Питомка Лейла - Григорьев Сергей Тимофеевич. Страница 21
Управитель исходил гневом и отчаянием. Напрасно он искал забвения в разнообразных утехах. Что творится в доме управителя, никто не маг узнать. Однажды вечером поселяне услышали раздирающие душу вопли и увидели Леониду, бегущую в растерзанном виде к своему дому. Вскоре за ней туда прибежал Ипат, и они замкнулись в доме вдвоем и никого не впускали. Из дома управления от принца шли послы за послами и, стуча в окна, запертые ставнями на болтах, требовали именем управителя, чтобы Леонила вернулась. Им отвечало одно молчание. Тогда явились посланцы за Ипатом, чтобы шел скорее: управитель собрался куда-то ехать, велел заложить лучшую тройку и приказывает Ипату править лошадьми.
— Сейчас выйду, — ответил Ипат…
Запоры загремели. Дверь открылась. Леонила вышла проводить Ипата за ворота, обвила его шею руками и зарыдала. Ипат отстранился. И конюх, посланный за Ипатом, увидел, как Ипат снял со своей руки одно за другим два обручальных кольца и надел Леониле на палец…
Ипат подал тройку к барскому крыльцу, едва сдерживая стоялых жеребцов. Слуги подсадили князя Гогенлоэ-фон-Шиллингфюрст в тарантас еле живого — он был пьян, но нагайка болталась у него, надетая ременной петлей на руку.
Тройка сорвалась с места и пропала в ночной тьме. От тряски управитель на некоторое время очнулся и, опоясав плечи Ипата нагайкой, крикнул:
— Гони, гони! Пой песню!
А потом опять повалился в тарантас и что-то бормотал.
Ипат свистнул и запел. Не получив никаких приказании, куда именно ехать, Ипат направился по дороге к селу Курдюм, на Волге. Меж селами Курдюмом и Пристанным есть крутая лучка, где струя бьет прямо в гору и даже в самую межень подмывает яр: понизу, берегом, нельзя пройти никогда, и даже бурлацкая тропа здесь идет верхом, по краю высокого обрыва, а под обрывом — стрежень самый и глубина. Тройка поскакала тут под гору, одолев увал, и принц вновь очнулся от свежего ветра с реки. Управитель снова настегал Ипата и закричал:
— Гони! Гони! Пой песню!
Ипат закричал:
— Эх! Пропадай моя душа!
Тройка круто повернула с дороги и, вздымая горький от полыни прах земли, понеслась к обрыву. Управитель догадался и хотел выпрыгнуть из тарантаса. Но было поздно. Тройка ринулась в Волгу с обрыва; послышался шумный всплеск воды, и все утихло.
Тарантас и тройка через три дня всплыли в верховьи Тарханки, повыше Саратова, а тела управителя и кучера остались неразысканными. Возникшее дело предано было забвению за нерозыском виновных. Злодей — если это были злодейство — погиб вместе со своей жертвой. А можно было думать и так, что гибель Ипата и управителя была случайна: и кучер и седок, — это все показали согласно, — были, отправляясь в свой последний вояж, жестоко пьяны, кони рьяны. Путники могли сбиться с пути, и кучер не сдержал коней на круче.
После гибели жестокого управителя Мариинская колония некоторое время была без призора. Только беспрестанно наезжали то управляющий палатою государственных имуществ, то окружные начальники с увещаниями исполнить требования начальства — подчиниться в полной мере ведению министерства государственных имуществ. Начальники свое, а крестьяне свое. Привыкшие к покорности казенных крестьян начальники не могли выносить противоречия, и только кто-нибудь из бывших питомцев начнет доказывать свои права и излагать свои требования, — окружной раскричится: «молчать!» И несчастного сейчас же ведут в острог.
Однажды приезжает окружной начальник и начинает беседу с крестьянами. Те молчат.
— Слышите, что говорят вам? — Молчат. — Ну ты, старик, слышишь? — Молчит.
Наконец натешившись над ним, крестьяне говорят:
— Да как же вам отвечать, если вы каждого, кто заговорит, берете в острог!
Окружной махнул рукой, уехал и доложил по начальству, что бывшие питомцы согласились принять новое положение. Объявить его приехал губернатор в сопровождение множества чиновников и двух жандармских офицеров; их Мариинская колония увидала в первый раз. Приехали с губернатором еще несколько солдат на возу с розгами. Дело было уже зимою. Созвали крестьян, и губернатор прочитал им следующее повеление:
«Господину министру государственных имуществ.
Рассмотрев доклад ваш о новом устройстве Мариинской колонии, учрежденной в 1828 году из питомцев Московского воспитательного дома, повелеваем:
1. Для сближения поселян колонии с сословием, к которому они принадлежат, название питомцев отменить и наименовать их государственными крестьянами. 2. Из существующих ныне пяти селений с выселком образовать Мариинское сельское общество, с причислением оного к ближайшей волости Саратовского округа. 3. Все те семейства бывших товарищей и малолетков, которые поныне не имеют хозяйства или из числа настоящих хозяев, по нерадению или безнравию, должны быть удалены из Мариинского общества и приселены к многоземельным селениям Саратовской и соседних с нею губерний. 4. Настоящего состава Мариинского общества (по 50 дворов в каждом и выселки из 10 дворов) не увеличивать и новых не заводить, а к отведенным каждому селению и выселку землям (по 30 десятин на двор) прирезать в запас, на случай увеличения народонаселения, пятую часть; затем из земель излишних часть отделить под ферму, а остальные отдавать в оброчное содержание, впредь до распоряжения оными по усмотрению. 5. Сохранение семейных участков или раздел отведенных селениям и выселку земель по душам, полагая на каждую по 8 десятин удобной и 1 десятине леса, предоставить местному управлению с утверждения министра государственных имуществ. 6. Дарованные в 1828 году колонии: а) льготу от рекрутства на 40 лет со времени водворения каждого семейства, б) освобождение навсегда от питейных домов и выставок — сохранить для Мариинского общества без изменения: равномерно сохранить для семейств, поселенных в выселке, в 1849 г. основанном, 12-летнюю льготу от казенных повинностей: прочих же, водворенных в 5 селениях, с минованием для них таковой 12 летней льготы, — подчинить в отношении государственных, земских и общественных повинностей и наполнения запасных хлебных магазинов одинаковым с государственными крестьянами обязанностям. 7. Малолеткам и товарищам, выселяемым из Мариинского общества в многоземельные селения Саратовской и смежных с нею губерний, предоставить, согласно нашему повелению 16 марта 1828 года, 40-летнюю льготу от рекрутства и 12-летнюю от исправления казенных повинностей, считая оба сии срока от водворения каждого в свой дом; а надел землями и обложение оброком, по миновании льготных лет, производить на одинаковом со старожилами положении. 8. Учебную ферму сохранить, но количество отведенной под оную земли ограничить такою пропорциею, которую сами воспитанники могут обрабатывать. 9. Расходы на содержание фермы, по утвержденному нами 26 мая 1847 года штату, а также издержки на окончательное устройство Мариинского общества и на предстоящие для оного выселения употреблять из запасного капитала, в который обращать, попрежнему, доходы с земель и оброчную поземельную подать с крестьян Мариинского общества; о расходах же и остатках сего капитала представлять нам ежегодно отчет. 10. Для облегчения крестьян при новом устройстве Мариинского общества числящуюся на них недоимку, накопившуюся со времени нахождения колонии в ведомстве Московского опекунского совета и составлявшую по минувший сентябрь месяц 6161 руб. сер., сложить, а остальную, сколько таковой будет состоять по 1 января 1852 года, рассрочить с того времени на 10 лет, по равной части в каждом году.
«При подписании сего указа Его Императорскому Величеству благоугодно было пояснить 4-й пункт оного тем, что воспрещение новых водворений хозяйствами относится токмо к питомцам воспитательного дома, которые уже за сим принимаемы и поселяемы быть не должны.