Мальчик на вершине горы - Бойн Джон. Страница 35

– Праздновали бы? – переспросил Петер.

– Они умерли, – почти прошептал Даниэль.

– Прости.

– Сестра тоже, – признался Даниэль, пальцем пытаясь стереть со стола невидимое пятно. – И брат.

Петер ничего не сказал, но сразу догадался, почему Даниэль всегда ходит с длинными рукавами и не снимает рубашки. Под этими рукавами, он знал, скрывается вытатуированный на коже номер, и Даниэль, который и так едва в состоянии жить из-за того, что случилось с его семьей, не хочет лишний раз видеть это чудовищное несмываемое напоминание.

На следующий день Петер сообщил хозяину в письме, что увольняется с верфи, и, ни с кем не попрощавшись, снова пустился в путь.

Он сел в поезд, который шел на север, в Амстердам, и прожил там следующие шесть лет, полностью поменяв жизнь – получил диплом учителя и нашел место в школе недалеко от вокзала. Он никогда не говорил о своем прошлом, у него было очень мало знакомых помимо коллег, и почти все свободное время он проводил в одиночестве, сидя у себя в комнате.

Как-то в воскресенье вечером, прогуливаясь по Вестерпарку, он уселся под деревом послушать скрипача и тотчас перенесся в свое парижское детство – в те беззаботные дни, когда отец водил его гулять в сад Тюильри. Вокруг музыканта собралась толпа слушателей, и когда он сделал перерыв, чтобы натереть смычок куском канифоли, молодая женщина бросила горсть монет в шляпу, лежавшую на земле. Обернувшись, женщина случайно встретилась взглядом с Петером, и у того скрутило живот. Они не виделись много лет, но он узнал ее сразу и понял, что она тоже узнала его. Он хорошо помнил, чем закончилась их последняя встреча. Рыдая, она выбежала из его комнаты в Бергхофе, блузка ее была разорвана на плече, им разорвана – до того, как Эмма повалила его на пол. Безо всякого страха женщина подошла и встала перед ним – еще красивее, чем казалась ему в юности. Она ни на миг не отводила взгляда, просто смотрела так, словно никакие слова не нужны, и это вдруг стало невыносимо, и Петер уставился в землю. Он надеялся, что она уйдет, но нет, она стояла и стояла, и он, осмелившись глянуть на нее еще раз, увидел в ее лице столько презрения, что ему захотелось исчезнуть, раствориться бесследно в воздухе. Он молча развернулся и побрел прочь, к себе на квартиру.

В конце недели он подал заявление об уходе, осознав: пора сделать то, что он так долго откладывал.

Пора вернуться домой.

Оказавшись во Франции, он первым делом отправился в Орлеан, в приют, но выяснилось, что от дома остались почти одни руины. Во время оккупации немцы, вышвырнув детей на улицу, устроили здесь свою штаб-квартиру. А когда стало ясно, что война проиграна, они бежали, перед тем подорвав особняк в нескольких местах, но стены были крепкие и обвалились лишь частично. На восстановление требовались немалые деньги, и пока никто еще не вызвался заново отстроить это здание, бывшую тихую гавань для многих и многих детей-сирот.

Петер разыскал чудом уцелевший кабинет, где много лет назад познакомился с сестрами Дюран, хотел посмотреть, на месте ли шкаф с медалью их брата, но шкаф исчез, как и сами сестры.

Зато в военной регистратуре Петер выведал, что Уго, который так ужасно его третировал, умер героем. Подростком Уго участвовал в Сопротивлении, выполнял опасные задания и спасал жизни соотечественникам, пока все же не попался. Он подкладывал бомбу под родной приют в день визита важного немецкого генерала, его схватили и поставили к стенке, и он, по слухам, отказался от повязки на глаза и смело стоял под прицелом ружей. И, даже падая, смотрел в лицо своим палачам.

О Жозетт не удалось узнать ничего. Очередной ребенок, пропавший в войну. Петер смирился, что ее судьба так и останется для него тайной.

Приехав наконец обратно в Париж, он всю первую ночь потратил на сочинение письма некой женщине в Лейпциге. Он детально рассказал о том, что сделал в одно далекое Рождество, когда был еще мальчиком, и подчеркнул, что не рассчитывает на прощение, ибо оно невозможно, но все-таки хочет выразить, как бесконечно глубоко его сожаление.

От сестры Эрнста пришел простой вежливый ответ. Она писала, что раньше невероятно гордилась братом, ставшим шофером великого Адольфа Гитлера, и теперь страдает, что своей попыткой убить Фюрера Эрнст запятнал безупречное имя их семьи.

«Вы сделали то, что сделал бы любой патриот». Прочитав это, Петер был ошарашен, но осознал, что хотя времена изменились, однако некоторые идеи останутся жить в веках.

Спустя несколько недель он прогуливался по Монмартру и, очутившись у книжного магазинчика, остановился возле витрины. Он уже много лет не читал романов – последним был «Эмиль и сыщики», – но кое-что привлекло его внимание, и он вошел, взял книгу со стенда и перевернул, чтобы увидеть фотографию автора на задней обложке.

Автором был Аншель Бронштейн, мальчик, который в детстве жил в квартире под ним на первом этаже. Конечно, сообразил Петер, Аншель ведь собирался стать писателем. Что же, очевидно, его мечты сбылись.

Петер купил книгу и прочел ее за два вечера, а потом отправился в издательство, назвался старым другом Аншеля и сказал, что очень хотел бы с ним связаться. Ему дали адрес и сообщили, что он, вероятно, сможет застать писателя у себя, поскольку мсье Бронштейн во второй половине дня всегда дома, пишет.

Квартира была недалеко, но Петер брел медленно – боялся того, как его примут. Он не знал, захочет ли Аншель слушать историю его жизни, стерпит ли это все, но понимал, что попытаться обязан. Он первый перестал отвечать на письма, он вычеркнул Аншеля из друзей, он потребовал ему не писать. Петер постучал в дверь, сильно сомневаясь, что его вспомнят.

Разумеется, я вспомнил его сразу.

Обычно я не люблю, когда меня отрывают от работы. Писать книгу не так-то просто, здесь необходимо время и терпение, и даже минутная помеха способна сбить с мысли, тогда насмарку все, что было плодом долгих размышлений. В тот день я трудился над одной очень важной сценой и взбесился, что меня прерывают, но уже через секунду я узнал человека, который стоял на пороге и смотрел на меня. Прошли годы – не слишком милосердные к нам обоим, – но я узнал бы его повсюду.

Пьеро, показал я, сложив пальцы в символ собаки, доброй и верной; так я окрестил его в детстве.

Аншель, ответил он знаком лисы.

Мы целую вечность глядели друг на друга, а затем я шагнул назад и распахнул дверь, приглашая его войти. В кабинете он сел напротив меня и стал рассматривать фотографии на стенах. Тут была моя мама, от которой я спрятался, когда солдаты согнали в кучу всех евреев с нашей улицы, и которую в последний раз видел, когда ее запихивали в грузовик вместе со многими нашими соседями. Был и Д’Артаньян, его пес, мой пес; этот песик хотел загрызть фашиста, схватившего маму, и был застрелен за свой героизм. Была и семья, приютившая меня и спрятавшая. И даже, несмотря на невероятные сложности, выдавшая меня за собственного ребенка.

Мой гость долго ничего не говорил, и я решил дождаться, когда он соберется с духом. Наконец он признался, что хочет рассказать мне одну историю. Историю мальчика, который родился добрым и честным, но которого испортила тяга к власти. Этот мальчик совершил преступления и будет страшно раскаиваться до конца дней; он погубил людей, любивших его, и, пусть не своими руками, убил тех, от кого не видел ничего кроме добра; он пожертвовал даже собственным именем и теперь потратит, наверное, всю жизнь, пытаясь снова заслужить право его носить. А в целом это история мужчины, который надеется хоть как-то исправить то, что он совершил, и который навсегда запомнил слова служанки Герты: «Главное, никогда не говори “я не знал”. Вот это уж точно будет преступление хуже некуда».

Помнишь, как мы были детьми? – спросил он. – Я тоже хотел рассказывать истории, но не мог их записать. У меня были мысли, но только ты умел подобрать слова. И говорил, что хотя это написал ты, но рассказ все равно мой.