А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2 - Соболевский С. А.. Страница 25
], как она мила!
1830 год
Вечер накануне моих именин. <Суббота, 1 февраля> 1830 год. <...> Дни проходили за днями, мне было все равно; сердце, имевшее большие горести, привыкает к малейшим испытаниям. Пустота, скука заменила все другие чувства души; любить, я почти уверена, что не могу более, но это все равно, да, теперь мне все все равно. <...>
<1833 год>
Прием при дворе на журфиксе в Эрмитаже 1-го января 1833. Прошло целых два года, и мой Журнал не подвинулся вперед. Дружба моя с милыми Блудовыми[298
] занимает все минуты, остающиеся от шумной пустой светской жизни. Наша переписка — настоящий журнал: не худо вкратцах описать теперешнюю мою жизнь. Два слова ее ясно представят: я беззаботно спокойна.
Познакомившись с Antoinette и Lydie, мы скоро сделались неразлучны: да и не могло иначе быть, кто коротко их узнает, тот верно полюбит мы поняли друг друга, мы жили душою: наш мир — не светский мир, он — мир души, он — мир воображения. Усталая от холодности светской, от пустого занятия всегда в нем думать об себе, о том, чтобы не скомпрометировать себя, презирая расчеты молодых девушек, не понимающих самоотвержения, я схватилась с жадностию <за> протянутую руку, яприцепилась к ним, они оживили меня, как Пигмалион свою статую, я снова начала жить, чувствовать, любить! О, как сладостно истинное чувство дружбы, и как они его умели постигнуть! Примите же, друзья, мою благодарность; оживленная вами, я снова стала жить, пылать, чувствовать, понимать все великое, и вы вынуди из сердца тернь, которую там оставили обманы света.
Pet. 1835 2 Fevrier (Пет<ербург>, 1835, <суббота>; 2 февраля)
v
Е. Е. СИНИЦЫНА[299
]
РАССКАЗЫ О ПУШКИНЕ, ЗАПИСАННЫЕ В.КОЛОСОВЫМ[300
]
В январе 1826 или 1827 года приехала я в Старицу вместе с семейством Павла Ивановича Вульфа. Тут на семейном бале у тогдашнего старицкого исправника, Василья Ивановича Вельяшева, женатого на сестре Павла Ивановича, Наталье Ивановне, я и встретила в первый раз А. С. Пушкина[301
]. Я до этого времени не знала Пушкина и ничего про него не слыхала и не понимала его значения, но он прямо бросился мне в глаза. Показался он мне иностранцем, танцует, ходит как-то по-особому, как-то особенно легко, как будто летает; весь какой-то воздушный, с большими ногтями на руках. «Это не русский?» — спросила я у матери Вельяшева, Катерины Петровны. «Ах, матушка! Это Пушкин, сочинитель, прекрасные стихи пишет», — отвечала она. Здесь мне не пришлось познакомиться с Александром Сергеевичем. Заметила я только, что Пушкин с другим молодым человеком постоянно вертелись около Катерины Васильевны Вельяшевой. Она была очень миленькая девушка; особенно чудные у ней были глаза. Как говорили после, они старались не оставлять ее наедине с Алексеем Николаевичем Вульфом, который любил влюблять в себя молоденьких барышень и мучить их. Чрез два дня поехали мы в Павловское. Приехали сюда так к обеду; следом за нами к вечеру приехал и Александр Сергеевич вместе с Алексеем Николаевичем Вульфом и пробыли в Павловске две недели. Тут мы с Александром Сергеевичем сошлись поближе. На другой день сели за обед. Подали картофельный клюквенный кисель. Я и вскрикнула на весь стол: «Ах, боже мой! Клюквенный кисель!»
— Павел Иванович! позвольте мне ее поцеловать, — проговорил Пушкин, вскочив со стула.
— Ну, брат, это уже ее дело, — отвечал тот.
— Позвольте поцеловать вас, — обратился он ко мне.
— Я не намерена целовать вас, — отвечала я, как вполне благовоспитанная барышня.
— Ну, позвольте хоть в голову. — И взяв голову руками, пригнул и поцеловал.
Прасковья Александровна Осипова, вместе с своей семьей бывшая в одно время с Пушкиным в Малинниках или Бернове, высказала неудовольствие на то, что тут, наравне с ее дочерьми, вращается в обществе какая-то поповна. «Павел Иванович, — говорила она, — всем открывает в своем доме дорогу, вот какую-то поповну поставил на одной ноге с нашими дочерьми». Все это говорилось по-французски, я ничего и не знала, и только после уже Фредерика Ивановна рассказала мне все это. «Прасковья Александровна осталась очень недовольна, — говорила она, между прочим, — но спасибо Александру Сергеевичу, он поддержал нас». Когда вслед за этим пошли мы к обеду, Александр Сергеевич предложил одну руку мне, а другую дочери Прасковьи Александровны, Евпраксии Николаевне, бывшей в одних летах со мной; так и отвел нас к столу. За столом он сел между нами и угощал с одинаковою ласковостью как меня, так и ее. Когда вечером начались танцы, то он стал танцевать с нами по очереди, — протанцует с ней, потом со мной и т. д. Осипова рассердилась и уехала. Евпраксия Николаевна почему-то в этот день ходила с заплаканными глазами. Может быть, и потому, что Александр Сергеевич после обеда вынес портрет какой-то женщины и восхвалял ее за красоту, все рассматривали его и хвалили. Может быть, и это тронуло ее, — она на него все глаза проглядела. Вообще Александр Сергеевич был со всеми всегда ласков, приветлив и в высшей степени прост в обращении. Часто вертелись мы с ним и не в урочное время.
— Ну, Катерина Евграфовна, нельзя ли нам с вами для аппетиту протанцевать вальс-казак.
— Ну, вальс-казак-то мы с вами, Катерина Евграфовна, уж протанцуем, — говаривал он до обеда или во время обеда или ужина.
Вставал он по утрам часов в 9 — 10 и прямо в спальне пил кофе, потом выходил в общие комнаты, иногда с книгой в руках, хотя ни разу не читал стихов. После он обыкновенно или отправлялся к соседним помещикам, или, если оставался дома, играл с Павлом Ивановичем в шахматы. Павла Ивановича он за это время сам и выучил играть в шахматы, раньше он не умел, но только очень скоро тот стал его обыгрывать. Александр Сергеевич сильно горячился при этом. Однажды он даже вскочил на стул и закричал: «Ну разве можно так обыгрывать учителя?» А Павел Иванович начнет играть снова, да опять с первых же ходов и обыгрывает его. «Никогда не буду играть с вами... это ни на что не похоже...» — загорячится обыкновенно при этом Пушкин.
Много играл Пушкин также и в вист. По вечерам часто угощали Александра Сергеевича клюквой, которую он особенно любил. Клюкву с сахаром обыкновенно ставили ему на блюдечке.
Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее. Ходил он в черном сюртуке. На туалет обращал он большое внимание. В комнате, которая служила ему кабинетом, у него было множество туалетных принадлежностей, ногтечисток, разных щеточек и т. н.
Павел Иванович был в это время много старше его, но отношения их были добродушные и искренние.
— На Павла Ивановича упади стена, он не подвинется, право, не подвинется, — неоднократно, шутя, говорил Пушкин. Павел Иванович, действительно, был очень добрый, но флегматичный человек, и Александр Сергеевич обыкновенно старался расшевелить его и бывал в большом восторге, когда это удавалось ему.
Был со мной в это время и такой случай. Один из родственников Павла Ивановича пробрался ночью ко мне в спальню1, где я спала с одной старушкой прислугой.
Только просыпаюсь я, у моей кровати стоит этот молодой человек на коленях и голову прижал к моей голове...
— Ай! Что вы? — закричала я в ужасе.
— Молчите, молчите, я сейчас уйду, — проговорил он и ушел.
Пушкин, узнав это, остался особенно доволен этим и после еще с большим сочувствием относился ко мне.
— Молодец вы, Катерина Евграфовна, он думал, что ему везде двери отворены, что нечего и предупреждать, а вышло не то... — несколько раз повторял Александр Сергеевич.