Хроники Нарнии. Том 1 - Льюис Клайв Стейплз. Страница 85
Теперь он знал, какая дорога ведет на Анвард. Но идти туда сейчас означало попасть в руки рабадашевых солдат.
— Что же мне делать? — спросил себя Шаста.
Он не придумал ничего лучшего, как снова взобраться на свою лошадь и поехать по избранной дороге дальше — в смутной надежде набрести на какую-нибудь хижину, где можно будет попросить приюта и чем-нибудь перекусить. Ему, конечно, больше всего хотелось вернуться в жилище Отшельника, где остались Бри, Хвин и Аравис, но он не знал, в какой стороне их искать.
— Что ж, — сказал себе Шаста, — и эта дорога тоже куда-нибудь да ведет.
Он, конечно, был прав. Куда-то эта дорога вела, но вот только куда? Лес становился все выше, гуще и темнее. С деревьев капало все громче и чаще, и с каждой минутой становилось холоднее. Порывистый ледяной ветер нес туман — и не собирался уносить его вдаль. Если бы Шаста раньше жил в горах, то давно бы уже понял, что поднялся очень высоко, может быть, до высшей точки перевала. Но Шаста ничего о горах не знал.
— Если подумать, — сокрушался Шаста, — я самый невезучий мальчик, который когда-либо жил на белом свете. Всем сейчас хорошо, кроме меня. И так всегда. Те нарнианские господа и дамы благополучно выбрались из Ташбаана, а я остался. Аравис, Бри и Хвин нашли кров и все, что полагается, у старого Отшельника — и лишь меня одного он послал дальше. Король Лун и его свита, наверно, уже давно, целые и невредимые, у себя в замке. Успели запереть ворота до того, как появился Рабадаш. А я остался за воротами.
Он очень устал, а с раннего утра во рту не было ни крошки. И ему стало так себя жалко, что слезы покатились у него по щекам.
И тут же прекратились — от неожиданного испуга. Он вдруг понял, что кто-то или что-то идет рядом с ним. Было так темно, что он не мог ничего разглядеть. Это Существо (или Особа) шло так тихо, что он не слышал его шагов. Но зато он слышал дыхание. Невидимый попутчик дышал, да так мощно, что у Шасты создалось впечатление, что он очень большой. Шаста подумал, что уже давно слышит это дыхание, хотя только сейчас обратил на него внимание. Значит, неизвестно, сколько времени тот шел рядом с ним. Это было ужасное потрясение.
Он вспомнил, что давным-давно слышал, будто в северных краях водятся великаны. Чтобы не закричать от страха, он прикусил губу. Но плакать перестал. Хотя именно теперь, собственно говоря, и появилась причина, чтобы по-настоящему заплакать.
Существо (если только оно не было Особой) продолжало идти рядом с ним так тихо и спокойно, что у Шасты появилась надежда — может быть, ему все кажется? Но когда он уже почти успокоил себя этими мыслями, в темноте рядом раздался глубокий, звучный вздох. Уж это-то никак не могло ему почудиться! Кроме того, горячая волна воздуха коснулась его озябшей руки.
Если бы лошадь была сколько-нибудь путная, или если бы он сам знал, как добиться от нее хоть какого-нибудь толка, он бы поставил на карту все. Взял бы с места в галоп и ускакал бы от своего попутчика. Но он знал, что заставить эту лошадь скакать во весь опор он не сумеет. Поэтому продолжал ехать неспешным шагом, как на прогулке. Невидимый попутчик так же спокойно шел за ним и ровно дышал. Шаста не мог больше этого вынести.
— Кто вы? — спросил он почти шепотом.
— Тот, кто уже давно ждет, когда ты заговоришь, — отвечало Существо. Голос, хоть и негромкий, был низок и глубок.
— Вы... не великан? — спросил Шаста.
— Если хочешь, можешь называть меня так, — отвечал Голос.
— Но я не совсем похож на тех, кого так зовут.
— Я вас совсем не вижу, — сказал Шаста после того, как с минуту изо всех сил вглядывался в темноту. И так как в голову ему неожиданно пришла еще более страшная мысль, он спросил, скорее простонал:
— А вы не... кто-нибудь из Мертвых?.. Ох, прошу вас, пожалуйста, уйдите! Что я вам плохого сделал? Ох, кто еще на свете такой невезучий, как я!
И снова его лицо и руку овеяло теплое дыхание Существа:
— Разве так дышат призраки? — спросил его Голос. — Расскажи мне, чем ты так расстроен.
Это дыхание Шасту немного успокоило, и он начал рассказывать о том, как рос, не зная ни отца, ни матери, как его воспитывал суровый рыбак. Затем он перешел к истории своего бегства, к тому, как за ними погнались львы, и им пришлось переплыть залив, спасая свои жизни. Он рассказал, каких страхов натерпелся в Ташбаане. Как ночевал среди Гробниц, и как в пустыне выли рядом с ним звери. Как во время перехода через пустыню их мучили голод и жажда, а потом, когда они были уже у цели, за ними погнался еще один лев и ранил Аравис. И еще о том, как много прошло времени с тех пор, как он ел в последний раз.
— Ну, я бы не назвал тебя невезучим, — сказал Голос.
— Ты что же, считаешь что это везение — везде то и дело натыкаться на львов? — обиженно спросил Шаста.
— Это был всего лишь один лев, — ответил Голос.
— Во имя всего святого, что ты имеешь в виду? Я же сказал тебе, что в первую ночь их было самое меньшее два, а потом...
— Всегда был только один лев — но быстроногий.
— А ты об этом откуда знаешь?
— Потому что я и есть тот лев.
Шаста так и застыл с разинутым ртом, ничего не сказав. А голос продолжал:
— Это я успокаивал тебя среди жилищ Мертвых. Я — тот лев, который отгонял хищников, пока ты спал. И я — та кошка, которая делила с тобой твое одиночество. Я — тот лев, страх перед которым вдохнул в Лошадей новые силы, чтобы одолеть последнюю милю, — иначе ты не смог бы вовремя добежать до короля Луна. И если уж говорить все, то я был тем львом, которого ты не помнишь. Я вытолкнул на берег лодку, где лежал умирающий младенец. На берегу был человек, бодрствующий в полночь. Таким образом я спас тебя.
— Значит, это ты ранил Аравис? — спросил Шаста. — Но зачем?
— Дитя! — отвечал Голос. — Мы с тобой говорим о твоей истории, а не о ее. Я никому не рассказываю чужих историй, каждому — только его собственную.
— Так кто же ты? — спросил Шаста.
— Я — это Я, — ответил Голос тихо и глухо, но так, что содрогнулась земля. И повторил: — Это — Я, — на этот раз громко, четко и весело. И в третий раз он сказал: — Я! — еле слышным шепотом, но Шасте показалось, что слово это прилетело к нему сразу со всех сторон, с шелестом листьев в лесу.
Теперь Шаста уже не боялся, что обладатель Голоса может съесть его или оказаться призраком. Тем не менее он задрожал — только не от страха, а от какого-то иного, непонятного ему чувства. И еще он ощутил внезапный прилив счастья.
Туман тем временем превратился из черного в серый, а из серого — в белый. Перемены эти начались уже давно, но, увлеченный беседой с Существом, Шаста не заметил их. Вдруг белизна вокруг стала такой яркой и сверкающей, что ослепила его глаза.
Откуда-то спереди донеслось пение птиц, и он понял, что ночь кончилась. Он уже совершенно ясно видел перед собой гриву, уши и голову своей лошади. Потом слева на него упало золотистое сияние, и Шаста подумал, что это солнце.
Он повернулся и увидел, что рядом с ним шагает огромный, больше его лошади, Лев. Лошадь, похоже, совсем его не боялась, а может быть, просто не замечала. Шаста никогда не думал, что можно увидеть нечто столь грозное и прекрасное.
К счастью, всю жизнь Шаста прожил на самой дальней южной окраине Калормена и поэтому не знал жутких историй, которые рассказывали в Ташбаане об ужасном нарнианском демоне, являющемся в виде льва. Разумеется, ему были неведомы и истинные истории об Аслане, великом Льве, сыне Верховного Императора За Морем, Верховном Короле и Покровителе всех королей Нарнии. Но стоило ему только раз взглянуть в глаза Льва, как он соскользнул с седла и упал к его ногам. Он не мог ничего сказать — да и не хотелось ему говорить. Он знал, что здесь не нужны слова.
Верховный Король Всех Королей склонился над ним, и Шасту окутала его грива и овеял странный аромат, исходивший от этой гривы. Лев лизнул мальчика в лоб. Шаста поднял голову, взгляды их встретились. И тут бледное сияние тумана и яростное золотое сияние Льва смешались и закружились в слепящем вихре, а потом вознеслись вверх и исчезли. Шаста остался один на горном склоне, поросшем зеленой травой, над ним было ясное голубое небо, а вокруг пели птицы.