Новая хозяйка собаки Баскервилей - Миронина Наталия. Страница 56

– Никого?

– Никого!

– Даже Вадима?

– Тем более Вадима!

– Даже Аню?

– Даже Аню, моя младшая сестра много охает.

– Даже эту самую Катерину?

Тут последовала пауза, которую опытная Варвара Сергеевна оценила правильно: «Пусть будет Катя. А то опять отвернется к стене и не будет разговаривать». Так Катя получила пропуск.

После того памятного разговора с Алей прошло всего семь дней, когда раздался звонок и мужской голос произнес:

– Катя, это Вадим, брат Юры. Прошу вас, навестите его на днях. Если вам не очень сложно.

Кате сложно не было. Она в памяти перебирала все, что они обсуждали с этой красивой, известной певицей: «Странная получилась беседа. Неожиданная. И слишком откровенная. А с другой стороны, в такой ситуации иначе и не могло быть. Тем более что я человек теперь не посторонний. Она, эта Корсакова, очень деликатна и осторожна. Как хитро она повернула беседу – говорила только я. Она задавала вопрос как бы между прочим, а я рассуждала, в чем-то убеждала. С другой стороны, они же знакомы, может, поэтому ей сложно сделать какие-то выводы. Родственникам и друзьям всегда труднее. Это с чужими легко. Их, если что, взял да забыл». Катя ждала звонка из больницы, но не думала, что это посещение окажется таким необычным. Когда, минуя все кордоны в лице охранников и все той же Олеси, она вошла в палату, то почувствовала густой запах валерьянки.

– А, выпивали?! А закусить? – пошутила она и достала из пакета огромный горячий беляш. – Вот держите, я его в два контейнера положила, чтобы не остыл. Ведь разогретое – это совсем не то.

Юра, почему-то небритый и заспанный, не приподнялся на постели, не улыбнулся и даже не поздоровался. Увидев беляш, он скривился:

– Думаю, не стоит. Знающие люди говорят, что это опасно.

Катя, не ожидавшая такой реакции, тихо произнесла:

– Вот и отлично, пусть знающие люди и не едят. Зачем вызывали?

– Кто вас вызывал?

– Вы? Или ваш брат? Вы бы разобрались, кому из вас я нужнее! – Внутри Кати бушевал огонь. Мамины гены, которые обеспечивали женскую часть этой семьи несгибаемой гордостью, готовы были заявить о себе во всеуслышание.

– Не знаю, я никого не вызывал. А за брата и вовсе не отвечаю. – Юрий приподнялся на постели и поправил подушку.

– Очень жаль, – Катя аккуратно завернула беляш в салфетку, – ну ничего, Гектору отдам. Скажу, вы передали. Вы не возражаете, я руки помою?

Не дожидаясь ответа, она прошла в ванную. Там, едва сдерживая слезы, Катя включила на полную мощь воду и, растягивая время, стала мыть руки. Ей надо было успокоиться – этот хамоватый чиновник, который только притворялся воспитанным, не должен был увидеть обиду, слезы и гнев. Катя посмотрела на себя в зеркало, которое висело над раковиной. Волосы уложены необычным способом, любимый синий пиджачок и даже золотые сережки – она так сегодня старалась. Особенно ей нравились сережки – спасибо маме, которая их подарила. «Они, конечно, не такие огромные и дорогие, как у Корсаковой, но все равно очень милые». Катя вздохнула и, по-прежнему глядя на себя в зеркало, произнесла:

– Ну, и фиг с тобой, Юрий Алексеевич!

Потом она выключила воду, спокойно вытерла руки бумажными салфетками и вернулась в палату.

– До сви… – хотела было сказать она, но на кровати никого не было. В воздухе витал запах мяса с луком, а из затененного угла слышалось слабое чавканье. – Гектор, это ты спер беляш, зараза? Я тебе сейчас трепку задам, – произнесла Катя, не глядя в угол.

– Не утерпел, хозяйка, извини, – ответил человеческим голосом «Гектор». В углу в большом кресле сидел Юра и с наслаждением ел беляш.

– Чаю дать, Гектор?

– Нет, хозяйка, спасибо. Мне бы лапы помыть, больно жирные.

– Иди в ванную и помой, только не испачкай мне там все.

– Постараюсь, хозяйка.

Юрий важно прошествовал в ванную, а вернувшись, доложил:

– Лапы чистые.

– Отлично, а теперь рассказывай, Гектор, только не ври.

Пауза была небольшой, ровно такой, чтобы Катя успела вдохнуть и выдохнуть от облегчения – ссориться она не любила и, даже когда ее обижали, чувствовала себя виноватой.

– Она уехала, – послышалось с постели.

Катя вовремя удержалась от вопроса. «Она» – неважно, кто это. Важно, что он об этом решил рассказать. Лестно, но горько. Впрочем, что она себе там сочинила? То-то же. Ей и в зоомагазине хорошо, главное, чтобы его не опечатали, но это надо в ножки Евграфову поклониться. И атаку отбил – знакомствами воспользовался, и продавца своего знакомого сосватал, и присматривает сам за ним, пока она тут сестрой милосердия работает. Все это промелькнуло в голове у Кати, и она спросила тоном опытного психоаналитика:

– Вы переживаете по этому поводу?

– Да, переживаю.

– Почему же?

– Вы издеваетесь?

– Извините, я не так сформулировала вопрос. Я хотела сказать, может, не стоит переживать – она приедет, и вы поговорите…

– Не приедет. Теперь она точно не приедет, даже если и планировала это сделать. Впрочем, в последнем я сомневаюсь.

– Почему же она не приедет?

– Я обозвал ее «лживой сукой».

Катя поперхнулась.

– Прямо так и обозвали?

– Да.

– Ну тогда правильно переживаете. Вы вообще много себе позволяете. Вот я сегодня пришла к вам…

– Господи, да забудьте вы это «я сегодня пришла…»! Ну извините меня, я вел себя как хам. Но вы же понимаете…

– Понимаю. Из-за нее, – Катя мягко улыбнулась.

– Да. Я не могу ей простить лжи, а себе этого…

– «Лживой суки»?

– Господи, я понимаю Гектора, который вас все время норовит укусить.

– Это неправда, он полюбил меня! – возмутилась Катя.

– Полюбил… Слово-то какое идиотское. Полюбил – побил – повозил. Некрасивое слово.

– Не нравится – не говорите.

– И больше не буду! Никогда! Хватит. Я ее любил всю свою жизнь.

– Ну да, как только вас отняли от груди матери… – съязвила Катя.

– Что вы ерничаете!

– Пафос ваш смешон. Вы же – мужчина. Вы сами должны отлично знать – обещают одно, на деле выходит другое. И что? Вешаться?! Кстати, что она сказала на прощание?

– Ничего. Она не попрощалась.

– То есть вы узнали обо всем случайно?

– Почти. Я ее ждал, потом решил позвонить. Разговариваю, а сам слышу такой характерный шум аэропорта. Спрашиваю, встречаешь кого? Она мне отвечает, что улетает. Навсегда. Понимаете, всего пару дней назад мы договорились попробовать еще раз…

– Вы хотите сказать, что вы были в ссоре?

– Да, почти. То есть была не ссора. Она ушла от меня. Но я так ее любил, что простил уход. И сделал вид, что не обижен. Что ничего страшного не случилось, что мы остались родными людьми. Вы не представляете – где бы она ни была, я звонил ей. Интересовался делами, подробностями жизни…

– И она это терпела? – Катя вдруг представила, как ее бывший муж Миша съедет и начнет каждый день звонить и влезать в ее дела.

Юра растерялся, видимо, эта мысль ему никогда не приходила в голову.

– Я даже не знаю. Мне кажется – да. Она же не бросала трубку.

– Может, она слишком вежлива? – Катя старалась быть деликатной.

– Нет, она рада была моим звонкам. Это я точно знаю. Она могла часами рассказывать, что происходит у нее, делиться проблемами в мельчайших подробностях. Она даже совета спрашивала.

– Так, может, больше не с кем было поделиться. Особенно, когда на работе проблемы…

– Что вы, мой старший брат – ее лучший советчик, и он вообще всеми ее делами занимается.

– Как у вас все… по-родственному, – хмыкнула Катя.

– И не говорите. Прихожу к выводу, что это очень неудобно.

– Не знаю. Не пробовала. Я все как-то больше одна. Только мама иногда, и то…

– Вы – молодец, Катя. Я вас очень уважаю. – Голос Юры прозвучал неожиданно серьезно и тепло. – Вы такая… нормальная. Если вас не обидит это определение.

– Не обидит. Совсем. Даже наоборот. Мой бывший муж любил говорить, что я – «шиворот-навыворот». Причем во всем.