Ищите связь... - Архипенко Владимир Кузьмич. Страница 23

— Не могу я такого себе представить! — стукнул ладонью по столу Эссен.

— Не можешь… Я бы вот тоже не хотел бы, а приходится с такой возможностью считаться… Давай-ка, Николай Оттович, присядь за стол, возьми себя в руки и попробуем вместе план действий набросать. Время не терпит…

— И вот еще что, — уже спокойнее сказал Эссен, — не могут «Слава» и «Цесаревич» в Неву войти… и «Рюрик» с «Олегом» не войдут — осадка не позволит.

— Это, дорогой, слишком слабое утешение для нас, моряков, — махнул рукой Григорович. — Большим кораблям и не к чему в Неву входить — достаточно встать в Морском канале у 114-го пикета. Оттуда весь Петербург под огнем держать можно.

Дощатый дом стариков Крауховых стоял на краю утонувшего в грязи рабочего поселка. На незамещенной улице земля совсем раскисла, и прохожих лишь частично выручали лежавшие поперек луж почерневшие доски. Проходя мимо покосившихся хибар с подслеповатыми окнами, Думанов старался ступать как можно осторожнее, но все равно, когда он добрался до места, ботинки его были сплошь залеплены грязью. Перед домом, который он узнал без труда по описанию Сергея, была замощена обломками битого кирпича и хорошо утрамбована небольшая площадка, маленькое крылечко тщательно вымыто. Думанов ощутил неловкость оттого, что ему придется ступить на чистые доски своими ботинками, но потом он заметил лежащую перед дверью рогожу, шагнул на нее и постучался. Открыла дверь маленькая старушка. Услышав, что он от Сергея, она всплеснула руками.

— От Сереженьки? Вот радость-то бог послал! Да заходи же ты, милый человек, скорее…

Войдя в небольшие сени, Думанов начал разуваться.

— Да уж ты напрасно это, мил человек, оботри ноги и проходи! — заволновалась хозяйка. — Зачем ботинки снимаешь — пол-то ведь холодный!

— Нет, мамаша, и не уговаривайте! — твердо сказал Думанов. — У вас тут такая чистота, что грешно в обуви…

Он прошел в носках в комнату и увидел отца Сергея — жилистого худощавого старика с седыми волосами и аккуратно расчесанной седой бородой. Он сидел на лавке за столом и чем-то вроде кривого ножа ковырял деревяшку. Думанов разглядел, что это деревянная ложка. Кучка уже готовых лежала на краю стола.

Когда гость рассказал все, что знал о Сергее, о его службе и как мог ответил на вопросы, старший Краухов, убирая инструменты в ящик, пояснил:

— Это я тут на свободе промыслом занялся. Еще в деревне мальчишкой научился ложки резать. Вот теперь и пригодилось. Нам ведь пособий и пенсий, как господам чиновникам, не выдают. Сыны и дочки, конечно, помогают чем могут, да у них свои семьи, ребятишек кормить надо… Вот я и занялся. Нарежу ложек, шкуркой да стеклышком отшлифую, лачком покрою, а потом на Сенной рынок в воскресенье отвожу. Платят опять же мало, но на ситники хватает, а когда и шкалик себе позволить можно… да и нос в табаке… Только что-то трудновато работать в последнее время стало. Однако чего это я заболтался? Соловья, известно, баснями не кормят. Давай-ка, мать, накрывай на стол чем бог послал, а я пока в печку дровишек подкину, чайничек поставлю…

Пока старики возились, Думанов оглядел комнату. Была она довольно большой, но пустоватой. Приткнутый к стенке некрашеный стол с двумя лавками по бокам, лавка у противоположной стены, большая, крытая лоскутным одеялом кровать с грудой подушек в сатиновых наволочках, сундук да полка — вот и вся ее обстановка. На окнах — пестрые ситцевые занавески. В углу аккуратно прилажена икона с лампадкой под ней, а в простенке — несколько фотографий. Комната напоминала Думанову избу, в которой ему доводилось жить во время ссылки.

Перехватив взгляд гостя, старший Краухов сказал:

— Это все, что ты видишь, своими руками сделано, да и сам дом тоже. Я ведь в молодости и столяром и плотником неплохим вроде был. Зарабатывал крепко в то время. А сейчас вот в пушечной мастерской дежурю, пропуска на вход и выход проверяю. Ну да ладно — давай садись поближе. Пока старуха с картошкой возится, мы с тобой под корочку за знакомство по стопке хлопнем. Шкалик я на пасху берег, да ведь с приездом гостя полагается…

— Спасибо, но только я не пью, — улыбнулся Думанов.

— Это как? — поразился тот. — Ты же сам говоришь, что токарь. А рабочему человеку разве ж в наше время без водки мыслимо? Так совсем и не потребляешь?

— Совсем.

— Ну-ну! — покачал головой Краухов. — Дела!

От печки подала голос жена, сказала с укоризной:

— А ты бы сам тоже не пил! Сам же только что говорил, что сердце щемит…

— Так это за работой, а сейчас-то что? Гость в доме — стало быть, праздник. Я уж за его здоровье пригублю немного, а остальное, как намечали, на пасху оставим. А то, что ты, мил человек, не пьешь — так это и хорошо. Ты на мои слова внимания не обращай. Это в мое время рабочий человек как свинья напивался, поди, кажную получку. А нынче многие рабочие достоинство блюдут. И, по правде сказать, мои сыновья тоже особенно этим не балуются. А Терентий, который в ссылке, тот и вовсе вроде тебя трезвенник. Одними книжками душу веселит. А я уж за твое здоровье стопочку выпью.

— Спасибо! — сказал Думанов.

Хозяйка поставила на стол горячую картошку «в мундирах», селедку, постное масло в блюдечке да ржаной хлеб, присела сама.

Беден был этот стол, но как радушны, как внимательны к гостю были хозяева! Мать Сергея заботливо подкладывала кусочки селедки, самые крупные и гладкие картофелины, положила в его стакан чая большущий кусок колотого сахара. Тимофей не любил сладкого, но сейчас не признался бы в этом ни за что. Он обычно стеснялся, когда оказывался в центре внимания, тут видно было, что хозяева от души хотят сделать ему приятное, и чувствовал себя свободно. Нервное напряжение минувшего дня постепенно сошло, уступило место расслабленности и покою.

Ему нравилась манера старшего Краухова разговаривать. Он после выпитой стопки по-хорошему захмелел, немного петушился, задорно тряс седой бородой. Жена одергивала его, но без раздражения, а с доброй усмешкой. А старик вдруг вспомнил, как собирались в прежние времена «стенка» на «стенку», какие были кулачные бойцы и как сам он когда-то на невском льду сшиб с ног первого заводилу противников. Слушая его рассказ, Думанов невольно вспомнил Сергея и понял, откуда у парня лихой нрав — видно, в батю пошел.

А мать, подождав, когда старый Краухов выговорится, опять свела разговор к делам сына, снова стала расспрашивать о подробностях его матросского житья, сетовала, что мало пишет. Ее очень обрадовало, что сына переводят служить в Кронштадт — все же это близко от Питера. Глядишь, как-нибудь сумеет и домой вырваться хоть на часок. Может, даже и скоро…

Думанов знал, что стоявшие в Кронштадте линейные корабли скоро уйдут в учебное плавание, и поэтому вырваться домой Сергею вряд ли придется, но он не стал говорить об этом, чтобы не расстраивать стариков. Вот если удастся выступление, если матросы в назначенный срок смогут захватить корабли — тогда Сергея ждать недолго. Но о намеченном восстании Думанов не имел права даже заикнуться.

После ужина гостю постелили на полу матрас, дали теплое ватное одеяло, и он неожиданно для себя заснул крепким сном и проснулся только в восемь часов утра, когда старик Краухов ушел уже на дежурство. Думанов быстро оделся, ополоснул у висевшего в сенях рукомойника лицо, выпил предложенный ему матерью Сергея чай с хлебом и, прощаясь, сказал, что если и придет ночевать, то, наверное, уже поздно вечером, так что к ужину его ждать не надо. Может и так случиться, что ему сегодня же срочно придется выехать обратно в Гельсингфорс.

Собственно говоря, связному Гельсингфорсского комитета задерживаться в столице незачем было. Коль скоро в конспиративной квартире по адресу, указанному вчера Шуркановым, ему удастся свидеться с представителем Петербургского комитета и передать ему всю информацию, тогда какой смысл оставаться здесь. Он вполне успеет вернуться к сроку намеченного восстания. Но, конечно же, условную телеграмму для Шотмана надо отправить сразу же после встречи на конспиративной квартире.