарда, рассеялась, и когда Доналд умолк, хозяин повернулся к нему, глядя не столько ему в лицо, сколько на грудь.

— Я кое-что слышал, и это меня раздосадовало, — сказал он. — Поэтому я говорил с вами резко, позабыв о том, какой вы на самом деле. Вот что: не стану я здесь возиться с этим сеном… вы, Фарфрэ, сумеете справиться лучше меня. К тому же они ведь послали за вами. Мне надо попасть на заседание городского совета в одиннадцать, а сейчас уже около этого.

Так они расстались, восстановив свои дружеские отношения, и Фарфрэ не стал расспрашивать, что значат не совсем для него понятные слова Хенчарда. А Хенчард опять успокоился, но все же с тех пор всегда думал о Доналде с каким-то смутным страхом и часто жалел, что раскрыл перед ним всю душу и посвятил его в свою тайну.

Глава XVI

Вот почему Хенчард мало-помалу стал более сухо обращаться с Доналдом. Он был вежлив с ним, преувеличенно вежлив, и Фарфрэ изумлялся, впервые заметив, как хорошо воспитан его хозяин, которого он до сих пор считал искренним и сердечным, но несдержанным. Теперь Хенчард лишь очень редко клал руку на плечо молодого человека, чуть не пригибая его к земле грузом своих дружеских чувств. Он перестал ходить на квартиру к Доналду и кричать в коридоре:

— Эй, Фарфрэ, дружище, идем к нам обедать, нечего здесь сидеть одному взаперти!

Но в их деловых отношениях не изменилось почти ничего.

Так шла их жизнь до того времени, пока по всей стране не было предложено устроить народные гуляния, чтобы отпраздновать одно важное событие, которое произошло недавно.

Некоторое время Кестербридж, от природы медлительный, не отзывался на предложение. Но вот однажды Доналд Фарфрэ заговорил об этом с Хенчардом и попросил выдать ему несколько парусиновых полотнищ, какими укрывают стога, так как в день национального праздника он вместе с приятелями хочет устроить танцы, а для этого нужно помещение, за вход в которое можно будет взимать плату «по стольку-то с головы».

— Берите сколько хотите, — сказал Хенчард.

Управляющий пошел за покрышками, а Хенчарда обуял дух соперничества. Конечно, он как мэр сделал большое упущение, до сих пор не устроив заседания, чтобы обсудить празднование события. Но Фарфрэ, будь он неладен, успел забежать вперед, и отцам города, жившим по старинке, не удалось первым проявить инициативу. Однако было еще не поздно, и, поразмыслив, Хенчард решил взять на себя организацию развлечений, если только другие члены городского совета согласятся поручить это дело ему. Члены совета очень охотно пошли ему навстречу, так как сами они в большинстве были малоподвижными старцами, не склонными обременять себя заботами.

Итак, Хенчард занялся организацией великолепного народного гулянья — гулянья, достойного древнего города. А о танцах Фарфрэ он почти позабыл и, лишь изредка вспоминая о них, говорил себе: «Взимать входную плату „по стольку-то с головы“!.. Узнаю шотландца!.. Кому придет охота вносить хоть что-нибудь „с головы“?».

Он, мэр, решил, что все устроенные им развлечения будут бесплатными.

Он уже так привык во всем полагаться на Доналда, что ему трудно было удержаться и не позвать его на совет. Но он поборол себя и не посоветовался с молодым человеком. Нет, думал он, Фарфрэ со своим проклятым светлым умом предложит такие новшества, что он, Хенчард, волей-неволей опустится до роли второй скрипки и будет только подыгрывать своему изобретательному управляющему.

Все одобрили мероприятия, предложенные мэром, особенно когда стало известно, что расходы он целиком берет на себя.

К городу примыкал поросший травою холм, обнесенный древним квадратным земляным валом (земляные валы, квадратные и неквадратные, встречались в этой местности так же часто, как черника), и здесь кестербриджцы обычно устраивали гулянья, собранья и овечьи ярмарки, для которых на улицах было слишком тесно. Один из склонов холма спускался к речке Фрум, и с любого места здесь открывался вид на много миль вокруг. Этот живописный уголок должен был стать ареной подвигов Хенчарда.

Мэр велел расклеить по городу длинные розовые афиши, гласившие, что здесь будут устроены разного рода игры, и нанял целый отряд рабочих, за которыми наблюдал сам. Установили вымазанные салом шесты для лазанья, увенчанные копчеными окороками и сырами местного производства. Поставили рядами барьеры для бега с препятствиями, а через речку перекинули скользкую жердь и на том берегу привязали живую свинью, выращенную в окрестностях города; свинья должна была поступить во владение того, кто изловчится перейти по жерди на другой берег и добраться до нее. Заготовили тачки и ослов для гонок; построили помост для бокса, борьбы и прочих кровавых потех; собрали мешки для «прыганья в мешках». Кроме того, Хенчард, верный своим принципам, решил устроить грандиозное чаепитие и приглашал всех, кто жил в городе, на это даровое угощение. Столы расставили параллельно внутреннему скату вала и над ними протянули тент.

Проходя по городу, мэр видел неказистое сооружение Доналда Фарфрэ в Западной аллее — шатер из покрышек разных цветов и размеров, подвязанных как попало к переплетающимся наподобие свода ветвям. Теперь Хенчард успокоился, полагая, что сам подготовился к празднику гораздо лучше.

Настало утро. Небо, необычно ясное в течение предыдущих двух дней, теперь заволокло тучами, погода грозила испортиться, подул сырой ветер. Хенчард пожалел, что был так уверен в устойчивости ясной погоды. Но было уже поздно что-либо отменять или откладывать, и гулянье началось. В полдень стал накрапывать дождь; мелкий, но упорный, он моросил, усиливаясь так незаметно, что трудно было сказать точно, когда пришел конец сухой погоде. Час спустя этот мелкий дождик превратился в монотонное бичевание земли небом — в потоки воды, конца которым не было видно.

Горстка гуляющих геройски держалась на поле, но к трем часам Хенчард понял, что его гулянье провалилось. С окороков на шестах капала коричневая жидкость — разбавленная водой копоть, — свинья дрожала на ветру, шероховатость досок на столах ощущалась под прилипшими к ним мокрыми скатертями, так как дождь проникал под тент, а подвешивать боковые стенки было уже бесполезно. Местность за рекой скрылась из виду; ветер играл импровизации на веревках тента, как на эоловой арфе, и наконец принялся дуть с такой силой, что все сооружение рухнуло на землю и тем, кто искал здесь защиты от дождя, пришлось выползать из-под тента на четвереньках.

Но к шести часам буря утихла, и сухой ветерок стряхнул влагу с травы. Казалось, что намеченную программу все-таки удастся выполнить. Тент снова натянули; оркестр вызвали из убежища, где он скрывался от дождя, и приказали ему играть, а там, где раньше стояли столы, освободили место для танцев.

— Но где же люди? — спросил Хенчард после того, как целых полчаса танцевали двое мужчин и одна женщина. — Все лавки закрыты. Почему никто не приходит?

— Пошли в Западную аллею, на танцы к Фарфрэ, — ответил один из членов совета, оставшийся на поле с мэром.

— Таких, должно быть, немного. А где же весь народ?

— Все, кто вышел на улицу, — там.

— Ну и дураки!

Хенчард, нахмурившись, отошел. Двое-трое юношей принялись было мужественно карабкаться на шесты, чтобы окорока не пропали даром, но зрителей у них не было, и в общем вся картина производила такое унылое впечатление, что Хенчард приказал кончить гулянье, прекратить чаепитие, а угощение раздать городским беднякам. Вскоре на поле не осталось ничего, если не считать барьеров, тента и шестов.