Новая хозяйка собаки Баскервилей - Миронина Наталия. Страница 41

Гектор был не дурак, но ничего не понимал из того, что ему говорила сейчас хозяйка. Он был так рад, был так счастлив, что его опять повезут в этот дом, где живет мальчишка Ваня, который дает конфеты, он опять встретится с болтливым попугаем и дурой-белкой, которая только и умеет крутить свое колесо, мелькание которого вызывало у Гектора дурноту. Она ведь не могла его бросить здесь, под этим старым тополем, оставив на память о себе всего лишь розовый пластмассовый тазик.

– Гектор, успокойся, тихо, ты меня с ног собьешь и испачкаешь всю! Давай лапы отряхнем и пойдем к машине.

Катя возилась с псом, удивлялась безумной собачьей радости. К машине она старалась идти походкой легкой, непринужденной – в том, что Юра Спиридонов смотрел на них в окно, она почему-то не сомневалась.

Мама их встретила необычайно радостно, Катя даже удивилась.

– Как съездила? – Катя ожидала, что маму в первую очередь будет волновать машина.

– Хорошо, но безрезультатно. Он ничего не помнит такого, чего бы не помнила я. И ничего не заметил.

– А как он себя чувствует?

– Чувствует? Нормально. Я бы сказала, хорошо. Уже встал и немного ходит.

– Ну слава богу!

Катя с удивлением посмотрела на маму.

– Мам, вот ключи от машины… там все в порядке. Все на месте и даже почти ничего не испачкано.

– Хорошо. – Мама опять удивила Катю, поскольку не задала ни одного вопроса и не усомнилась в словах дочери.

– Мам, у тебя все в порядке?

– Да, а что?

– Ты сегодня странная такая.

– Ничего я не странная, – отрезала мама и в качестве опровержения своих слов добавила: – Гектор, миленький, давай иди сюда, ко мне, на диван, нечего сидеть на холодном полу.

– Сейчас лето. И на улице жара. А он грязный. – Катя проводила взглядом Гектора, который со всего размаху рухнул на белоснежный диван.

– Сквозняки опасны для собаки. А в другой комнате открыт балкон. – Мама чесала пса за ушком, словно кошку. Гектор благодарно ронял слюни на дорогую обивку.

«Может, это я сегодня не адекватная!» – подумала Катя и пошла на кухню налить себе молока.

– А следователям ты позвонила? Рассказала им все? – прокричала мама на весь дом.

– Нет еще. Не кричи. Я устала сегодня. Завтра позвоню. – Катя вернулась в комнату и только сейчас заметила, что мама в новой блузке. Такой до боли знакомой расцветки.

– Что это? Я еще не видела.

– Конечно. Я сегодня ее купила.

– Где-то я ее видела. Только не на тебе.

– Наверняка видела. В вашем торговом центре. В отделе такой полной тетки, которая там работает.

– Ты была у нас?!

– А что? Нельзя?

– Можно, только там покупать нечего. А тебе подавно. Ты же у нас модница!

– Ну, это да, – мама приосанилась, – но мне захотелось посмотреть твой магазин. Время свободное было.

«Ой, что-то не так. Мама за хлебом на машине ездит, а тут… Ну и ну!» Катя пила молоко и ждала продолжения. Оно и последовало:

– У вас там такие страсти кипят. И заметны невооруженным глазом. Во-первых, это неприлично. Так себя вести в общественном месте – сплетничать, громко обсуждать начальство…

– Это ты о чем?

– О том, как ведут себя ваши сотрудники. Им совершенно наплевать на покупателей. Такое впечатление, что они заняты только собой. И своими дрязгами.

– Мама, надеюсь, ты не сказала, кто ты, и не вмешалась ни в какую историю?!

– Что ты! Я была немая и только все слушала. Я стояла и выбирала перчатки.

«Немая» мама – это почти невероятная вещь! Что же там такое было, что она хотела так узнать!» Катя почувствовала беспокойство.

– Так что же ты услышала?

– Твой директор разводится! – Мама с торжеством посмотрела на Катю.

– Откуда ты взяла?

– Я сама слышала, как эта твоя толстая…

– Шадринцева, – подсказала Катя.

– Да, совершенно отвратная дама. Глазки лживые, каждые два слова «воот, понимаешь», и вообще, как женщина может за собой не следить.

– Мам, бог с ней! Откуда ты взяла, что Евграфов разводится?!

– Так вот, эта Шадринцева по телефону с кем-то говорила. Все время повторяла: «Правильно, Майя, молодец Майя, ты и без него проживешь!» Потом они поговорили еще немного, и вдруг эта самая Шадринцева произносит: «Как уже развели?! А почему ты мне не сказала?! Так это уже случилось?!» Ну а потом меня выставили из павильона под предлогом каких-то срочных дел в администрации, но я видела, что эта мадам побежала по соседям сплетню разносить.

– И все? – Катя внимательно посмотрела на маму.

– И все, – соврала мама.

– Дальше? – не моргнув глазом сказала Катя.

– Ну, дальше… Дальше я еще зашла за нитками. Мне нужны были белые тонкие, потом купила спицы.

– Мама, ты не умеешь вязать.

– Меня просили…

– Ну да, дефицит страшный…

– Потом я купила мыло…

– Ма-ам!

– Хорошо, потом я зашла к этому твоему Евграфову. Он такой бледный, такой весь расстроенный…

– Мама, о чем ты с ним говорила?! – Катя была в отчаянии. Она помнила, как мама ездила в институт и просила руководителя группы проследить, чтобы Катя не выбегала на улицу без пальто и не курила.

– Я только поблагодарила его за такой удобный и хороший торговый центр.

– Мама…

– Ну хорошо, я поблагодарила его за то, что он так внимателен к тебе, и за то, что опекает тебя…

– Зачем?! Зачем ты это сделала! Мне много лет, у меня ребенок! Я – взрослый человек.

– Уррр, – раздалось с дивана. Это отдохнувший Гектор наконец вклинился в женскую беседу.

– Молчи, – одернула его Катя.

– Устала наша псинка? – поощрила его мама.

– Господи, мама приезжает к директору, арендодателю, чтобы поговорить о дочери! Хорошо, что он не болтливый, а то я стала бы посмешищем всего торгового центра!

– Он – не болтливый. Он – очень правильный, – произнесла со значением мама и пошла на кухню за «вкусненьким» для Гектора.

Катя устало откинулась на спинку дивана и вздохнула. Ее жизнь превращалась в аттракцион «скелет за углом».

Катина мама была женщиной с активной жизненной позицией. Не в ее правилах было отступать, пойти по пути наименьшего сопротивления. Единственный раз, когда она дала маху, это была история замужества ее дочери. Что тогда приключилось с материнским чутьем и предприимчивостью, никто сказать не мог. Так, не услышав, по сути, ни одного четкого материнского предостережения, Катя вышла замуж за Мишу, которого теща потом прозвала кенаром. «Что ж, это дело прошлое, только, конечно, надо развестись и разъехаться», – думала мама и уже на всех парах мысленно подыскивала дочери жениха. Вся эта история с прогулкой на яхте, чуть не закончившаяся трагедией, Наталье Владимировне не нравилась. Ну, во-первых, дай бог, чтобы это событие не отразилось на нервной системе дочери. Не каждый день стреляют в рядом идущего человека. Во-вторых, затаскают как свидетельницу. В-третьих, проку от этой переделки никакого. Господина Спиридонова Катиной маме, Наталье Владимировне, было бы приятно рассматривать как жениха – ощущались перспективы с весьма жирным блеском. Но сослагательным наклонением она не пренебрегала. Как бы ни хотелось, господин Спиридонов кандидатом в женихи быть не может. «Как там у классика, – «дистанция огромного размера». Где он и где мы? Одна тысяча девятьсот семнадцатый год, когда отменили сословия, тоже отменили. Как ни крути, мы, интеллигенты в четвертом поколении, неконкурентоспособны в сравнении с этой богатой порослью», – думала Катина мама. Катя, миловидная «далеко не красавица», по мнению Натальи Владимировны, именно сейчас должна была сделать решительный шаг в сторону второго брака. Если бы Катину маму спросили почему, она железным голосом ответила бы: «Нельзя терять время и нельзя упускать шанс». Катина мама, хочется повторить, была женщиной с активной жизненной позицией.

«Все замечательно, кроме нереальности затеи. Катюша всего лишь миловидна и вряд ли привлечет внимание. То, что было на яхте, – не что иное, как просто случай из криминальной хроники с неожиданными и незнакомыми свидетелями. Вот и Катя – просто свидетель. Она заинтересовалась этим Спиридоновым, но зря. Не жених, а сказка о принце – симпатичный, даже красивый. Умеет одеться. Деньги, положение… Все это, только в разной последовательности, Наталья Владимировна повторяла себе каждый день. Когда же дочь рассказала о Евграфове, дальнейшие шаги нарисовались сами собой: «Вот это жених, хотя и пришлось согласиться, что он стар. Но в такую старость и влюбиться не грех».