Волшебница страны коз, или Рассмешить Бога - Александрова Наталья Николаевна. Страница 27

– Какой еще мужик? А ну, рассказывай!

Стас выпустил Ковригина, и тот, утратив равновесие, соскользнул на пол. Подняться своими силами он не смог, и Стасу, чтобы добиться от него связного рассказа, пришлось помочь Ковригину и пристроить его на пару пустых ящиков в углу гаража.

– Ну, остановил он меня, как положено… – начал Ковригин. – Рукой, стало быть, помахал… приличный такой мужчина, молодой, хорошо одетый… сразу видать, что при деньгах… это в нашем деле главное, чтобы пассажир непременно при деньгах… я ничего такого не подумал, он адрес сказал и цену назвал хорошую… ну, адрес тут, неподалеку от дома моего, оказался, я и подумал – зайду домой, поем заодно супчику горяченького… только когда уже совсем подъезжали, он бутылку достал, коньяк хороший. Армянский, что ли. Ну, и предложил мне выпить. Вроде день рождения у него или именины. А я вообще-то завязал, но такое дело… если хороший человек угощает, как же отказаться? Это не по-людски как-то получается… только я говорю – как же за рулем? Вот если в гараж ко мне… ну, в общем, пришли сюда, в гараж, он коньяк-то разлил, а потом я ничего больше не помню…

Ковригин тяжело вздохнул, посмотрел в пол и продолжил:

– После-то очухался, смотрю – ни пассажира моего, ни машины… ну, думаю, развели меня как лоха! Напоил, гад, клофелином и увел мою ласточку… а как мне без машины? Мне без машины прямо гроб! Опять же, что я Люське скажу? Люська у меня, она такая! Она, если что, скалкой может…

– Эта может, – подтвердил Стас, вспомнив особу в полотенце.

– А ты откуда Люську мою знаешь? – подозрительно осведомился Ковригин.

Впрочем, он тут же вернулся к прерванному рассказу:

– Так что я Люське ничего не сказал, побоялся. Думаю, потом как-нибудь, под хорошее настроение. Только на другой-то день Вася из второго подъезда ко мне заходит и говорит:

– Глянь, Колян, лимузин-то твой на улице стоит!

И правда, я со двора-то вышел, гляжу – стоит моя ласточка, стоит, красавица, на самом видном месте, прямо напротив продовольственного! Так что, выходит, мужик тот взял моего «жигуленка», покатался, а потом обратно поставил… – Ковригин вздохнул. – Не совсем, видать, совесть потерял…

«Жигуленка твоего вернул, а тетку мою убил, – подумал Стас. – Так что насчет его совести дело темное… а машину-то он не потому вернул, что совесть его заела, а чтобы обворованный Ковригин шума не поднимал, да в милицию это дело не попало!»

Вслух он ничего подобного не сказал, потому что не собирался посвящать постороннего человека в свои обстоятельства. У Ковригина же Стас спросил:

– Так, говоришь, он тебе адрес назвал здесь, по соседству?

– Ну да, ну да… – смущенно закивал Николай. – Только вот ведь какое дело… такого дома-то вовсе нет…

– Что значит – нет? – удивился Стас.

– Да то и значит… он сказал – Сантехников, двадцать четыре, а там двадцать второй номер последний… я уж потом это допер, когда машина пропала.

– Понятно… – протянул Стас. – Значит, тут пустой номер…

– Какой такой номер?

– Да так, это я про себя…

Стас понял, что этот след оборвался. Чтобы поставить в деле последнюю точку, он спросил:

– А подсадил ты его где?

– Дак в центре, – охотно ответил Ковригин, почувствовав, что на этот раз гроза миновала. – На этой… как его… на Стремянной. Только что он из той конторы вышел, тут же меня и остановил…

– Из какой конторы? – встрепенулся Стас.

– Дак из этой… как ее… которая насчет квартир махинациями занимается. Агентство неподвижности…

– Недвижимости, что ли?

– Оно самое!

– А как называется? – Стас снова увидел замаячивший впереди свет.

– Как оно называется-то? – Ковригин сморщился и зашевелил губами. – Чего-то там такое широкое… то ли «Затвор», то ли «Забор»… то ли «Запор»…

– Про запор – это вряд ли, – усомнился Стас. – Это я сильно сомневаюсь. Да и забор тоже не подходит. И потом – почему ты говоришь, что это что-то широкое?

– Во, вспомнил! – Ковригин засиял. – «Простор» оно называется! Точно – «Простор»!

– Ничего не путаешь? – осведомился Стас, на всякий случай грозно взглянув на Ковригина.

– Ни боже мой! – Ковригин снова мелко закрестился.

– Ну а мужик тот – как он выглядел? – не отставал Стас. – Напряги мозги-то, вспомни…

Ковригин сдвинул брови и сжал зубы.

– Ну, пальто… – добросовестно начал перечислять он, – молодой, лет тридцати будет, волосы вроде светлые, а может, и нет… пальто, опять-таки, дорогое…

– Что ты все про пальто талдычишь? – разозлился Стас. – Какая это примета – пальто? Он его снял, куртку надел или кожанку – вот и вся твоя примета.

– А я что тебе – милиция, что ли? – огрызнулся Ковригин. – Я когда человека везу – на дорогу смотрю, мне его приметы без надобности. Это если, к примеру, бабенка какая симпатичная – тогда чего ж, тогда можно и поглядеть, а на этого чего мне было любоваться? Рожу его со шрамом разглядывать?

– О! – обрадовался Стас. – Значит, про шрам вспомнил, это хорошо, давай подробности – где шрам?

– Дак на щеке, – Ковригин и сам удивился, что вспомнил.

– На которой? – Стас подошел ближе и сжал кулаки.

– Я сижу так, – Ковригин ткнул в пол ногой, – а этот сидел так, – снова топанье, – стало быть, на этой щеке шрам, ближе к глазу.

– На левой, значит, – вздохнул Стас, – ох и трудно с тобой! Еще вспоминай!

– Не, больше не могу, – серьезно ответил Ковригин, – а то мозги перегорят, как лампочка.

– Ну ладно, дядя, гуляй пока! – согласился Стас и ушел в непривычном для себя состоянии задумчивости.

Дениска забежал вперед и нажал все кнопки.

– Это мы, теть Вера! – заверещал он.

– Открываю! – ответил старушечий голос.

Подъезд тети Веры выходил на Суворовский проспект, рядом располагался шикарный антикварный салон, поэтому тротуар был всегда тщательно вычищен, и по нему прохаживался охранник.

За железной дверью была еще одна – старая, дубовая, еще кое-где сохранилась на ней резьба. Дениска с трудом отворил ее и помчался по ступенькам. Настя привычно поразилась, как быстро он приходит в себя после очередного обморока.

Лестница была светлая, с широкими пролетами, недавно отремонтированная. Окна чистые, красивой полукруглой формы с широкими подоконниками. Они миновали второй этаж, потом третий.

Дальше красота закончилась, потому что на втором и третьем квартиры давно купили обеспеченные люди и сделали ремонт. А наверху до шестого этажа все осталось по-прежнему – унылые грязно-зеленые стены, расписанные тремя юными поколениями жильцов, осыпавшаяся побелка, раскрошившаяся плитка на полу, гнилые оконные рамы…

Дениска повозился немного у двери в квартиру. Дверь была утыкана звонками, тети-Верин – самый верхний. Настя подсадила сынишку, и в квартире раздался перезвон колоколов. За дверью заскрипели замками, и у Насти отлегло от сердца, как всегда бывало, когда они с сыном приходили в этот дом.

Тете Вере было далеко за восемьдесят, однако бабушкой она себя называть никому не позволяла, даже Дениске. В остальном они ладили отлично. Тетя Вера была когда-то давно подругой Настиной бабушки. У нее никого не было, и теперь для Насти она стала самым близким после сына человеком, надежной помощницей и вообще палочкой-выручалочкой.

Настя прошла по длинному полутемному коридору. Комната у тети Веры была большая, светлая, там был даже отгорожен угол, где стоял старинный фарфоровый кувшин для умывания и такой же таз. Был еще столик с электрическим чайником и СВЧ-печкой – Настиным подарком. Таким образом тетя Вера старалась свести до минимума отношения с соседями.

Настя провела расческой по волосам, вгляделась в глубину старинного зеркала и задумалась.

Тогда, пять лет назад, после первого случая, она мужа не то чтобы простила, просто некуда было деваться. Он устроился на работу, стал чаще бывать дома, играл с Дениской, пытался помогать ей по хозяйству. Но денег было мало, муж долго не мог удержаться на одном месте, ругал хозяев, жаловался, что мало платят. Потом снова стал пропадать где-то вечерами и прятать глаза. Настя боялась спрашивать. К тому времени она отдала Дениску в ясли и вышла на работу в магазин. Захотелось одеться получше, украсить себя. Как-то она полезла в ящик стола, где хранила немногочисленные золотые украшения – бабушкино колечко, золотую цепочку – подарок матери на двадцать лет, и ничего не нашла. Исчезло все, даже серебряная ложечка, подаренная Дениске «на зубок».