Самый дождливый октябрь - Комарова Ирина Михайловна. Страница 47

Гошка, как обычно, проводил меня до двери квартиры – в некоторых отношениях мой напарник безнадежно старомоден.

– Завтра в восемь я за тобой заеду. Будь готова.

– Всегда готова, – вяло отсалютовала я и нажала на кнопку звонка. У меня, разумеется, в сумочке лежит ключ от квартиры, но пользуюсь я им, только когда возвращаюсь слишком поздно, и все уже спят. Или никого нет дома. У нас так принято – звонить в дверь, чтобы все домашние тебе обрадовались.

Гошка улыбнулся, легко поцеловал меня в макушку и быстро спустился по лестнице. Его шаги еще были слышны, когда мама открыла дверь.

– А что же Гоша не зашел? – удивилась она.

– Сегодня день тяжелый был, мы устали очень.

– Тем более, – мама посмотрела на меня укоризненно. – Поужинал бы.

– Мам, он тоже не сирота, – я повесила куртку на вешалку и сбросила мокрые ботинки. – Голодным не останется.

– Набей ботинки газетами, а то до утра не высохнут, – тон, которым был дан свет, должен была продемонстрировать, что мама недовольна. – И можешь принять душ.

– А что, горячую воду дали? – встрепенулась я. Не знаю, как у вас, а у нас дом старый, народ живет консервативный и никакие новшества и эксперименты в жилищной сфере здесь не проходят. ЖКО оставшееся нам в наследство от советской власти, каждый год, в апреле, методично отключает горячую воду на плановый двухнедельный ремонт. И включает ее, только с началом отопительного сезона.

– Еще утром, – мама, которая загораживала дверь в ванную (я уже упоминала, что квартира у нас – стандартная «двушка», и коридор, соответственно, просторным не назовешь), подвинулась в сторону, пропуская меня: – Пока ты моешься, я ужин разогрею.

– Не надо, я ничего не хочу! – отказалась я, закрываясь в ванной. – Устала страшно, сейчас только сполоснусь и спать лягу.

Конечно, легко отказаться от ужина, пока про него только говорят. А когда я, вышла из ванной комнаты, густой котлетный запах чуть не сбил меня с ног. Помнится, что-то я такое говорила, про фигуру, про вред поздних ужинов и прочие правильные слова. И даже искренне говорила. И собиралась отправиться спать, сразу, как только приведу себя в порядок. А теперь признайтесь, вы мне поверите, если я скажу, что именно так и поступила – не заглядывая на кухню, отправилась в постель? Поверите? Нет? Ну и правильно! В конце концов, один раз живем, так что ж теперь, от котлет отказываться? И черт с ней с фигурой, сделаю завтра лишнюю пару сотен наклонов.

Захлебываясь слюной, я отправилась на кухню. Бедная Катя, приходит домой, в пустую квартиру, и некому ей котлетку поджарить!

Утром я проснулась со смутным ощущением, что вчера что-то не доделала. Ах да, я собиралась перед сном поразмышлять над тем, куда пропали драгоценности Черниковой. Знаете, когда я лежу в постели, закрыв глаза, и думаю, случается, мне очень интересные мысли в голову приходят. Но вчера, к сожалению, ничего не вышло – я заснула, кажется, раньше, чем голова коснулась подушки. Ну что ж, зато отдохнула, выспалась и теперь, с новыми силами, можно приниматься за дело.

Я вскочила, сделала короткую зарядку, включив в нее дополнительную порцию наклонов – расплата за вчерашний поздний ужин, позавтракала и села у окна, ждать Гошу. Напарник, как и обещал, прибыл ровно в восемь. Натянув все еще влажные ботинки (газеты, которые я послушно натолкала внутрь, помогли мало), я скатилась во двор. Дождя не было. Я посмотрела на небо и увидела несколько просветов между тяжелыми серыми тучами. Господи, неужели эта мокрость проклятая закончится? Не люблю зиму, но честное слово, лучше самые трескучие морозы, чем эти непрерывные дожди!

– Гошка, дождь закончился! – радостно сообщила я напарнику.

– Серьезно? – удивился он, плавно трогаясь с места. Открыл боковое стекло и высунул руку наружу. – Действительно, не капает. А я и не заметил. И даже солнышко, кажется, намечается, красота. Заверзлись, значит, хляби небесные.

И попробуйте ему доказать, что нет такого слова! Гошка тут же объяснит, что если есть слово «разверзлись», значит, образованное простой заменой приставки, «заверзлись», тоже имеет право на существование. Я с ним спорить не могу, у меня неровная система слабая.

– Наконец-то, а то у меня уже жабры начали отрастать. А теперь, под солнышко, мне и думается лучше, идеи разные в голове оформляться начали.

– Надеюсь, идеи относящиеся к делу? – уточнил Гоша. – Тогда излагай.

– Излагаю. Собственно, выбор у нас небольшой, шкатулку с украшениями могли взять только три человека…

– Варвара, Валя и сама Черникова, – кивнул Гоша. – Согласен.

– Что касается Варвары, я не знаю, верить ей, или нет. Она клянется, что ничего не брала. И когда я себе представляю эту истеричку возле сейфа, то склонна ей поверить. Помнишь, как она говорила? Диск в руке, ключи роняю, сумочка с плеча соскальзывает… Как-то не вписывается сюда еще и шкатулка – возьми ее одна рука уже занята. А диск, ключи, да еще и телефон зазвонил, помнишь? Нет, шкатулку Варвара взять не могла.

– Это если ты правильно себе все представляешь.

– Вот именно! Меня же там не было! А если Варвара нервничала гораздо меньше, чем нам рассказывала? Если она вообще была спокойна? Действительно, что такого: зашла в пустую квартиру, открыла ключом сейф, взяла диск, положила в сумочку. Смотрит, еще и шкатулочка очень привлекательная стоит, почему не захватить, до кучи? Достала, тоже положила в сумку. Руки свободны, проблем нет. Мобильник зазвонил – ну и что? Вынимаешь телефон все из той же сумочки и сбрасываешь звонок. Или отвечаешь, почему нет? В квартире пусто, кто услышит? Могло ведь быть и так, как считаешь?

– Могло. Но тебе, кажется, первый вариант больше нравится.

– Он Варваре по ее психологическому типу больше подходит. Представить ее взвинченную, испуганную, роняющую предметы, я могу легко, а вот спокойно обчищающую сейф – с трудом. Кроме того, тогда непонятно, почему сейф остался открытым? Если верить Варваре, все логично – распсиховалась, ничего не соображала от страха, схватила диск и убежала, не вспомнив, что надо запереть сейф. Хорошо, что на двери замок автоматический, а то бы она и квартиру нараспашку оставила.

– А если не верить, если наша барышня действовала, не теряя сознания от страха, то ей ничто не мешало сделать еще пару движений и уничтожить следы своего пребывания. Действительно, нелепо.

– Вот и я о том же. Да если бы сейф был заперт, Черниковы еще сто лет не догадались бы, что их ограбили! Зачем же ей было так подставляться?

– А знаешь, Ритка, у меня есть для тебя еще один аргумент в пользу первой версии. Ты Варварину сумочку видела? Как считаешь, шкатулка туда влезет?

– Хм.

Ответ неопределенный, согласна. Шкатулка, как ее описала Надежда Николаевна, не слишком велика. В мою сумку, например, она уместится без труда. Но у Варвары сумочка намного меньше, такой, знаете, ридикюль на длинном ремешке. Возможно, в него тоже можно запихать предмет, размером с хороший толстый словарь, но предварительно придется вытряхнуть все содержимое. И то, сумочка не закроется и шкатулка будет торчать.

– То есть, не влезет, – сделал вывод напарник, не дождавшись более внятного ответа. – Можно, конечно, предположить, что Варвара имела при себе еще и пакет, в который можно было спрятать шкатулку или банально вынесла ее в руке, но это уж какое-то, совсем нелепое поведение.

– Она могла шкатулку и не брать, – сообразила я. – Высыпала все украшения в сумку, кучей, и ушла.

– А шкатулку, опять же в руках, с собой унесла? В квартире у Черниковых ее нет.

– Хм, – повторила я. – Получается, что Варвара не врет. Понимаешь, она мне совсем не нравится и я, в общем, не готова оправдать ее окончательно, но если украшения она не брала, то все выстраивается очень логично и непротиворечиво. А если считать, что это ее рук дело, то сразу возникает масса вопросов.

Гоша согласился со мной, но мы еще немного погоняли разные варианты, прежде чем окончательно согласились, что Варвару от подозрений в краже драгоценностей можно пока освободить. К этому времени мы как раз подъехали к офису. Поднимаясь на крыльцо, я любовалась небом, просветов на котором становилось все больше и, естественно, споткнулась. Гошка успел поймать меня, так что я не упала, зато получила шлепок по попе, и грозное внушение: