Большая книга ужасов – 16 - Усачева Елена Александровна. Страница 14

Трамвай услужливо довез ее почти до дома и высадил на остановке. Танька спрыгнула на землю, собираясь догонять тут же юркнувшую в подворотню куклу, как вдруг увидела Макса. Он садился в трамвай.

– Стой! – завопила Танька, забыв и про куклу, и про то, что бежать навстречу трамваю гиблое дело – вагон первым не свернет.

Тихомиров на секунду замер, но увидев, что это всего лишь его сумасшедшая одноклассница, пожал плечами и легко вскочил в салон. Двери захлопнулись, чуть не прищемив тихомировскую куртку.

На месте машиниста появилась довольная зеленая морда, готовая вот-вот разразиться известной песенкой.

Танька заколотила кулаками по разноцветному боку трамвая.

– Открывай! Я с вами! Он без меня не доедет!

Но равнодушная махина дрогнула и покатилась по рельсам. Через секунду вагон исчез. А вместо него приехал обыкновенный, желто-белый, с облупившейся краской. И Танька машинально села в него.

Мысли лихорадочно скакали в ее голове, но ни одной толковой не приходило.

Макс скоро окажется в Музее, а значит, следующий приход Карлуши будет для нее последний. Она может обложиться со всех сторон кошками, улиться водой, порубить на мелкие кусочки огромное количество кукол – ей уже ничего не поможет.

И Таньке стало жалко себя, свою коротенькую бестолковую жизнь. Стало жалко, что она постоянно ругалась с сестрой и обижала маму, что не читала, не училась, а все больше злилась и раздражалась. И имя у нее такое хорошее – Танечка, Танюша, Татьянка. Это вам не Оля, не Лена и не Маша, которых пруд пруди. Даже Карин у них в классе было две. А Таня одна, Фролова.

И неужели ее, такую уникальную, убьют?

Танька опустила лицо в ладони и заплакала. Ей было обидно за себя, за родителей, за глупого Макса, который купился на такую подставу, и за весь мир за компанию, который скоро может лишиться такой классной девчонки, как Танька Фролова.

Танька шмыгнула носом, подняла глаза и крякнула от удивления.

На обочине перед тротуаром стоял разрисованный трамвай. Около его переднего колеса сидел зеленый бегемотик и лениво обмахивался своей фирменной фуражкой, хотя на улице было совсем не жарко, а, наоборот, прохладно, да к тому же все еще моросил противный дождь.

Фролова заметалась по салону. Ей нужно было срочно выйти, но вагон только что отъехал от остановки, и следующая у него была не скоро.

– Подождите!

Разрисованный трамвай медленно проплывал за окном. Танька бросилась к кабине машиниста и, не добежав до нее, увидела красный рычаг стоп-крана. Не раздумывая, она схватилась за него. В голове всплыл старческий голос: «Будешь рвать рычаг», и она потянула стоп-кран на себя.

Кто-то ругался, кто-то кричал, кто-то осуждающе качал головой. Из-за перегородки выглянул недовольный машинист. Но Таньку это все уже не волновало. Она увидела, что открылась единственная створка двери спереди, и ринулась к ней. Она даже не притормозила, когда навстречу ей пошел разъяренный водитель. Он поднял руку. Фролова успела присесть и проскользнуть под рукой. Тяжелая ладонь опустилась ей на голову. Вернее, она должна была опуститься, Танька даже увидела эту ладонь у себя надо лбом. Но машинист, видимо, промахнулся, потому что Фролова ничего не почувствовала и побежала дальше.

Разрисованный трамвай все еще стоял на обочине. Не было бегемотика. Зато его ноги торчали откуда-то с крыши. И оттуда же неслось знакомое: «Может, вы обидели кого-то зря…»

– Вас обидишь, – проворчала Танька, заглядывая в салон через окно.

Макс в гордом одиночестве стоял посредине вагона и с удивлением оглядывался. Его никто и не подумал выпустить. Танька обежала вокруг трамвая и изо всех сил стукнула по двери кулаком. Не ожидавшая такого бесцеремонного с собой обращения дверь распахнулась. Но Тихомиров даже не сдвинулся с места.

– Что у тебя с головой? – ахнул он.

– Неужели она стала квадратной? – ухмыльнулась Фролова. – Давай, выходи отсюда. Некогда мне с тобой объясняться.

– Но ты вся белая… – Макс сделал долгожданный шаг в ее сторону.

– А ты и не подозревал, что я белая и пушистая? – продолжала ёрничать Танька, начиная злиться на Тихомирова, который выбрал неподходящее время для шуток. – Выходи скорее! После поговорим. Этот дурацкий трамвай скоро поедет.

– У тебя парик?

На Танькиной памяти Макс впервые был таким тупым и неповоротливым.

– Нет, это я поседела с горя, что ты куда-то намылился без меня, – в голос заорала она. – Какого лешего ты полез в этот трамвай?

Только после этого крика Тихомиров сдвинулся с места и, продолжая с удивлением рассматривать Танькину голову, по ступенькам спустился на землю.

Они благополучно прошли мимо занятого починкой трамвая бегемотика и побежали в обратную сторону. Макс не выдержал и коснулся Танькиной головы.

– Какие-то они у тебя странные, – пробормотал он, переходя на шаг.

– Что ты ко мне привязался? – разозлилась Фролова. – Шути над кем-нибудь другим. Ну, не причесалась я. Как встала, так и пошла. Вообще не люблю все эти расчески, заколки, резинки, ободки…

Танька тряхнула головой и для верности провела пятерней по волосам, желая показать, что надежней расчески не придумаешь…

Под пальцами хрустнул нейлон.

– Мамочка! – ахнула Фролова. Колени подкосились, и она плюхнулась прямо на дорогу. Глаза у нее оказались как раз напротив зеркальца машины, припаркованной на обочине.

Она отлично помнила, что до недавнего времени волосы у нее были невразумительного темно-русого цвета, росли они как попало, ни в какую прическу не укладывались, предпочитая торчать во все стороны. Сейчас же на голове у нее было нечто пепельно-белое, аккуратно уложенное, с кокетливой челочкой.

Танька присвистнула и снова пощупала это нечто у себя над головой. Волосы были искусственные и чуть похрустывали при касании. Да и сама кожа головы была… восковой.

– Мама! – Танька схватилась за щеки, готовая впасть в истерику.

– Ты у мамы парик стащила? – «догадался» Тихомиров. – Не беспокойся, тебе не идет. Можешь отдать обратно.

– Отдам, – мрачно пообещала Фролова, поднимаясь с асфальта. – И не только это.

Танька задумчиво отряхнула испачканные джинсы.

И все из-за этих двух дураков!

– Вот ты умный? – накинулась Танька на одноклассника. – А раз умный, скажи, куда ты ехал на этом дурацком трамвае?

– Ира пропала. – Максим сейчас выглядел растерянным, что для него было необычным и даже невероятным.

– А зачем ты ее отпустил? – не унималась Фролова. – Вы же должны были в дорогу собираться? Вот и собирались бы себе по-тихому, вещички складывали в чемодан. Зачем по улицам бегать?

– Да Глафира эта… – От досады Тихомиров даже стукнул кулаком о ладонь. Такого проявления чувств Танька за ним не помнила. – Ты ушла. Кошка поканючила, а потом взяла и в форточку выпрыгнула. Ирочка побежала на улицу. И тут этот трамвай. Останавливается, двери открывает. Кошка и забежала внутрь. Ирочка за ней. Трамвай тут же поехал. Я чуть в окно не вышел, увидев это. И главное, Ирочка даже рукой мне помахала. Я на улицу выбежал, а там уже никого. И на остановке ни одного человека – спросить не у кого, какой номер был. Я туда, сюда. И вижу – такой же трамвай. Думаю, поеду. На какой-нибудь остановке Иру увижу.

– Тоже мне, Ромео, – проворчала Танька.

Макс выглядел на удивление слишком расстроенным. На него даже ругаться не хотелось. Да, влюбленные действительно становятся заметно глупее.

– Доехал бы до конечной, встретил бы свою ненаглядную, – вздохнула Фролова, имея в виду, что конечный пункт трамвая – Музей, где сейчас сидит восковая Ирка.

– Тогда надо возвращаться! – засуетился Макс.

– Туда ты еще успеешь, – развернула его Танька в другую сторону.

Но Макс рвался обратно; тогда Фролова почесала свой искусственный затылок и начала рассказывать.

Поначалу Макс недовольно морщился – первую часть рассказа он уже слышал. Но когда Танька напомнила ему про кошек, мизинец и деда, Тихомиров перестал ухмыляться.