Иден (ЛП) - Ле Карр Джорджия. Страница 22

— Он не представляет из себя такой ценности, из-за которой стоит садиться в тюрьму. Я и так уже сломал ему ноги, руки, и разбил коленные чашечки. Не говоря уже о таком мешке с дерьмом, как ребра и челюсть.

Я лезу в карман и извлекаю его мобильный телефон. Прежде чем нажать на папку с фотографиями, я делаю глубокий вдох, потом нажимаю кнопку. Первое — шок от ее вида, лежащей на земле, с глазами, наполненными страхом и ужасом, для меня это трудно переварить, я не ожидал, поэтому с трудом смотрю на фото. И все же она не захотела вызвать полицию!

У меня непроизвольно с такой силой сжимаются кулаки, что костяшки становятся белыми, но я заставляю себя успокоиться.

— Пусть будет так. Оставь все, как есть.

Постепенно пульс начинает стучать, как обычно, кипящая ярость внутри, уходит, ее место занимает чувство вины. Мне не следовало оставлять ее одну и без защиты. Я должен был лучше защищать ее — это моя работа.

Я вытаскиваю аккумулятор из его телефона и бросаю все это дерьмо в сейф. Я очень сильно сомневаюсь, что он предпримет что-то против меня, он трус, но эти вещи еще могут пригодиться, если он вдруг рискнет… Случай пока работает на меня.

Я возвращаюсь обратно в спальню и встаю над ней. Ее волосы веером разметались по подушке, губы приоткрылись, лицо опухло и все в синяках. Странно, отек и синяки сделали ее для меня еще более драгоценной и не менее интересной. Она шевелиться, опуская простыни вниз к талии, обнажая небольшую полоску кожи между ее пижамными штанами и верхом. Кожа выглядит молочно-белой, безупречной, вызывая во мне большое удовольствие, видеть ее, претендовать и владеть ею.

Я наблюдаю за легким ритмом ее дыхания, которое звучит так соблазнительно, я долго смотрю на нее, не в состоянии оторвать глаз, очень долго. И часть меня потрясена от силы чувств, которые я испытываю, находясь в восторге от того, что я чувствую. Я никогда не мог даже предположить, что буду когда-то чувствовать что-то подобное к женщине, но вот оно здесь и сейчас.

Я люблю эту женщину.

Всеми фибрами своего существа я люблю ее. Я наблюдаю, как она погружается в беспокойный сон, начинает крутиться и вскидывает руки. Я опускаю палец в ее слегка разжатый слабый женственный кулачок. Она издает странный звук и сильно сжимает мой палец. И вдруг, по-прежнему находясь все еще в глубоком сне, она говорит нечто совершенно странное, я не мог бы даже предположить услышать такое в своих самых смелых мечтах, но она произнесла это своими устами. 

16.

Лили 

Я просыпаюсь, в голове пульсирует, все тело ломит. Я пытаюсь потянуться и морщусь от боли, понимая, что нахожусь в постели Джека. Он сидит в ногах кровати и наблюдает за мной.

— Доброе утро, — тихо говорит он.

Я стону в ответ.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хуже, чем вчера.

Он встает и подходит ко мне.

— Нужна помощь, чтобы помочь тебе вылезти из постели?

— Не думаю, что я смогу, — отвечаю я, он склоняется подо мной и нежно приподнимает, положив под спину подушку.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — отвечает он мне в ухо, я чувствую свежесть его дыхания.

— Ты давно проснулся?

— Около часа назад. Мне нужно уйти, но я хотел бы, чтобы ты немного поела, прежде чем я уйду. Алисия придет позже, принесет тебе кое-какие журналы, но если ты хочешь какую-нибудь книгу, то она купит ее в книжном магазине. Просто позвони ей.

— Я буду лежать здесь до вечера?

Его челюсть напрягается. Я понимаю, что это означает — он собирается опять навязать мне свою волю.

— Я перевез все твои вещи сюда. С этого момента ты будешь находиться здесь.

— Что?

— Это не подлежит обсуждению, Лили. Ты остаешься здесь.

Я в недоумении поднимаю руки.

— Это невозможно.

— Невозможно подвергаться опасности.

— Джек, ты не в праве делать подобные вещи. Ты не должен вот так просто перевозить мои вещи и сообщать мне, что теперь я буду жить здесь. Ты должен спросить у меня моего согласия.

— То есть я должен предоставить тебе выбор.

У меня вылетает судорожный смех.

— Да, верно. По крайней мере, предоставить девушке иллюзию выбора.

Он скрещивает руки на своей широкой груди.

— Не хотела бы ты переехать ко мне сюда?

— Я останусь здесь на несколько дней, а потом мы поговорим об этом.

— Видишь, почему я не спрашивал, потому что это глупость?

— Я не ребенок, Джек. Ты не можешь решать за меня.

Он подходит ко мне.

— Как ты не понимаешь? Я не смогу спать, если не уверен, что ты в безопасности.

Я смотрю ему в лицо, он говорит правду, я чувствую это.

— Такое может произойти с кем угодно, — тихо отвечаю я.

— Это случилось не с кем угодно. Это случилось с тобой.

— Не думаю, что он захочет в своем состоянии вернуться после того, что случилось с ним прошлой ночью, правда ведь?

— Я защищал, что принадлежит мне, Лили, — в его голосе не слышится никаких угрызений совести. Лицо — ледяное спокойствие.

Я вздыхаю. Голова раскалывается, у меня не хватает сил бороться с ним.

— Хорошо, ладно, давай поговорим об этом, когда мне станет лучше.

— Хочешь позавтракать?

— Да, хочу. Я хочу мороженое.

— На завтрак?

— Мне всегда разрешали есть мороженое, когда я чувствовала себя плохо, — говорю я, совершенно не задумываясь над тем, что только что сказала.

В утреннем свете его глаза внезапно сверкают, как изумруды. Недоступные, но он говорит совершенно мягко и дружелюбно.

— Какое ты предпочитаешь?

— Мне нравится фисташковое и ванильное, но я готова на любое, которое есть в морозильнике.

Он приносит мне пиалу с мороженым и печеньем, садится и наблюдает, как я ем.

— Я вернусь к ланчу, — говорит он, и слегка целует меня в другую щеку, которая не опухла и пульсирует от боли.

Как только я слышу, что за ним закрывается дверь, медленно выбираюсь из постели и хромаю в другую спальню, где находятся мои привезенные на какое-то время вещи. Моя гитара стоит, прислонившись к шкафу. Я беру ее, опускаюсь на кровать, и провожу по струнам. Внутри у меня полный бардак от всех сумасшедших чувств. Возможно, я все еще пребываю в шоке из-за того, что случилось вчера, потому что чувствую себя полностью оцепеневшей. Никаких поверхностных эмоций. Я только помню Джека, и кровь на его одежде, помню его беспомощные слезы, стекающие по лицу. Я вспоминаю тот последний раз, когда плакала и плакала, и была не в состоянии остановиться. Мои пальцы сами собой начинают перебирать струны, из меня непроизвольно выливаются слова.

Всю свою боль я изливаю своими пальцами.

Я всегда пою одну и ту же песню. Всегда выплескиваю свою печаль в ней.

«Убивай меня постепенно своей песней. Убей меня нежно».

Я забываю о том, где нахожусь и возвращаюсь туда, где мне было так хорошо, где вокруг в моем мире все было хорошо. Мои родители ушли в кино. Я слышу, как мой брат внизу делает себе сэндвич с вареньем, создавая полный беспорядок на кухне. На улице идет дождь, а я лежу на кровати, положив руки под голову и наблюдаю за вспышками молний в небе.

Я заканчиваю петь и слышу шум у двери, поворачиваюсь слишком быстро, и жуткая боль отдается в ребрах. Джек стоит в дверном проеме уставившись на меня. Он, кажется, побледнел, это видно даже сквозь загар.

— Почему ты дома? — обвиняя, спрашиваю я, хотя на самом деле не собираюсь его ни в чем обвинять.

— Не знаю, почему я вернулся, — отвечает он, подходя ко мне и опускаясь на колени. — Я не знал, что ты так хорошо можешь играть на гитаре.

Я пожимаю плечами, и испытываю очередную порцию боли.

— Теперь знаешь.

Он скользит пальцем по моей щеке, стирая дорожку, оставленную слезой.

— Кого ты оплакиваешь, малышка?

Я замираю.

— Никого. Я плачу ни из-за кого.

— Ты обладаешь талантом, Лили Харт? — спрашивает он мягко, но его глаза ищущие и смотрят обеспокоено. Кто знает, сколько еще он будет так терпелив со мной?