Хроники Нарнии. Том 2 - Льюис Клайв Стейплз. Страница 32

— Значит, милорд, в ваши намерения входит захватить всю страну и жить в ней по своей воле, без всякого короля?

Лицо Глозелле исказила злобная гримаса.

— Не забывайте, — сказал он, — что именно мы двое проложили ему путь к трону. И все эти годы он наслаждался плодами наших усилий. А чем он нас отблагодарил?

— Ни слова больше! — воскликнул Сопеспиан. — Я вас понял... Смотрите, это идут за нами, чтобы пригласить нас в королевский шатер.

Подходя к шатру Мираза, они увидели Эдмунда и двух его спутников. Послы сидели возле шатра, угощаясь вином и печеньем, чтобы скоротать время, пока король, уже получивший вызов, будет раздумывать над ответом. А двое тельмаринов, увидев этих троих вблизи, почувствовали, что имеют дело с очень грозным противником.

Внутри шатра они застали Мираза — тот был без доспехов и заканчивал свой завтрак. Лицо его побагровело от возмущения, а брови сердито нахмурились.

— Вот, поглядите! — буркнул он, кинув через стол пергаментный свиток. — Наш шустрый племянничек прислал целый воз нянюшкиных сказок!

— Позвольте, сир, — сказал Глозелле, прочитав свиток. — Если юный воин, которого мы только что видели сидящим возле вашего шатра, и есть король Эдмунд, о котором говорится в этой писанине, то я никак не могу назвать его нянюшкиной сказкой. Это очень опасный и грозный рыцарь.

— Тоже мне — король Эдмунд! — фыркнул Мираз. — Неужели и ваша милость начала верить старым бабам? Всем этим басням насчет Питера, Эдмунда и остальных?

— Приходится верить собственным глазам, ваше величество, — ответил Глозелле.

— Ладно, суть сейчас не в том, кто он такой, — отмахнулся Мираз, — а что нам делать с вызовом, который он принес. Полагаю, что в этом вопросе мы с вами будем единого мнения.

— Смею надеяться, да, сир, — согласился Глозелле.

— И как же вы его себе представляете? — спросил король.

— Разумеется, тут не может быть никаких сомнений. Этот вызов надлежит отвергнуть. Хотя... Здесь никто не посмеет назвать меня трусом, но, если говорить откровенно, сир, доведись мне встретить этого юношу в бою, вряд ли я смогу сохранить должное присутствие духа. Но если брат его, Верховный Король, еще более грозен — а этого приходится ожидать — значит, господин мой и король, ради вашей безопасности, ради самой вашей жизни вам лучше не иметь с ним дела!

— Чума вас побери! — закричал Мираз. — Разве такого совета просил я у вас? Вы что же, вообразили, что я спрашиваю, следует ли мне бояться встречи с этим Питером, если только на свете есть такой человек?! Вы что, думаете, я его испугался? Я спросил у вас совета по вопросу политическому: стоит ли нам, обладая подавляющим превосходством, рисковать, доверяя исход войны поединку?

— Ответ может быть только один, ваше величество, — сказал Глозелле. — По тем или иным причинам, но вызов этот должен быть отвергнут. Лицо этого неизвестного рыцаря сулит смерть

— Опять вы за свое! — Мираз уже не скрывал, что он вконец рассержен. — Неужели вы хотите сказать, что я такой же великий трус, как и ваша милость?

— Ваше величество вольны говорить все, что вам угодно, — угрюмо ответил ему Глозелле.

— Вы сами виноваты, Глозелле. Болтаете всякую чушь, как старая баба, — пробурчал король, чувствуя, что немного переборщил. — Что скажете вы, лорд Сопеспиан?

— Не стоит ввязываться в это дело, сир, — услышал он в ответ. — А то, что ваше величество называет вопросами политическими, для нас и так разрешается очень благоприятно. Это дает вашему величеству самый благовидный повод отказаться от поединка. Никто не станет упрекать ваше величество в нехватке смелости или рыцарской чести. Наоборот, все будут хвалить вас за проявленный здравый смысл.

— Великое небо! — закричал, вскакивая на ноги, Мираз. — Вы что сегодня, рехнулись? Вы что же, считаете, что я еще должен думать, как похитрее отказаться от поединка? Лучше скажите мне сразу, прямо в лицо, что я трус!

Разговор принял именно то направление, которого добивались вельможи.

Какое-то время Мираз пристально, не мигая, глядел на них, и казалось, что его глаза вот-вот выскочат из орбит. Потом он заговорил:

— Я-то не трус, а вот вы оба перетрусили, как зайцы. И вдобавок возымели наглость вообразить, что мое сердце ничем не лучше вашего. Подумать только! По-вашему получается, я еще должен ломать голову, выискивая повод для отказа? Искать оправдания, почему я не хочу драться! Или вы не солдаты? Не тельмарины? Или даже и не мужчины? Что же получается? Если я откажусь от вызова — а это диктуют мне соображения и тактические, и стратегические, — то вы и сами будете думать, и другим внушать, что я отказался потому, что испугался своего противника. Так или не так?

— Ни один сколько-нибудь рассудительный солдат, — поклонился Глозелле, — не назовет трусом ни вас, ни любого мужчину в летах вашего величества, коли он откажется от поединка с великим воином в расцвете юношеских сил.

— Ну, спасибо! — взревел Мираз. — Только что мне сказали, что я негодный трус. А теперь вдобавок узнаю, что я слабоумный старик, стоящий на краю могилы!.. Вот что я скажу вам, милорды! С вашими бабьими советами вы добьетесь лишь результата, противоположного вашим намерениям! Я не стану сейчас разбираться, из-за каких таких хитроумных соображений вы начали вести эти подлые речи. Зачем вам вдруг понадобилось, чтобы я непременно отказался? Так знайте же, я хотел отвергнуть вызов! Без всяких ваших хитростей! Но теперь я его принимаю! Слышите? И если у вас кровь застыла в жилах от каких-то колдовских чар, бабьих наговоров или самой обычной измены, то я еще мужчина! И не позволю вам считать меня таким же трусом, как вы!

— Мы умоляем ваше величество... — начал Глозелле.

Но Мираз не стал его слушать, выбежал из шатра, и они услышали, как он кричит Эдмунду, что согласен на единоборство.

Вельможи переглянулись и тихонько захихикали.

— Я знаю, что если его хорошенько раззадорить, то можно заставить сделать что угодно, — сказал Глозелле. — Но я не забуду, как он назвал меня трусом! Я еще рассчитаюсь с ним за это!

Когда посланцы вернулись в Курган Аслана и сообщили новость его обитателям, весь Курган пришел в движение. Эдмунд почти сразу отправился вместе с одним из капитанов Мираза размечать место, выбранное для поединка, и огораживать его кольями и веревками. По правилам рыцарских турниров каждый противник выставлял двух маршалов в углах арены и третьего в середине одной из боковых сторон, чтобы они следили за соблюдением всех правил. Питер как раз объяснял Каспиану, что тот не может быть одним из этих маршалов, потому что предметом поединка будет именно вопрос о его правах на трон, как вдруг густой и сиплый, немного сонный голос произнес:

— Ваше величество, позвольте мне молвить слово!

Питер обернулся и увидел, что это старший из трех Медведей Горбачей.

— С вашего позволения, ваше величество, — сказал он, — я буду Медведь.

— Заверяю вас, что вы и есть Медведь, к тому же весьма представительный Медведь, — ответил ему Питер.

— Спасибо на добром слове, ваше величество. Но я хотел напомнить вам, что за нами, Медведями, исстари закреплено наследственное право выставлять одного из маршалов на арену королевских турниров.

— Не соглашайтесь, ваше величество, ни в коем случае! — зашептал Трумпкин на ухо Питеру. — Он честнейшее существо, но он же нас всех опозорит. Мы с ним стыда не оберемся. Он обязательно заснет на посту, к тому же он все время сосет лапу. И будет сосать — на глазах у всех наших врагов.

— Ничего не поделаешь, — ответил Питер. — Он совершенно прав. Роду Медведей действительно пожалована эта привилегия. Я даже не представляю, как они смогли помнить это столько лет. Ведь забылось так много куда более важных вещей.

— Я жду ответа, ваше величество, — напомнил о себе Медведь.

— Это ваше законное право, — сказал Питер. — Поэтому готовьтесь исполнять обязанности одного из маршалов. Но помните — там ни в коем случае нельзя сосать лапу.