Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович. Страница 45

В ту зиму, когда Сталин бывал частым гостем у Каменева (это была последняя зима старой, дореволюционной России), они оба жили в Ачинске, небольшом уездном городке Енисейской области. Каменев тогда работал над Макиавелли, собирался писать о нем книгу и изучал позднее итальянское средневековье. Казалось неожиданным, что Сталина сильно заинтересовали эти рассказы Каменева. В местной библиотечке нашелся старый томик с русским переводом «Государя». Сам Каменев работал над подлинниками, и в исключение из своего правила Сталин усидчиво штудировал книгу, обращаясь к Каменеву за все новыми и новыми политическими комментариями и историческими справками.

Все это давало Каменеву основание думать, что он хорошо знает Сталина и имеет право смотреть на него немного сверху вниз, почти как на ученика, тем более, что и Сталин порою охотно разыгрывал эту роль: пока и когда ему это было выгодным. Ленин говорил о Каменеве, что он обладает умением ставить интересные вопросы, но добавлял, что умением находить ответы на такие вопросы он отнюдь не блещет. Совсем не было у Каменева и умения разбираться в людях. Тем сильнее должна была его поразить фраза Сталина о сладкой мести, от которой, действительно, должно было пахнуть на собеседников крепким ароматом азиатского средневековья.

Русскому интеллигенту типа Каменева, даже если он вырос в Закавказье, это средневековье представлялось ушедшим в давнее прошлое: интеллигентные слои многонационального Закавказского общества, в которых вращались Каменевы, сами прошли в основе тот же путь европеизации, что и интеллигенты русские, а потому мало чем отличались от последних. Сталин не принадлежал к этому слою. Наполовину грузин, наполовину осетин по своему происхождению, он вышел из самых низов этого многонационального общества и продолжал сохранять связь именно с этими низами, а туда процесс европеизации почти не проник. Там держались свои нравы и обычаи, царили свои законы, которые еще тысячами нитей были связаны с далеким прошлым и в которых элементы примитивной романтики дружно уживались с традициями полуабречества, полубандитизма. Для этого мира азиатское средневековье было совсем не далеким прошлым, а полнокровным настоящим.

Именно из этого мира, насыщенного элементами азиатского средневековья, и вышел Сталин, отличительную особенность которого, как видного деятеля большевистского подполья в дореволюционном Закавказье, правильнее всего будет определить как попытку в практику революционных организаций привнести традиции и навыки, характерные для пережитков этого азиатского средневековья. Об этих особенностях дореволюционной деятельности Сталина в кругах старых деятелей большевистской партии знали много больше, чем зарегистрировано биографами Сталина, и именно из этих кругов шли самые убийственные для Сталина рассказы.

Дело шло совсем не об организации экспроприаций казенных денег на пароходе «Николай I» в Баку, на Эриванской площади в Тифлисе и т. д. Правда, именно за эти последние деяния Сталин был в свое время исключен из социал-демократической партии особым партийным судом, который был создан Закавказским комитетом партии, но в этом комитете сидели меньшевики (формально партия тогда была еще едина и в нее входили как меньшевики, так и большевики), которые совсем иначе, чем большевики, смотрели на вопрос о допустимости экспроприаций правительственных денег. Что же касается большевиков, то их тайный фракционный центр, состоявший тогда из Ленина, Красина, Богданова-Малиновского и др., экспроприаторские похождения Сталина одобрил и часть сумм, таким путем добытых, получил в свою центральную кассу. В вину Сталину старыми деятелями большевистских организаций тогда ставились совсем другие его деяния, а именно организация шантажных вымогательств у бакинских нефтепромышленников, убийства партийных работников, которые этой деятельностью возмущались, доносы царской полиции на своих противников по большевистской организации и многое другое [173].

Особенно широкое развитие эти стороны «деятельности» Сталина получили в период 1907–1909 гг. в Баку. Центр тогда совсем еще молодой нефтяной промышленности, Бакинский район в начале XX в. переживал горячку «эпохи первоначального накопления». Чуть ли не каждую неделю то здесь, то там били нефтяные фонтаны, и бакинское «черное золото» буквально ручьями текло по незамощенным улицам промыслов, порою в несколько дней создавая шалые состояния случайным обладателям нефтеносных участков. За нефть и вокруг нефти шла ожесточенная борьба. Государственная власть была еще слаба в крае, ее аппарат еще не проникал достаточно глубоко, еще не имел ни авторитета, ни физических сил, чтобы защищать предусмотренные законами права юридических владельцев. Владельцам промыслов приходилось поэтому, наряду с полицией правительственной, заботиться об охране своих прав и собственными силами. При разноплеменности населения (по официальным данным того времени в Баку работали представители 30 национальных групп) это было делом чрезвычайно сложным. Каждый владелец промыслов обязательно имел отряд вооруженных дружинников-телохранителей, и чем больше были его промыслы, тем крупнее была его дружина. У владельцев-армян дружины состояли, естественно, из армян; у владельцев-мусульман — из мусульман.

В крае, огромную массу населения которого составляли мусульмане-азербайджанцы, особенно важную роль играли дружинники-азербайджанцы. Кадры для них поставляла азербайджанская деревня, продолжавшая существовать до начала XX в. с социально-экономическими, политическими и бытовыми отношениями азиатского средневековья; с помещиками-беками, с отрядами дружинников-телохранителей, с огромной ролью мусульманского духовенства. В погоне за легкими заработками в город шла и молодежь из этих дружин, часто целыми группами, во главе с младшими сыновьями обедневших беков. Так группами они часто и устраивались на службу к мусульманам-нефтепромышленникам, но по существу оставались типичными представителями азиатского средневековья, закавказским вариантом средневековых итальянских «брави», которые были готовы «честно» работать на каждого, кто им «честно» платил.

Они жили своей особой жизнью, имели свои организации, свою аристократию: в категорию последних попадали те, за кем уже числились кровавые расправы с соперниками — «кочи», по-азербайджански. Конечно, у них не было никакого желания вводить свои функции в рамки одной охраны чужой собственности, и они легко переходили «от обороны к нападению», прежде всего потому, что и наниматели далеко не всегда от своих телохранителей требовали только одной охраны. В тогдашнем Баку процветала практика самовольных захватов чужих участков нефтеносных земель, порою, захватов вооруженной рукой. В 1907 г., в период, когда Сталин был в Баку, много шума вызвала попытка нефтепромышленника Рыльского с помощью 500 вооруженных дружинников-мусульман захватить промыслы фирмы Ротшильда. Эта операция не удалась, т. к. кусок был чересчур велик, и правительственная власть отправила две роты солдат для удаления захватчиков. Но более мелкие операции такого рода были обычной вещью, так как по закону фактическое владение промыслом в течение более 24 часов делало захватчиков фактическими владельцами участка; и права прежнего владельца могли быть восстановлены через суд, что могло затянуться даже на годы [174].

Но легко понять, что «кочи» свои операции против чужой собственности отнюдь не были склонны ограничивать только операциями по заказам других. В Баку процветало похищение нефти из нефтепроводов и нефтехранилищ. Поставлено это было настолько хорошо, что в городе существовало несколько нефтеочистительных заводиков, про которые было известно, что они работают едва ли не исключительно на такой краденой нефти. Шайки похитителей всегда были связаны с организациями «кочи». В результате в Баку сложился особый и совсем не малочисленный слой вооруженных головорезов-бандитов, объединенных в различные группы и кланы, который играл весьма значительную роль в закулисной жизни края: одной стороной своей деятельности они помогали охранителям элементарного порядка в городе и были тесно связаны с органами правительственной полиции, а другой стороной не менее тесно они были связаны с преступным миром, играя ведущую роль в жизни уголовного подполья.