Драмы - Штейн Александр. Страница 46

Гуща. Цыц, дурак! (Красному Набату). Беспартийный? Красный Набат молчит.

Приказываю именем революционного комитета — заготовь текст обращения к Европе, Азии, Америке, Австралии. Радио будет дадено всему миру! Свергли насильников, ждем помощи! (Расколупе). Ревком торжественно объявляет тебе амнистию! Бери винтовку, смой позор, служи новой власти!

Расколупа. Кому, кому?

Гуща (Позднышеву и Шалашову). С народом или против?

Даются сутки. (Матросам). В каземат. (Берет у одного из матросов винтовку, передает Расколупе). Охраняй штаб. (Красному Набату). Пиши радио. (Матросам). А этих — в каземат. (Уходит).

Слышно, как его встречают на палубе ревом, возгласами, криками. На протяжении всей последующей сцены доносится шум с палубы и голос Гущи — там идет митинг. Слышны отдельные слова его речи, заглушаемые одобрительными криками: «Братва... Кронштадт... покончил... с игом., свергли... но сохранили жизнь... Власть Советов... Без фанатиков... без золотопогонников... Уже отрекаются Петры... скоро побегут вешаться.. Иуды... Помощь принимаем, но как невинную, бескорыстную... Что на нас нападают... не верьте... Взрыв... сотрясает... Россию!»

Позднышев (Красному Набату). На форты сообщите, на корабли... В партшколу... В...

Один из матросов пытается заткнуть ему рот. Вбегает Иван Позднышев.

Иван. Батя...

Позднышев молча смотрит на него, плюет в лицо. На Позднышева набрасываются, уводят вместе с Шалашовым. Иван, утерев бушлатом лицо, медленно бредет из каюты.

Расколупа. Ребяты, что ж это делается?

Красный Набат. Велено было — служить новой власти. Ну и служи. (Бросается к телефону).

Расколупа. И ты, интеллигент, перекинулся?

Красный Набат. Воленс-ноленс. (Крутит ручку телефона). Дайте форт Тотлебен. Форт Тотлебен?.. Комиссара... Арестован? (Вешает трубку, крутит ручку). Дайте форт Риф. Форт Риф?.. Комиссара... В Кронштадте — заговор, мятеж... Говорит Красный Набат, корреспондент РОСТа. (Вешает трубку, крутит ручку). Форт «О», форт «О»? Комиссара...

Расколупа. Амнистия! А кто ты такой — мне амнистию давать! Сам из-за бабы под трибунал подвел! Девятый вал! Звони, портфель, звони! По всем фортам бей тревогу!

Красный Набат (в телефон). В Кронштадте заговор, мятеж, арестуют коммунистов. (Вешает трубку, снова крутит ручку). Дай «Севастополь»... Комиссара... А кто говорит?.. Какой председатель ревкома?.. Какой Петриченко?..

Расколупа. Даяж его знаю. Его у нас на корабле все Петлюрой зовут. С Полтавы. (Хватает трубку). Слухай, Петлюра! Ты что ж затеял? Ленин бьется, бьется, порядка в России установить не может, а ты берешься! Приказывай отбой, зараза три раза, пока время есть, а то... Кто говорит? Доброжелатель. (Повесил трубку). Зачтете?

Красный Набат (крутит ручку телефона). Форт Краснофлотск?.. Заговор, арестуют коммунистов... Ну, вы хоть знаете. (Вешает трубку, крутит снова ручку). «Андрей Первозванный»...

В каюту вбегает Гуща, за ним несколько матросов.

Не шуметь. Абсолютная тишина. (Крутит ручку). Комиссара... Заговор на «Севастополе», арестовали коммунистов.

Его хватают, отталкивают от телефона.

Эх, краса и гордость. Сбили мне пенсне. Ответите. Перед Российским телеграфным агентством.

Гуща (замахнулся на Расколупу). Куда глядел, сова! (Красному Набату). Налево бы, да ревком крови не хочет. Ты, корреспондент! На весь мир мог бы прославиться.

Красный Набат. Попробую в другой раз.

Гуща. Я-то думал, ты беспартийный.

Красный Набат. А что, беспартийные — не люди?

Гуща. Ревком не верит беспартийности таких беспартийных. (Матросам). В каземат.

Красный Набат. Надо так надо, сказал воробей, когда его схватила кошка. Если можно, портфель. Вон там он. Уверяю вас, кроме стихов, чистых блокнотов, одного носового платка, там ничего нет.

Гуща. Что ж ты — кожаный не выслужил? (Берет двумя пальцами портфель). В дезинфекцию бы его. (Швыряет портфель Красному Набату). Увести.

Красного Набата уводят. Расколупа ставит винтовку, идет за ним.

Куда? Амнистия тебе.

Расколупа. Нет уж, гражданин... член ревкома... дозволь мне свои двадцать пять... отсидеть. Естественным путем.

Гуща. Не веришь, тварь, в нашу революцию?

Расколупа. Верить, понятно, верю, но... гражданин член Революционного комитета...

Гуща. Уйди с глаз, а то...

Расколупа. Ая чего прошу? (Убегает).

Гуща подошел к иллюминатору, приоткрыл. Ревут сирены над Кронштадтом. Взлетают в небо осветительные ракеты с фортов и кораблей.

Входит Иван.

Гуща. Третья революция, Ванька, Христос воскресе!

Тряхнул Ивана, тот молча отодвинулся.

Ну скажи — воистину!

Иван молчит.

А... Страдаешь. (Схватил со стола канделябр. Царственно протянул). На память о третьей революции.

Иван не берет.

Страдаешь. Понимаю. Сочувствую. А помочь... (Разводит руками. Помолчав, неожиданно). Могу. (Пошел к столу). Только ты нам из него человека сделай! (Пишет записку). Отыщи, домой отведи... Поскольку Христос воскрес... и сюда его, к нам... (Достает печать, подул па нее, приставил к записке. Торжественно). Властью ревкома — освобождаю.

Иван схватил записку, обнял Гущу.

Ладно, ладно. Что мы — тираны?

Иван убежал. Дрогнуло тело корабля — сотрясая его, выстрелило тяжелое орудие. Гуща в задумчивости прошелся по каюте, оглядел сохранившееся ее великолепие, сел за стол, потрогал бронзового орла. на пресс-папье.

Пан или пропал?

В каюту вошел Козловский, за ним Рилькен. Гуща вздрогнул, взялся за револьвер.

Козловский (ласково-иронически). Отставить, мой друг. Свои.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ТРАГЕДИЯ ПОЗДНЫШЕВА

Лед. Сумерки. Кронштадт позади — видны его редкие огни. Видны и огни берега-материка. Ледовая тропка петляет в белеющей снежной пустыне. Та же черная труба из-под снега, мачта. И снова — шагает по тропке морской патруль. Мятежники. Навстречу — Гордей и Иван Позднышевы. Патруль преградил путь. Иван вынул документы, показал молча, так же, молча, проверили, посторонились. Пошли.

Иван (поглядел вслед, помолчал). Дальше — ваши караулы. Идите.

Позднышев. Аты?

Иван. Идите.

Позднышев. А вместе?

Иван. Идите.

Позднышев. Иван. (В отчаянии). Иван, Иван! Я на тебя гляжу, я тебя мертвым вижу. Иван, Иван. Я ж вернусь, я же тебя убивать буду! Ты ж мой сын, Ванька, родной, кровь моя, пойми, сволочь. (Плачет). С родильного принесли, снежинка на тебя упала, я чуть мать не зашиб. Портки твои мокрые стирал. Стопудовый ты камень на шею. Зачем меня воши в окопах жрали? Зачем беляки не угробили? На колени перед тобой, окаянный? В снег? Хошь, повалюсь?

Иван. Чего вам надо, батя?

Позднышев. Уйдем!

Иван. Батя, не предатель я...

Позднышев. Врешь. Мать предал, теперь — отца. В земле лежит. Слышит. На кого меняешь, Иван? На шваль?

Иван. Эта шваль вас из подвала вызволила. А вы — попадись вам — что б сделали?

Позднышев (бешено). К стенке!

Иван. Спасибо, не врете. Под водой все это, батя. Ну, ели вас воши, ну, беляки. Каждому свое, батя. Вы свою революцию делали — мы свою. У Керенского февраль был. У вас — октябрь. А у нас — март. Идите, батя, вам возврата нет. И нам — нет возврата. Клятву дали — победить или умереть за третью революцию!

Позднышев (в отчаянии). За барона Рилькена подохнете!