Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович. Страница 12

Но необходимо иметь также в виду, что аппарат организаций, находившихся в ведении Красина, был вообще чем-то вроде второго, более глубоко запрятанного и более строго законспирированного этажа сложного подпольного здания БЦ — со своими особыми адресами для переписки, особыми явками для приезжающих, со сложными, многостепенными паролями, показывающими положение данного лица в организационной иерархии и меру его посвященности в секреты специальной работы… Общепартийными явками и адресами работники этих специальных организаций пользовались лишь в исключительных случаях, когда не имели возможности по той или иной причине воспользоваться аппаратом своих собственных явок и адресов. И нет ничего удивительного в том, что в этой среде начинали нарастать настроения, склонности рассматривать общепартийную работу как работу низшего типа по сравнению с тою, которой заняты они, работники военных и боевых организаций [68].

Уже эта роль Красина, который был бесспорным руководителем военных и боевых организаций, создавала для него особое положение внутри «коллегии трех». Но еще большее значение имела его роль кассира и министра финансов БЦ. Кассу последнего и большую часть источников ее пополнения он прочно держал в своих руках, никому не передавая этих своих связей, никого к этим делам не подпуская. Это давало ему возможность строго контролировать и расходную часть бюджета БЦ, глазом опытного хозяина проверять обоснованность предъявляемых к кассе требований и решать, какие из них и в каком объеме надлежат удовлетворению.

Именно это создавало для Ленина особенно трудное положение. Ролью только политического вождя, который на свою аудиторию воздействует лишь статьями и речами, он никогда не довольствовался, а всегда стремился держать в своих руках и нити организационных связей: он превосходно знал, что только таким путем можно держать в руках те руководящие кадры партийных работников, которые необходимы для функционирования всякой организации. Уже весной 1901 г. он провел Крупскую в секретари «Искры». «Это, конечно, означало, — прибавляет Крупская, — что связи с Россией будут вестись все под тесным контролем Владимира Ильича» [69]. С тех пор этих нитей Ленин никогда не выпускал; Крупская неизменно оставалась секретарем всех тех центров, политическим лидером которых он был.

Лучше других он понимал и значение партийной кассы и поэтому тоже всегда старался полностью ставить ее под свой личный контроль. В 1906–1907 гг. касса впервые полностью ушла из его рук — контролировать ее Ленин мог только через «коллегию трех», она же «финансовая группа» БЦ. Уходили и важнейшие связи. Ленин уже не был хозяином внутри БЦ — и именно на этом фоне становится понятным все значение для него вопроса о Таратуте.

Конечно, многое зависело от связи последнего с делом о наследстве Шмита: как указано выше, реализация последнего принесла в кассу БЦ в общем около 280 тыс. руб. И Ленин правильно рассчитал, что так решительно поддерживая Таратуту и проводя его на такие ответственные посты в БЦ и в общепартийном ЦК, он не только помогает последнему закрепить его положение в тех кругах, от которых многое зависело в области реализации наследства, но одновременно и прочнее привязывает его к себе лично.

Сестра Шмита, завещавшего свое состояние социал-демократической партии, совсем не была той «богатой купчихой», за которую ее можно было принять по приведенным выше словам Ленина в разговоре с Рожковым. Ради «острого словца» Ленин не пожалел эту юную курсистку (в 1907 г. ей было лет 18–19) из талантливой семьи миллионеров Морозовых, которая вслед за старшим братом-студентом и, несомненно, под его влиянием, а затем под впечатлением его трагической гибели увлеклась романтикой революции. В те бурные годы таких было немало. Отнюдь не было исключением и то обстоятельство, что для нее в эту революционную романтику важной составной частью вплелось ее личное увлечение Таратутой, настоящей биографии которого («прожженного негодяя») она, конечно, не знала, но положение которого в партийной иерархии (сначала секретарь большевистской организации в Москве, затем член ЦК от большевиков) ей, несомненно, было известно и не могло не импонировать. Ленин это превосходно понимал. Именно в этом ключ к объяснению его настойчивости в проведении Таратуты на высокие посты в партии: поступая так, он поднимал шансы на брак Таратуты с Елизаветою Шмит, а вместе с тем и на «реализацию наследства» ее покойного брата в желательном для Ленина смысле.

Вскоре он, по-видимому, и лично познакомился с Е. П. Шмит, которая летом 1907 г. жила в Финляндии, неподалеку от Куоккала, уже вместе с Таратутой. Чтобы ускорить получение наследства (как несовершеннолетняя, она не могла им распоряжаться до замужества), был устроен ее фиктивный брак с А. М. Игнатьевым, ответственным организатором Боевой группы при ЦК, одним из доверенных людей Красина: с формального разрешения этого Игнатьева в конце 1907 г. Е. П. Шмит начала подписывать все документы, которые были необходимы для продажи ее доли в наследстве брата.

В деле Таратуты Ленин ставил крупную ставку, но расчет был точным.

Ближайшее будущее показало, что роль Таратуты в планах Ленина не вводилась в рамки одной «реализации наследства Шмита». Во всяком случае, присмотревшись к нему ближе, Ленин убедился, что он вполне пригоден и для услуг более длительного характера, и очень скоро взял курс на все более и более близкое привлечение Таратуты к участию в засекреченной работе БЦ, особенно к делам, связанным с кассою последнего. Полное развитие этого «нового курса», подрывавшего монопольное положение Красина как неограниченного «хозяина» кассы БЦ, относится к последнему, третьему периоду существования БЦ, составляя одну из наиболее важных особенностей этого периода.

Полицейские репрессии, которые с начала зимы 1907–1908 гг. обрушились на революционные организации, пытавшиеся в 1906–1907 гг. создавать свои базы на территории Финляндии, ускорили развитие событий. Петербургская полиция все чаще делала набеги на пограничные пункты, излюбленные революционерами. Крупская пишет, что полиция особенно усиленно охотилась за Лениным и «искала его по всей Финляндии» [70]. Это утверждение совершенно не соответствует действительности: никаких следов специальной охоты за Лениным в архивах царской полиции найти не удалось, хотя они в отношении именно Ленина изучены с большой старательностью. Охоты специально за Лениным полиция не вела. Ноябрьские и декабрьские 1907 г. полицейские набеги на Териоки, Куоккала и т. п. были направлены прежде всего против эсеров, связанных с террором, и против анархистов-«махаевцев» из группы «Рабочего заговора» — оттуда тянулись нити к разным экспроприациям и актам экономического террора (убийства инженеров и т. д.). Из большевиков задеты были лишь М. Я. Вайнштейн, секретарь БЦ по линии предприятий Красина, и кое-кто из «боевиков», главным образом из связанных с латышскими «лесными братьями». Но, конечно, было ясно, что это лишь начало, за которым скоро пойдут продолжения. Финляндия переставала быть мало-мальски надежным убежищем. Период «малой эмиграции» (так называли революционную работу с опорными базами в Финляндии) кончался, приближалось время уходить в эмиграцию «большую», более далекую от границ России.

«Как водится, — писал Мартов Аксельроду 10 декабря 1907 г., — первым уехал Ленин» [71]. Последний вообще с исключительной старательностью берег себя от ареста, считая, что без него — если арест надолго вырвет его из активной работы — все развитие внутрипартийных отношений пойдет иными путями. Он еще в октябре забрался в глубь Финляндии, к Гельсингфорсу, и оттуда добился решения БЦ о необходимости перенести редакцию «Пролетария», центрального органа БЦ, за границу. В редакцию были избраны Ленин, Богданов и Дубровинский, что обеспечивало решающее влияние Ленина. Одновременно было принято запрещение полемики на страницах нелегальной большевистской печати по философским вопросам — в изданиях легальных эта полемика была признана допустимой на основе полного равенства обеих основных групп, т. е. и ортодоксальных марксистов плехановского толка, и сторонников Богданова. Это последнее решение фактически ограничивало влияние Богданова, так как до того в легальных большевистских органах (в 1907 г. основным их теоретически-политическим органом был «Вестник жизни», ежемесячный журнал выходивший в Петербурге под редакцией П. П. Румянцева) в вопросах философии едва ли не безраздельно хозяйничали «богдановцы».