Ты шутишь, наверное? - Чейз Джеймс Хедли. Страница 15

– Где топор, что я тебе купил? – спросил Лепски. – Нужно держать его на столе для разрубания мяса.

Кэрол одарила его убийственным взглядом.

– Сходи к дантисту, Лепски.

Она поднялась, направилась к телевизору и включила его. Лепски тихо застонал и принялся резать мясо на маленькие кусочки.

Как правило, последнее слово всегда оставалось за Кэрол.

Глава 4

Спрятавшись за полуоткрытой дверью гостиной, Амелия Грэг слушала, как Рейнольдс разговаривал с копами.

Амелии Грэг, высокой, крепко сложенной женщине, перевалило за пятьдесят. Волосы у нее были черные. Круглое лицо наштукатурено так сильно, что казалось неживым.

Она вздрогнула, услышав, как один из копов поинтересовался пиджаком с пуговицами в виде мяча для гольфа. Еще раз она вздрогнула, когда Рейнольдс ответил, что отдал его в Армию спасения. Этот пиджак, весь испачканный кровью, сейчас находился в котельной вместе с серыми брюками и туфлями, принадлежащими ее сыну.

Она подошла к застекленной двери и проводила глазами копов, спускавшихся по аллее. Потом прижала руки к груди и тяжело села в большое комфортабельное кресло.

С того времени, как ее муж несколько месяцев назад погиб в автомобильной катастрофе, жизнь ее стала совершенно невыносимой.

С бешенством и изумлением она узнала, что Грэг завещал все свое состояние Криспину. Более того, он особо отметил, что Криспин должен выдавать деньги матери по своему усмотрению.

После несчастного случая нотариус Грэга передал ей конверт, на котором было написано: «Вскрыть после моей смерти». Прочитав письмо, Амелия поняла, что Грэг отомстил ей за все. Он писал:

«В твоей жизни есть только две вещи, которые тебя интересуют: деньги и сын. С рождения Криспина ты рассматривала меня только как источник денег. Зная, что наш сын унаследовал твои качества, я решил оставить все свое состояние ему, в надежде, что он заставит испытать тебя все то, что ты заставила испытать меня. Ты никак не сможешь аннулировать это завещание. Если Криспин когда-нибудь умрет, то все мои деньги будут переданы в институт по исследованию раковых болезней, а ты будешь получать только ежегодную пенсию в десять тысяч долларов.

Ты увидишь: как только Криспин поймет, что больше не зависит от тебя, он покажет свое настоящее лицо, и ты пожнешь плоды твоего воспитания. Когда ты прочтешь это, я буду мертв, а Криспин жив. Будь внимательна, Амелия. Он будет безжалостным тираном, и эта мысль меня радует. Ты всегда была настолько эгоистична и настолько поглощена сыном, что не понимала, что он не такой, как другие. Ты сможешь убедиться в этом, когда он унаследует мое состояние.

Сайрос Грэг».

Когда Амелия прочитала это письмо, она рассмеялась. Какие глупости написал этот старый дурак!

Независимый? Криспин? Она снова рассмеялась. Криспин полностью от нее зависел. И так будет всегда. В течение двадцати лет она его воспитывала. Она не хотела, чтобы он учился в школе или университете. Образование он получил дома, занимаясь с хорошими преподавателями. Мысль о том, что Криспин может соприкоснуться с различными пороками, была для нее совершенно невыносимой.

С ранних лет Криспин проявил замечательные способности к рисованию. Она поощряла это увлечение. Он работал в специально оборудованной мастерской на последнем этаже их дома, что позволяло ей постоянно наблюдать за сыном. Она ничего не понимала в его странных и безумных картинах. Он рисовал черное небо, сверкающую луну и оранжевое море. Она проконсультировалась с экспертом, который просмотрел несколько дюжин пейзажей Криспина. Не слишком кривя душой и отрабатывая хороший гонорар, он заявил, что Криспин необычайно талантлив. Но он умолчал, что, по его мнению, эти пейзажи свидетельствуют не только об исключительных данных, но и о безумном складе ума.

Что за глупость – говорят, что Криспин не такой, как другие. Она снова начала смеяться.

Не такой, как другие?!!

Она знала это очень хорошо. Криспин был не только великим художником, но и ее сыном! Разумеется, он не такой, как другие!

Тем не менее предположение, что Криспин станет независимым, получив деньги, смутило ее, хотя и было абсурдным.

Она тогда же решила поставить все точки над «i» и поднялась в мастерскую Криспина, но его там не было. Там она обнаружила большую незаконченную картину, на которой была изображена лежащая на оранжевом песке женщина с раскинутыми ногами, вытянутыми руками и со струйкой крови, текущей из влагалища.

Амелия с ужасом смотрела на нее. Современное искусство – это современное искусство, но это…

Она нахмурилась. Нужно, чтобы он прекратил рисовать такие вещи. Но где он?

Рейнольдса она нашла в холле. Он был у них на службе около двадцати пяти лет. Муж не любил его и хотел от него избавиться, но Амелия проявила твердость. Рейнольдс преданно ей служил и к тому же умел обращаться с Криспином.

Мало-помалу она стала доверять ему, спрашивать у него совета, как вести себя с мужем, и потом – по мере того как Криспин рос – как наилучшим образом добиться чего-либо от сына. Советы, которые он давал, устраивали ее. Рейнольдс никогда не излагал своей точки зрения без просьб с ее стороны. Впоследствии она обнаружила, что он неизлечимый алкоголик. И так как она была хитра, то поняла, что для него единственный шанс выжить – остаться у нее на службе. Такое положение вещей ее устраивало. Она никогда не спрашивала, куда девается виски.

– Где мистер Криспин? – спросила она. – В мастерской его нет.

Рейнольдс в упор посмотрел на нее:

– Он в кабинете мистера Грэга.

Амелия насторожилась.

– В кабинете? А что он там делает?

Рейнольдс поднял брови. Этот человек экономил слова.

Помрачнев, Амелия бросилась по коридору, ведущему в кабинет мужа, открыла дверь и заглянула. Эта большая комфортабельная комната была убежищем Сайроса Грэга. Здесь, устроившись за огромным письменным столом, он проворачивал свои многочисленные дела. Амелия редко сюда заходила. Для нее было ударом увидеть сына сидящим в кресле отца за его столом, заваленным бумагами.

– Что ты здесь делаешь? – грубо и властно спросила она.

Криспин, держа карандаш в длинных аристократических пальцах, делал какие-то пометки. Он слегка нахмурился, потом поднял глаза.

Глаза у него были цвета опала. Эти глаза могли подействовать на любого, но не на Амелию.

– Мой отец умер. Отныне это мой кабинет, – ответил он с металлом в голосе.

Амелия почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Ее сын никогда не разговаривал с ней таким тоном.

– И все же – что ты здесь делаешь? – спросила она, беря себя в руки. – Послушай, Криспин, позволь мне заниматься всем этим. Ты ничего не понимаешь в делах отца, а я их знаю. Хотя отец и оставил все тебе, но ты не сможешь обойтись без моей помощи. Если тебя это интересует, давай работать вместе. Но я думаю, что тебе лучше заниматься живописью, а дела оставить мне.

– Я тебе не оставлю ничего, – спокойно ответил Криспин. – Ты повластвовала достаточно. Теперь мой черед, и я этого никому не уступлю. Слишком долго я этого ждал.

Амелия была потрясена. От гнева ее лицо покраснело, даже густой слой пудры не мог скрыть этого. Она заорала:

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? Поднимись немедленно в мастерскую и не забывай, что я твоя мать!

Криспин положил карандаш, скрестил на столе руки и наклонился вперед. В его глазах загорелись такие искорки, что Амелия отступила.

Ее сын был точной копией ее дяди, умершего восемнадцать лет назад. Потрясенная, она уставилась на Криспина.

Когда ей было десять лет, Мартин, брат ее матери, пытался ее изнасиловать. И вот, глядя на своего сына, она находила его ужасно похожим на Мартина, и та сцена вдруг всплыла в ее памяти… В тот день ее родители уехали на какой-то прием. Они сказали, что Мартин отведет ее пообедать в ресторан. Она обрадовалась, так как дядя Мартин, хоть и слыл оригиналом, все же был забавен. Высокий, стройный, с волосами соломенного цвета, совсем как Криспин. Он был немного художник и одевался довольно эксцентрично. Питал слабость к белым рубашкам и бутылочного цвета бархатным костюмам. Друзья подозревали, что он гомосексуалист, но это было не так. Его тянуло к маленьким девочкам. В десять лет Амелия находила его романтичным.