Идущие по грани - Срибный Игорь Леонидович. Страница 24

Моджахеды прошли по лесной дороге около десяти километров, и Лорсануков уже начал думать, что беспокойство его было пустым, что никто их здесь не ждет, поскольку до Зандака оставалось каких-нибудь два-три километра. Сигналы тревоги от разведчиков не поступали, а значит, все пройдет гладко…

Он шел теперь в голове отряда, и поэтому первая пуля, выпущенная из «АКМС» с глушителем, досталась ему. Он рухнул на землю, как подкошенный, не успев понять, что произошло, и не видел, как валились на траву, которой густо поросли колеи давно не езженной дороги, его люди… Не сообразив сразу, что их выбивают из бесшумного оружия, моджахеды продолжили напирать из-за поворота, сразу же попадая под губительный огонь пацанов из разведроты внутренних войск. И только когда кто-то заорал, что здесь засада и нужно уходить обратно, моджахеды, отстреливаясь, повернули… Чтобы нарваться на не менее плотный огонь с тыла. Несколько человек, стреляя с бедра, ринулись в лес, но и там их ждали…

Скоро все было кончено…

Ночью двенадцать моджахедов, сумевших прорваться сквозь кольцо засады, собрались у родника, известного большинству боевиков в этих горах. Почти все они были ранены, измотаны длительным преследованием. Четверо остались без оружия.

– Что будем делать? – спросил Идрис Ичигов, пожилой уже человек, которого Лорсануков загнал в отряд под угрозой казни отца. – Лично я пойду домой, в Гехи, и сдамся властям. Надоело жить волком и постоянно ждать гибели…

– Иди, – спокойно поддержали его остальные. – Тебе можно. А куда нам идти? Мы засвечены в видеосъемках, нас неоднократно снимали западные «киношники»… Наш амир был любитель себе рекламу создать!

– Сейчас же амнистия! – воскликнул Ичигов. – Только сдай оружие! Сам Кадыров выступал по радио и по телевидению, обещая, что никто не понесет наказания в случае добровольной явки. Давайте все вместе!

– Иди, Идрис, – сквозь зубы процедил Магомед, лежащий на земле у родника с простреленной насквозь ногой. – Иди, не смущай нас своими разговорами…

Ичигов поднялся и сделал шаг в темноту. Магомед, не меняя положение тела, чуть приподнялся на локтях и, с трудом подняв руку с зажатым в ней «стечкиным», трижды спустил курок…

Тело Идриса с треском завалилось в кусты.

– Зачем ты? – уныло спросил Ризван – молодой парень, земляк Идриса. – Пусть бы шел. Что он тебе сделал?

Магомед вскинул пистолет, но Ризван опередил его. Он резко вскочил на ноги и изо всех сил ударил того ногой в подбородок. Подхватив выпавший из руки противника пистолет, встал напротив группы, скаля зубы в нехорошей ухмылке. А потом, присев на корточки у потерявшего сознание Магомеда, приставил ствол к его голове и нажал на спуск…

– Что думаете? – Командующий потянулся за очередной сигаретой.

– А что тут думать? – сказал Седой. – Решение, ясно, зрело у него давно, потому что жить с такой памятью, наверное, невероятно тяжело… Я не думаю, что он принимал непосредственное участие в расстреле и сожжении тел чеченских ополченцев и омоновцев. Достаточно уже того, что он при этом присутствовал… Рано или поздно он должен был все равно прийти к этому решению. Наша ситуация только дала ему толчок. И все!

– За ним сразу же начнется охота. Мы же не сможем его прятать вечно.

– Товарищ генерал! – Седой поднялся со стула. – А почему мы должны его прятать? Он сделал свой выбор. Сознательно. Об этом нужно кричать, а не прятать его от бандитских глаз. И вообще, пусть президент Чеченской Республики сам решает его судьбу. Почему мы должны над этим голову ломать? Конечно, случай неординарный. Все же бригадный генерал, командующий фронтом, но это – головная боль самих чеченцев, не наша. Мне кажется так.

– Ладно! – Командующий тоже встал. – Ты, наверное, прав, Егор. Судьбу Шамаева должен решать президент Чечни. Иди отдыхай, разведчик. Здесь останетесь или вас отправить на вашу базу?

– Завтра на базу, – ответил Седой. – Чего уже сегодня дергаться? Отдохнем…

– Лады! Тогда завтра в 10.00 вылет. Устраивает?

– Так точно!

Седой забросил на плечо автомат и вышел на воздух из насквозь прокуренного кабинета. Добрался до курилки и сел на скамью, ожидая начальника разведки, который задержался в кабинете командующего.

Было тихо и солнечно. В небе над Ханкалой кувыркались жаворонки, а высоко в поднебесье, гордо раскинув крылья, парил орел. Удивительно, но тишину не вспарывали, как обычно, далекие автоматные и пулеметные очереди…

«Идиллия…» – подумал Седой, прикуривая сигарету, и откинулся на обвитую виноградом решетку, прикрыв глаза…

Влад вышел минут через сорок и, увидев Седого в курилке, подошел к нему.

Седой лениво приоткрыл правый глаз:

– Ну что? Новых указаний не поступило?

– Для вас нет, товарищ подполковник! – ответил Влад. – Все по плану боевой подготовки. Кстати, командующий разрешил тебе отпуск на десять суток…

– Зачем он мне? – Седой встал, потянувшись всем телом. – Ты же знаешь, я одинокий волк. Без семьи, очага… А водку попить я, при желании, могу и здесь… Но… не желаю.

– А в Майкоп съездить не хочешь? – вдруг, ехидно сощурившись, спросил Влад.

– Эй, командир! Запретные темы не трогай! – Седой набычил шею.

– Да ладно тебе! – Влад дружески хлопнул его по плечу. – А все же скажи честно, хочется Любу увидеть?

– Господи! – Седой молитвенно воздел руки к небу. – Есть ли на войне хоть что-то святое, что можно сохранить в тайне от вездесущего начальственного ока?! А если честно, то, конечно, хочется… Но от этого не будет хорошо ни ей, ни мне… Не забывай, она замужем… К тому же, наверно, беременна. Ни к чему ей сейчас лишние волнения…

– Ладно, брат! – Влад вдруг стал совершенно серьезным. – Это тебе. Передал начальник госпиталя. Я оставлю тебя. Сам доберешься до располаги?

Седой взял конверт из рук начальника разведки и тяжело опустился на скамью. Он не слышал вопроса Влада… Он вообще ничего не слышал и не видел, кроме белого конверта с голубенькими фиалками в углу, на котором рукой Любаши было написано только одно слово – «Егору».

Влад немного постоял рядом, но, видя, что реакции Седого не дождется, тихо ушел в штаб, оставив его в одиночестве.

«Здравствуй, дорогой мой человек! – читал Седой, и буквы плясали перед его глазами. – Здравствуй, Егор!

Хочу обрадовать тебя. Или огорчить, не знаю… Я беременна и ужасно этим горжусь, зная, что ношу под сердцем твоего сына, твою кровиночку. Беременность протекает гладко, нет у меня ни токсикоза, ни отеков, ни одышки, а это говорит о том, что ребеночек развивается нормально, без отклонений. Может быть, все это проявится в дальнейшем, но пока все идет хорошо.

Знаешь, я думала, что вдали от тебя быстро успокоюсь и привыкну к тому, что нам не суждено быть вместе… Но с каждым днем мне все больше и больше хочется увидеться с тобой. Хотя бы на пару минут. Просто побыть рядом, прикоснуться к тебе, почувствовать твой запах… Не знаю, как случилось, что ты стал таким родным, таким нужным мне. И таким далеким… Ты, наверно, постоянно пропадаешь в горах? Я с таким волнением жду каждый день новостей из Чечни по телевизору, хоть и знаю, что ты никогда не попадешь в кадр из-за своей секретности…

Прости за сумбурное письмо. Так много хотелось написать тебе, но села писать и растеряла все мысли.

Спасибо тебе за твой сон, который ты записал для меня. Я постоянно перечитываю его и поражаюсь тому, что это тебе приснилось. Я дала почитать тетрадку своей близкой подруге, извини. Она сказала, что читала и видела все происходящее, как в кино. Может быть, тебе стать писателем, когда закончишь свою войну?

Обнимаю тебя, родной! И желаю, чтобы больше ни одна пуля, ни один осколочек не попали в твое тело, так любимое мной!

И все же – твоя Люба».

Седой опустил руки с зажатым в них мертвой хваткой письмом. И долго сидел, задумавшись…

Первой мыслью было – воспользоваться предложением Влада и рвануть в Майкоп… Но чем больше он думал, тем больше склонялся к тому, что его приезд только разбередит незаживающую рану и еще больше осложнит жизнь Любаши. Он не хотел делать ее несчастной, но не мог сделать и счастливой. Ломать жизнь любимого человека казалось ему кощунством, предательством, святотатством. Ну, увидятся они, с новой силой вспыхнет чуть притухшее в ежедневных заботах о спасении жизни своей и жизней пацанов разведгруппы чувство… То же самое произойдет и с Любашей. Разгораясь, заполыхает костер всепоглощающей любви…